обустройством и оформлением которого в своё время сама же Нина Гавриловна и занималась, за который впоследствии и отвечала.
Стеблов, сбегавший перед факультативом домой, сестрёнку заболевшую накормить и напоить лекарствами по наказу матери, на первое занятие опоздал - и сильно. Когда он, запыхавшийся, переступил порог математического кабинета, Лагутина уже минут двадцать как рассказывала ученикам первую тему и успела исписать за это время почти всю доску.
Народу на факультативе набралось много, не менее двадцати человек, так что свободными оказались только последние парты. Больше половины присутствующих, как сразу же отметил для себя Вадик, были чужаки из параллельных восьмых “Б” и “В” классов…
Увидев занятым своё привычное место на первом от учительского стола ряду и “предателя”-Серёжку, усевшегося уже с кем-то другим за парту и оживлённо с новым соседом болтавшего, Вадик растерялся от неожиданности, не зная тогда, что делать и куда садиться.
- Ну, что застыл посередине класса, Стеблов? Проходи, усаживайся, раз пришёл, не маячь у двери,- недовольно выговорила ему Лагутина. - Макаревич пусть отдохнёт от тебя немного, а ты иди вон к Збруеву Саше, с ним посиди. Он мальчик хороший: глядишь - уму-разуму тебя научит.
Збруев сидел на предпоследней парте центрального ряда, сидел один. И Вадику ничего не оставалось делать, как последовать указаниям учительницы и сесть рядом с ним.
Так, совершенно неожиданно для себя, он оказался на одной парте с их школьной знаменитостью, Збруевым Сашкой, про которого уже столько слышал до этого, о котором успел составить некоторое нелестное мнение - именно так. Но которого видел прежде только издали и мельком и с которым даже и шапочно не был знаком…
16
Два часа, помнится, длился первый факультатив, полтора из которых Вадик молча просидел рядом с Сашкой, постоянно искоса наблюдая за ним, ощущая своим плечом тепло его щуплого тела. Он многое успел подметить за это время, многое разглядеть, и всё, что подмечал и разглядывал, было не в пользу соседа, психологически не приближало Збруева к нему, наоборот - отталкивало и отдаляло. Не вызывали симпатий к Сашке его короткие кривые пальцы обеих рук с ногтями неровными и неухоженными (про которые любой добросовестный хиромант-дерматоглифик сказал бы, наверное, о его природном коварстве, хитрости и лицемерии), немытые волосы на голове, пиджак потрепанный и помятый. И даже тетрадка Сашкина коробила Вадика, портфелем и партой затёртая до невозможности, в которую Збруев неряшливо и небрежно, будто бы с вызовом даже, неохотно заносил предлагавшийся Лагутиной материал, язвительно при этом дёргаясь и носом шмыгая, кривляясь и гримасничая беспрестанно. Да ещё и тихо, одними губами что-то пренебрежительное шепча - заслуженную учительницу, похоже, держа за какую-то дурочку необразованную, за пустомелю.
Всё это, вместе взятое, вкупе с природной Сашкиной немощью и недоразвитостью, не могло не сказаться на настроении Вадика, на душевном расположении его, комфорте. Проснувшееся чувство давней к их школьному “гению” неприязни росло в его сердце как на дрожжах, так что к концу факультатива он сильно жалел уже, что опоздал, что заняли его привычное возле Серёжки Макаревича место… А ещё он твёрдо решил для себя, от соседа строптивого всё дальше и дальше отодвигаясь, что не сядет больше с этим самонадеянным коротышкой ни при каких обстоятельствах. И в следующий раз, если опять опоздает, он лучше сядет на последнюю парту и будет сидеть один…
Так бы оно всё в дальнейшем, скорее всего, и произошло, и Стеблов намерение своё осуществил непременно: огородил бы себя от неприятного и нежелательного во всех смыслах соседства, - если б на исходе второго часа упорно до того молчавший и чему-то беспрестанно ухмылявшийся Збруев самолично не нарушил воцарившейся на их парте тишины.
