хотелось. Сил у него на такое кривляние никаких не осталось: все забрал интернат… Поэтому он хоть и начал было что-то про новую школу врать, что-то на ходу сочинять-придумывать, - но тут же и запутался в собственном вранье, расстроился, разволновался, задёргался на крутящемся стуле. Отчего его лицо перекосило так, что даже и видавший и не такие виды врач не выдержал - отвернулся брезгливо.
Заметивший это - брезгливость эту людскую, его всегда унижавшую и убивавшую, - Вадик быстро лицо руками закрыл и чуть было не заплакал при всех - от горя и от тоски, от обиды жгучей. Он таким маленьким и беспомощным в ту минуту стал, предельно несчастным и жалким, что даже и у врача заблестели глаза и ком подступил к горлу от жалости.
- Ладно, Бог с ней совсем, с твоей школой этой, - сказал он как можно спокойнее, жалея разволновавшегося пациента и не желая его более мучить. - И так всё более-менее ясно. Ты мне только одно скажи: ты ведь дальше учиться собираешься, да? - ну-у-у, после школы, я имею в виду?
- Собираюсь, - утвердительно кивнул Стеблов головою, рук от лица не отнимая, слёзы сдерживая на глазах, стеной уже там стоявшие.
- В Университет собираешься поступать, как я понял? профессиональным математиком становиться?
- Да.
- Понятно…Теперь ты мне вот что ещё скажи: эта школа твоя расчудесная, она что-нибудь даёт при поступлении? - ну там льготы какие-нибудь? преимущества перед другими абитуриентами?
- Нет, не даёт.
- Совсем ничего?! - удивился врач; искренне, помнится, удивился.
- Совсем, - чуть слышный ответ последовал.
-…То есть ты хочешь сказать, что вам через год аттестаты вручат, выпихнут вас на улицу - и забудут про вас? И никто о вашей дальнейшей судьбе не позаботится? - ты должен будешь заботиться о себе сам? Те деньги, которые вы им туда платите, совсем не маленькие, прямо скажем, - они что, в расчёт не пойдут?
-…Н-нет, не пойдут.
- И ты можешь, в принципе, не дай Бог, конечно, вообще никуда не поступить, если всё для тебя, допустим, плохо на вступительных экзаменах сложится: экзаменаторам там не понравишься, допустим, своим внешним видом или ещё чего? - ты можешь тогда вообще с длинным носом остаться, что ли? И в армию загреметь?
-…Могу, наверное…
От услышанного как предгрозовая туча нахмурился врач, губы на бок скривил презрительно, громко носом зашмыгал, головой недовольно затряс: «да-а-а, дела-а-а!» - произнёс с ухмылкою.
-…Послушай меня, малыш, - от’ухмылявшись, сказал он ему доверительно, как родному сыну сказал, с таким же приблизительно чувством. - Ты хороший парень - я это вижу: целеустремлённый, живой, увлекающийся. Идеалист стопроцентный, мечтатель, святая душа. Таким особенно тяжело жить, по себе знаю: такие шеи в два счёта ломают, буйны головы в землю за здорово живёшь кладут - дуриком, что называется. Поэтому я и хочу помочь тебе, пока не поздно, пока тебе нужны ещё мои советы и помощь, и ты окончательно не угробил себя в Москве, не самоисточился до нитки… Скажу по секрету: ты мне ещё и в прошлый, первый приход понравился; не знаю даже - за что. Потому и лечил тебя тогда с удовольствием, душу в тебя вложил. А оно видишь как всё, в итоге, вышло: об мою душу, в итоге, люди ноги вытерли; да и об твою тоже… Но ты не расстраивайся, малыш, и не переживай: я тебя и на этот раз вылечу, под свой личный контроль возьму, всю поликлинику нашу заставлю на тебя одного работать. Ты только верь мне пожалуйста, слушай меня, и, главное, не совершай по дурости и по незнанию тех роковых ошибок, на которых уже столько лихих удальцов-молодцов до тебя обожглись и сломались в два счёта, которым ты не чета; не гоняйся за призраками, за миражами красочными - прошу тебя, - не трать здоровье и силы на них, которые тебе в будущем ох-как ещё пригодятся! Это я тебе и как врач, и как взрослый и бывалый человек говорю с похожей в прошлом судьбой, который тоже по молодости за идеалами всё носился как ошпаренный, за смыслом жизненным, за мечтой. Пока, наконец, не понял, что обман всё это, чистой воды иллюзии, миражи. Или пустышки пропагандистские, пошлые, которые нам вдалбливают с младенческих лет глупые дяди и тёти, школьные педагоги наши, с пути нас правильного сбивают, - но которые ничего на самом-то деле не стоят: грош им цена. Точно тебе говорю, поверь!…
