задумчиво, следя внимательно за бегавшими и прыгавшими по манежу студентами, недостатки и минусы подмечая их, чтобы высказать всё это потом при случае.
Неожиданно оказавшийся у него за спиной Вадик, храбрившийся и ярившийся всю дорогу, дававший себе не трусить зарок на подходе к манежу, не малодушничать, - наш Вадик вдруг замер испуганно, побледнел, при этом оробев и зажавшись настолько, что его от страха намертво придавило к земле, к полу будто бы привязало.
“Подойти, что ли, пока он не отошёл?... или же постоять и подождать чуть-чуть, успокоиться и пообвыкнуть?” - стал быстро соображать он, сверля глазищами дикими затылок и спину тренера, и ещё крепче прирастая к месту, на котором стоял. И пока он так судорожно соображал, душою робел и трясся, Башлыков под воздействием его горящего взора вдруг обернулся резко, словно ужаленный, и прищуренным взглядом почти в упор столкнулся с его глазами, направленными на него.
-…Ты ни меня ли ждёшь? - спросил он просто и прямо, поворачиваясь всем корпусом к позеленевшему от страха парню и делая к нему навстречу шаг; и потом, запнувшись на полуслове, добавил: - Постой… а тебя, случаем, ни Исаак-ли Берзин прислал?
- Да, он, - утвердительно кивнул головою Вадик, едва губы разодрать сумев, от волнения ссохшиеся и слипшиеся. - Я - Стеблов, из интерната колмогоровского.
- А-а-а, вон оно что. Всё понятно, - широко улыбнулся Юрий Иванович, отчётливо показывая собеседнику оба ряда крепких своих зубов, ровных и крупных, как и у Исаака Ароновича, но только ещё и белых на удивление, при этом пристально с головы до ног Стеблова разглядывая, будто оценивая беговую силу его, физические возможности и способности. - Он мне звонил насчёт тебя, очень тебя нахваливал: просил, чтобы я присмотрелся к тебе, с тобой познакомился и позанимался…
И голос Башлыкова - приятный густой баритон, не испорченный табаком и водкой и вполне соответствовавший его фактуре и мощи, - очень понравился Вадику, не испугал и не покоробил его, не изменил ни сколько о тренере первого восторженного впечатления.
- А что же ты стоишь-то тут, в стороне? - не подходишь, не даёшь о себе знать? - опять спросил Башлыков предполагаемого своего воспитанника. - А если б я сюда не подошёл, - ты так бы и стоял тут один весь вечер?!
Ничего не ответил Вадик на второй вопрос: только глаза виновато потупил, - но Башлыков и не стал его более мучить и укорять.
- Ладно, - дружелюбно сказал он тогда предельно мягким и ласковым голосом, - пойдём сейчас с тобой в раздевалку пока: покажу тебе, где у нас тут переодеться можно, помыться после тренировки, душ принять, - и по дороге ты всё мне про себя расскажешь...
68
Так вот достаточно просто и буднично и познакомился наш юный герой Стеблов с Башлыковым Юрием Ивановичем, главным тренером всех университетских спринтеров тех лет - человеком красивым во всех отношениях, душевно широким, прямым; в общении же на удивление лёгким, покладистым и очень добрым. И добротой своей безграничной, безмерной превосходившим даже и свою наружную красоту, тоже, как казалось, безмерную.
Пока они шли вдвоём в раздевалку, расположенную на втором этаже вестибюля, Вадик представился по всей форме, передал новому наставнику устный привет от интернатовского учителя, встречу ту и организовавшего; потом рассказал про себя самого немного: про родину свою далёкую и дом родной, про родителей… и про то ещё, как поступил весной в интернат, экзамены сдав успешно... Рассказывать Юрию Ивановичу было одно удовольствие, потому как слушать он молодых парней как никто умел: слушал Вадика молча, очень внимательно и заинтересованно, не оборвал и не остановил ни разу, - так что под конец рассказа оробевший было юнец в чувства быстро пришёл, успокоился и просветлел лицом, душою взбодрился. После чего стал испытывать к широко шагавшему рядом тренеру самое дружеское расположение и симпатию.