- Ерунда всё это, лажа сплошная, рутина и серятина, - вдруг сказал он, вполоборота поворачиваясь к Вадику и показывая тому глазами в сторону стоявшей у доски Лагутиной, которая выводила последние в тот вечер формулы. - Правильно моя мать предупреждала, что эти занятия дополнительные рассчитаны на середнячков и ничему по-настоящему научить не могут… Самому надо заниматься, темы и задачи самому выбирать - по своим способностям и уровню развития. Тогда пользы во сто крат больше будет.
Сказавши это, он нагнулся к стоявшему возле парты портфелю и вытащил из него большую толстую книгу в твёрдой обложке, не единожды, как сразу же заметил Стеблов, читанную.
“Московские математические олимпиады”, - успел прочесть Вадик название до того, как Сашка, положив книгу перед собой, раскрыл её на первой странице.
- Вот какие задачи нужно решать, - самодовольно ухмыльнулся он, в другой раз хитро посмотрев на ошарашенного соседа. - Они куда больше принесут пользы, чем все эти факультативы дурацкие!
Книгу он тогда сознательно положил так, чтобы сосед смог хорошо рассмотреть её содержимое и при желании прочесть его, что сосед, разумеется, и сделал.
“Задачи, предлагавшиеся на олимпиаде в 19** году в городе Москве ученикам восьмых классов,” - краем глаза стал читать Стеблов начало первой страницы, за которым под номерами шли уже сами задачи - много-много напечатан было задач, самых разных и самых диковинных.
Книжку Збруев не передвигал, не загораживал руками, не вредничал - видел, что сосед заинтересовался. Польщённый и довольный, Сашка возгордился этим и решил соседа по-максимуму заинтриговать - задачник всё ближе ему подсовывал: на, мол, читай и учись, запоминай, какие бывают книжки. И не стесняемый ничем Стеблов невольно стал читать условия. Первое прочитал - поразился; второе, третье… Остановился на секунду, чтобы перевести дух, и потом, лишь мельком взглянув на довольством сияющего хозяина «сборника», стал медленно читать дальше… И чем дольше он их читал, те внезапно возникшие перед ним московские олимпиадные задачи, - тем ближе пододвигался к книге, не замечая при этом, что сталкивает Сашку на пол, и тем ярче разгорались его удивлённо расширившиеся глаза, от которых не отставало отзывчивое на всё новое и великое сердце.
Задачи Сашкины были прелесть как хороши! - на порядок сложнее и интереснее тех даже, что месяц назад прислали ему из ВЗМШ в первой контрольной работе. Поэтому и покорили Стеблова сразу же. И целиком. А всё потому, что он становился жаден до хороших умных задач - и готов был уже ежедневно и ежеминутно “лакомиться” ими как гурман заправский…
- Откуда у тебя это? - подавляя душевную дрожь и неприязнь недавнюю, спросил он, наконец, поднимая голову, когда была прочитана до конца вся первая страница.
- Из дома, - продолжая скалить неровные жёлтые зубы, ответил сияющий счастьем Збруев, чрезвычайно довольный, видимо, произведённым на соседа эффектом. - У моей матери таких книг много.
- У матери?! А кто у тебя мать? И откуда у неё такие ценные книжки? - не понял Вадик, услышав странный ответ.
- Тамара Самсоновна Збруева, - засмеялся Сашка, с удивление на соседа по парте поглядывая. - Она в нашей школе работает, математику преподаёт. Ты чего, не знаешь её что ли?! Она тут давно работает.
-…Знаю! - ответил опешивший и растерявшийся Вадик, выпячивая глаза. - Только я не знал никогда, что она - твоя мать. Вот это новость так новость!...
Наступила пауза в разговоре, во время которой оторопевший от услышанного Стеблов напряженно морщился, брови супил… усиленно что-то соображал.