104
- А хочешь, я тебе про себя расскажу? Ну так, коротенько, в двух-трёх словах, чтобы тебе глаза пошире открыть на “тихую” и “безоблачную” научную жизнь, в которую ты так стремишься, которая тебя в будущем ожидает, - вдруг озорно спросил он Вадика ни с того ни с сего через длинную паузу; и, видя, как доверчиво паренёк посмотрел на него, и глаза мальчишеские в ответ широко раскрылись и загорелись от удивления, невропатолог, не дожидаясь согласия и кивка головы, торопливо рассказ свой начал, при этом сам весь так жаром душевным и пыхая, так и кипя, от чувств налетевших словно факел зажжённый пылая.
- Мне вот почти сорок лет уже, половина жизни прошла; по возрасту я - отец тебе, - улыбаясь, стал рассказывать он, при этом в глаза пациенту пристально глядя и будто бы наслаждаясь даже чистотой и блеском карих мальчишеских глаз, той жизнью юной и свежей, в первую очередь, что в них пока что играла. - Но я ведь тоже когда-то был молодым: в Москве, во Втором медицинском институте учился, - и тоже, как и ты сейчас, мечтал о кренделях научных, о карьере профессорско-преподавательской, академической стезе. Мечтал! - точно тебе говорю! Не вру ни капли!... И учился вроде бы хорошо, и оценки в зачётке всегда хорошие были, и научной работой старательно занимался на старших курсах, и даже и общественник крепкий был, комсомолец ярый - всё, как положено то есть, как того требовалось для карьеры. Но в аспирантуру, когда срок подошёл и куда я очень хотел поступить, меня всё равно не взяли - потому что безродный я, “мохнатой лапы” у меня в Москве не было. Бездарей всяких брали - блатных коренных москвичей в основном или на богатых москвичках женатых, - а меня, провинциала, - нет, от ворот поворот показали, кукиш с маслом. Там у нас в институте, как выяснилось, такая мафия процветает и заправляет всем, что и подумать страшно! И чужаков туда, случайных людей, и на пушечный выстрел не подпускают! Там кланы семейные ещё от дедов и прадедов по цепочке идут и внуками и правнуками заканчиваются, включая туда и зятьёв со снохами, племянников и племянниц, шуринов и кумовьев, и прочих всех дальних и ближних родственников, которым несть числа. Все - пристроены, все - при деле, все непонятно чем занимаются, гниды пронырливые и бездарные; левые диссертации штампуют пачками каждый год, защищаются на “ура”, без проблем, и потом за учёные звания и профессорско-преподавательские должности шальные деньги всю жизнь лопатой гребут от государства и населения, дачи, загородные дома себе строят, на машинах дорогих ездят: студенток-первокурсниц в них, дурочек глупеньких и беззащитных, за зачёты и стипендию трахают - прости меня, парень, за эту грязь, которую не я придумал!... А лечить как следует не могут, и о науке рассуждают на уровне журналистов, одними общими фразами и цитатами! Какая наука и какое лечение! - когда они уже изначально об этом не думают, не готовят себя ни лечить, ни учить. А думают ежедневно и ежечасно об одном только - о “делах”. Как им повернее и половчее в медицине “большие денежные дела” проворачивать: потуже мошну набивать, да потом насыщать и холить свою утробу подлую и поганую. А Богу и Мамоне одновременно служить нельзя - это закон вековечный, незыблемый…