Когда они оказались, наконец, в вестибюле и поднялись там по лестнице на второй этаж, в раздевалку правую, мужскую, плотно заставленную в два этажа массивными дубовыми шкафами, для вещей студенческих предназначенных, Башлыков подвёл Вадика к одному из них с распахнутой настежь дверкой, сигнализировавшей, что шкаф - пустой, и рассказал как пользоваться им, закрывать, как лучше складывать вещи.
Потом он повёл Вадика в душ, там же, в раздевалке, и расположенный.
- Мыться после тренировок - обязательно! слышишь меня?! - сказал он ему там строго. - Это и усталость с тебя как рукой снимет, и кожу твою вычистит до бела от пота и грязи манежной… А не будешь мыться - пропадёшь: прыщами и струпьями покроешься как пёс бездомный, как бомж самый худой запаршивеешь. Никакая тренировка потом в радость не будет… Ну ладно, - почесал он напоследок затылок, из душевой комнаты выходя и на ходу усиленно вспоминая что-то, - всё самое главное тебе я вроде бы объяснил: переодеваться и мыться теперь уже сам будешь - без моей подсказки и помощи. Давай, облачайся тут, не спеша, в спортивную форму и спускайся потом вниз: начнём там с тобой занятие.
Сказав это всё, он ушёл, а Вадик, подойдя к шкафу, где его дожидалась сумка, стал переодеваться шустро в принесённый с собой спортивный костюм, несколько раз всего и одетый. Переодеваясь, он постоянно держал в уме красавца-тренера, улыбку его лучезарную, солнечную, напутственные слова, которые стали для него, одинокого паренька, настоящим бальзамом на душу.
И ничего такого особенного вроде бы и не сделал ещё Башлыков - кроме того, что встретил по-доброму и самолично в раздевалку отвёл, ничем перед ним не выделился и не отличился. А Стеблов, между тем, был уже очарован этим замечательным человеком предельно! душой потянулся к нему как стебелёк к свету! И кроме тренера нового с того памятного сентябрьского дня никого в Москве уже не любил так крепко и искренне, и не воспринимал всерьёз - даже и учителей интернатовских, шибко образованных и высоколобых, почему-то вдруг показавшихся на фоне блистательного Юрия Ивановича на удивление мелкими и непривлекательными, как пигмеи. И какими-то даже фальшивыми и убогими - именно так! По сердцу, не по уму…
69
Переодевшись, он захлопнул наглухо шкаф, спустился обратно в манеж - уже в надлежащем виде, - и у него началась там после этого первая полноценная тренировка, настоящим тренером проводившаяся, которую он бросился выполнять так яро и так очумело, помнится, что уже минут через двадцать Башлыков был вынужден его осадить.
- Ты чего так носишься-то, дружок?! - строго, но добро стал выговаривать он ему на середине манежа. - Хочешь за один день мастером спорта стать, да?! мировым рекордсменом?!… Давай, сбавляй обороты и начинай тренироваться спокойно - без этого показного рвения твоего, никому здесь не нужного.
- Ты пойми, дурачок, - по-мужски крепко прижав к себе задохнувшегося новичка, некоторое время спустя наставлял его именитый тренер с жаром, разгуливая с ним вдвоём, на глазах у всех, по беговой дорожке, - пойми - и запомни, и другим передай, что тренироваться нужно всегда с удовольствием, с радостью даже. Так, чтобы назавтра тебе опять захотелось прийти сюда, в манеж этот, встретиться здесь со мной, надеть форму свою, кроссовки; чтобы бегать и прыгать вместе со всеми, мои указания выполнять. Чтобы тренировочный процесс, одним словом, был непрерывным. Тогда и результаты пойдут, и секунды быстрые, и мировые рекорды! - куда они от нас денутся-то!… А такими рывками и нагрузками запредельными, самоистязанием и ухарством показным, от дури твоей молодой и неопытности идущими, ты загонишь себя через месяц - и возненавидишь спорт. На тренировки будешь ходить как на каторгу, от меня станешь бегать и прятаться как от врага, занятия начнёшь пропускать, тренироваться из-под палки. И потом бросишь всё, в итоге, ничего не достигнув и не показав, как многие уже на моей памяти бросили… Хочешь ты всего этого, скажи?