-…А ты-ы-ы… можешь… одолжить мне эту книгу до завтра? - наконец неуверенно спросил он через секунду-другую, при этом просительно и по-собачьи жалостно посмотрев на Сашку, чего и сам от себя не ожидал. - А завтра утром я её тебе верну; просмотрю всю дома внимательно - и верну.
- Бери, - ответил Сашка с охотой, сильно тогда подкупившей Вадика. - Я подожду: мне не к спеху.
Улыбка не сходила с его лица - худого, конопатого, самодовольного…
17
Прибежавший после факультатива домой и наотрез отказавшийся от ужина Вадик, находившийся в крайней степени возбуждения, сразу же сел за письменный стол в надежде за оставшееся до утра время успеть просмотреть диковинную Сашкину книгу и переписать из неё к себе в тетрадь наиболее понравившиеся задачи. Но, пролистав тогда книгу из конца в конец, просмотрев внимательно её содержимое, он быстро осознал бессмысленность своей затеи и вздорность её полнейшую: только для восьмиклассников там было представлено по различным темам двести двадцать задач. А ведь там были ещё задачи для девятых и десятых классов - около семисот в общей сложности.
Вернувшись после просмотра в начало книги, и пробежав ещё раз глазами разделы своей возрастной группы, наш герой заводной, горячий, духом совсем упал. Оттого, что каждая задача, какую ни погляди, была настолько умна, глубока и неповторима, настолько притягивала к себе внимание и не отпускала быстро, самой важной и лучшей казалась при первом прочтении, - что выбрать из них из всех десяток-другой наиболее интересных и стоящих не представлялось возможным. Тем более - в предельно-короткий срок…
А на часах уже было начало девятого вечера: до утра оставалось всего-то ничего.
«…Ладно, - решил тогда для себя раскрасневшийся и раздувшийся Вадик, растерявшийся, но не сломленный, охоту к книге не потерявший. - Девятые и десятые классы мне пока не нужны: до них далеко ещё, - а вот задачи для восьмиклассников нужно переписать - все! Тут все хороши и полезны… Сколько успею, сегодня перепишу: до завтра ещё время много. А завтра упрошу Сашку дать мне на это дело ещё один день. За целый день, надеюсь, можно вполне успеть - если и на уроках тайком переписывать… Пока не перепишу всё - книгу я ему не отдам. Подождёт, я думаю, если у него, как говорит, таких задачников много».
Так тогда всё решив и рассудив красиво, выработав для себя план действий, без которого он даже и в детстве ни одного дела пустяшного не начинал, Стеблов после этого с жаром принялся за работу и к двенадцати часам ночи успел переписать условия шестидесяти восьми задач… Далее переписывать сил уже не было: слипались глаза, не слушались руки, - и остальное он отложил до утра, намереваясь проснуться пораньше.
Но сделать этого не удалось: элементарно сил не хватило. И крайне расстроенный и раздосадованный Вадик пошёл с Сашкиной книгой в школу, обдумывая по дороге свой предстоящий со Збруевым разговор, который он намеревался оттянуть до конца занятий: чтобы времени побольше выгадать, которое прямо-таки тенью от него убегало, что было и не догнать…
18
Однако уже на первой перемене в дверях их класса показалась кучерявая Сашкина голова, Стеблова в классе глазами искавшая. Делать было нечего: надо было выходить - объясняться.
- Привет, Сань! - как давнему знакомому помахал ему Вадик рукой, вставая и вылезая из-за парты. - Сейчас я выйду.
Спрятав в портфель драгоценную книгу, которую, крадучись, переписывал весь первый урок, он вышел в коридор к Збруеву.
- Сань! - затараторил с ходу, с порога что называется, как пулемётной очередью словами страстными Сашку всего забросав. - Дай мне книжицу ещё на день, прошу тебя! Там такие классные задачи! - с ума можно сойти! Я никогда не встречал ещё таких интересных задач!