- Они и не служат Богу, не служат науке, не служат больным! Понахватались терминологии, жаргону псевдонаучного, два-три рецепта выучили - и всё: это и есть все их, так сказать, “достижения”, которыми они так кичатся. Ходят, треплют потом языком всю жизнь, как дворники помелом машут - “образованность” свою народу показывают, клиентов глупых отлавливают языком по столичным стационарам и клиникам, готовых им бешеные гонорары платить. Вот и вся их “научная деятельность” так называемая, вся врачебная практика. Послушаешь их со стороны - так и вправду голова кругом пойдёт от высоких и светлых чувств, их беззастенчивой трепотнёй навеянных; особенно - у человека незнающего, необразованного, человека больного, страждущего. Люди таким “светилам” последнюю рубаху готовы отдать - лишь бы к ним, трепачам-ловкачам, попасть на лечение и от боли ежедневной избавиться… Только лечения-то от таких упырей не дождёшься - вот в чём главный секрет и главная опасность кроются. Золотых гор и чудес наобещают, до нитки тебя оберут - это правда, это, пожалуйста, этого сколько угодно. А вот вылечить так и не вылечат - угробят только. «Мы же не боги», - скажут с ухмылкою под конец - но денег назад не вернут: на это нечего даже и надеяться. Деньги, полученные от больных, они ловко и умело тратят… Это не люди уже. И не врачи - чудовища! Таких за версту обходить надо - простых докторов искать, у кого ещё совесть есть, и кто за копейки лечит, годами безвылазно в стационарах вкалывает за гроши; и не ропщет…
-…Короче, Вадик, когда с аспирантурою всё более-менее ясно стало: что путь мне туда и в большую науку заказан, что уж больно тернистый он и унизительный, лично для меня неприемлемый и непотребный, - пошёл я работать врачом, на практике знания применять, с великим трудом добытые, - облизав пересохшие губы и переведя дух, продолжил невропатолог дальше рассказывать. - Распределился после института в подмосковную Электросталь, начал трудиться в местной больнице. Думал там всех врачей и больных сразу же покорить своими стараниями и заботой, а главное - знаниями глубокими, свежими, из самой Москвы привезёнными, - чтобы хоть там чего-то добиться, в практической, так сказать, плоскости… Но и там у меня, увы, полный облом получился, и там от моих знаний и трудов толку оказалось мало: помогать и продвигать меня там по службе никто абсолютно не собирался. Там, как и в Москве, своя мафия правила… и свои кланы. Кланы еврейские, армянские, кавказские и закавказские - всех и не сосчитать! Русских кланов вот только не было - ни разу таких не встречал нигде, хотя мест сменил много. Русский Ванюшка, - он всю жизнь в одиночку бьётся, и помочь ему, сиротинушке, некому… Так что будь ты хоть семи пядей во лбу: хоть Сеченовым, хоть Пироговым, хоть Мечниковым! хоть академиком Павловым самим! - всё равно ты будешь всегда в дерьме, на самом дне ковыряться; будешь всю жизнь горбатиться как вол, всю чёрную работу делать - и при этом лапу сосать, крохи жалкие получать, нищенские. А деньги твои заработанные будут другим обильно в карманы течь: руководителям этих самых кланов, их родственникам и прихлебателям… И ничего ты с ними не сделаешь в одиночку, не переборешь их, как клопов вонючих не передавишь; даже и не скажешь-то ничего в собственную защиту, не предъявишь справедливых претензий: чего, мол, меня не цените, не уважаете, в бесправных рабах держите столько времени, за мой счёт живёте? Потому что разговор у них будет один… и короткий: не нравится, скажут они тебе, умный и грамотный шибко - уходи, скажут, на все четыре стороны, ищи себе другую клинику. На твоё место, добавят, желающих много найдётся. А куда идти, Вадик, подумай?! - ежели везде то же самое - та же мафия всемогущая и