- Нет, конечно, - последовал быстрый ответ.
- Правильно, что не хочешь, молодец, - одобрительно усмехнулся Юрий Иванович, ещё крепче обхватывая новичка, сильнее прижимая его к себе жилистой правой рукою. - А раз так, - то и делать всё будешь отныне по моей указке: безо всякой самодеятельности и инициативы… И всё у нас будет нормально тогда: как молодой олень будешь у меня бегать или как заяц по лесу, когда за ним волки гонятся. Это я тебе говорю, Башлыков Юрий! - неоднократный чемпион и рекордсмен страны, заслуженный мастер спорта…
70
Та беседа первая, задушевная, тренера с учеником не прошла для ученика даром, не превратилась в звук бесполезный, пустой: обороты свои тренировочные он после этого сбавил немного - но не сильно, не так, как просил, как требовал того Башлыков. Уж очень ему, всё равно, хотелось перед финалистом Мельбурна отличиться, прилежным отношением к делу и трудолюбием запредельным понравиться-приглянуться ему! У великих тренеров и бегунов, как-то сразу подумал он, по манежу носясь очумело, должны быть и ученики великие…
- Ты, я слышал, лыжами у себя на родине занимался? - спросил его Юрий Иванович ещё, когда они заканчивали уже то первое своё занятие, когда проводили заминку.
- Да, - кивнул в ответ Вадик, багровый и раздувшийся как пузырь от подзабытых спортивных нагрузок, явно перетренировавшийся в тот день.
- Это заметно, - тренер понимающе покачал головой, задумался на секунду. - Силища в тебе - немереная!… Из тебя, я думаю, не спринтер, а хороший средневик получиться может: у тебя и скоростёнка приличная, и мышцы на ногах крепенькие, и функциональная выносливость есть… А для спринтера ты мелковат, мне кажется: спринтеры, они помощнее все, телосложением покрупнее… Ладно, - махнул он рукой добродушно, надежду на будущее глазами дав, - тренируйся пока спокойно, а потом подумаем, на какие дистанции тебя настраивать…
71
С первой своей тренировки Стеблов возвращался настолько усталым, больным и разбитым, целиком, без остатка, выжитым, - будто бы перекидал в манеже целый вагон с мукой, или сахаром тем же, соревнуясь в разгрузке с кем-то. Всё у него ныло, гудело, болело кругом, стенало, просило об отдыхе. Хотелось соку лимонного выпить целый стакан, или виноградного, на худой конец, много-много хотелось ему в тот вечер соку.
Зато на душе было на удивление празднично и светло - прямо как на горе высокой в полдень в солнечную погоду. И дивным внутренним светом этим, тихой сердечной радостью он был целиком обязан своему новому тренеру, безусловно, с которым его свела судьба.
Всю дорогу до общежития в памяти Вадика раз за разом возникали то скуластое тренерское лицо - волевое, целеустремлённое и предельно-мужественное, - то его белозубая обезоруживающая улыбка. А в ушах звучали его доброжелательные, полные искренности слова и такие же искренние наставления, предостережения и прогнозы, в которых невозможно было обнаружить, сколько ни ищи, ни единой фальшивой нотки. Они убаюкивали пятнадцатилетнего паренька, чудом в Москву попавшего, сердечко его как материнские руки ласкали и обволакивали, заставляли всё на свете забыть - даже и свою спецшколу. Ни разу ещё не встречал в своей прежней жизни Вадик таких безоговорочно-сильных, красивых, мужественных и добрых людей! Оттого-то и восторгу его душевному не было
