проблемная (так ему экзаменатор, физического факультета доцент, тогда именно и сказал: “проблемная”), которую он с блеском решил. За что удостоился похвалы и заслуженной оценки “пять”, несказанно его обрадовавшей.
«Где так физику-то хорошо изучили, молодой человек? - широко улыбаясь, уважительно спросил его старый преподаватель, инвалид по здоровью, как заметил Вадик, сидевший рядом с ним без ноги. - Учительница хорошая была? или сами ею усиленно занимались?»
«Учительница», - ответил предельно-счастливый Стеблов, крепко-крепко сжимая протянутую доцентом ладонь, жилистую, трудовую. Ладонь, что стала ему пропуском на мехмат, воистину превратившись для Вадика в Десницу Божью…
6
Всё это так точно и было, читатель, именно так - но было уже потом, в далёком и жарком июле. А на олимпиаде районной в начале года гидродинамика сделалась для Стеблова большим-пребольшим расстройством - и не последним, как выяснилось, далеко не последним. И на электричестве он споткнулся, которое не любил. Хотя задачка по теме была самая что ни наесть пустяшная. «Имеются две лампы накаливания на 110В 200Вт, - гласило условие, - и утюг на 127В 600Вт. Как их включить в сеть 220В так, чтобы они работали в условиях, наиболее близких к нормальным, но напряжение на любом приборе не превышало указанное более чем на 10%?» Плёвая ведь задачка, не правда ли, для специалиста-электрика?... Но Вадику она оказалась не по зубам: на ней он застыл как вкопанный - и ни с места.
С электричеством у него бывало так: он часто там “кувыркался”, не зная, с чего начать и в каком направлении двигаться. Не понимал он ни тока как следует, что это есть такое в реальности, ни напряжения, ни разности потенциалов, - хотя и очень старался понять. Отчего эти “объекты” туманные и “неописуемые” его всегда раздражали. И никто их сути глубинной не мог ему разъяснить: за целую жизнь он не встретил ни разу грамотного “электрика”.
Вот и на олимпиаде с электричеством он засел, словно в болото ногой провалился! Одну лишь формулу Ома написал на листе - и всё: идеи его иссякли…
7
Просидев минут двадцать впустую и ничего из себя не родив, он, расстроившись окончательно, оставил и эту задачу: сломя голову бросился две оставшиеся решать - по механике и молекулярной физике. То сложные были задачи, самые сложные из четырёх. Но их он всё же осилил, поднатужившись, и скорёхонько перенёс решения в тетрадь - и выдохнул тяжело, хоть какое-то для себя облегченье, наконец, почувствовав.
«Славу Богу, - устало улыбнулся он. - Почин небольшой сделал. А то ведь и вовсе б ничего не решил - вот в школе смеху-то было бы».
После этого, когда до конца остался всего урок, или минут сорок по времени, он за электричество опять принялся, намереваясь обязательно ту задачу решить, всенепременно: чтобы решёнными были хоть три задачи. Три задачи - это уже кое-что: с тремя задачами олимпиаду можно было б и выиграть…
Но в этот наиважнейший момент, когда он чуть-чуть успокоился и психологически на подъёме был, когда изо всех сил на последнюю задачу настроился, сосредоточившись на ней целиком, предельно мыслями и памятью сфокусировавшись, - в этот момент - вот непруха! - дверь в аудиторию распахнулась с шумом и на пороге показалась… Кто бы вы думали?! Тамара Самсоновна, собственной, так сказать, персоной, вся расфуфыренная как на параде, довольством и здоровьем сияющая по обыкновению - этакая “гроза садов и огородов”, ни дать, ни взять.
Ни с кем не здороваясь и не извиняясь за шум, что дверью распахнутой причинила, она уверенно, как хозяйка, подошла к проводившей олимпиаду женщине и какое-то время простояла с ней у окна почти что в обнимку: шушукалась и любезничала как с родной сестрой, пылинки с неё сдувала… Минут через десять она покинула зал, на сынулю взглянув с любовью, - но Вадику уже было не до задач после её ухода. Потому что он понял отчётливо, как на духу, что его вторично надули. Подло и цинично причём.
«…Сашка-то Збруев, похоже, сегодня опять решит всё; причём - без сучка, без задоринки, - обречённо подумал он, провожая Тамару Самсоновну горьким, болезненным взглядом. - А про меня успешно опять забудут: скажут, что и на олимпиаде-то меня, чудака, не было; проспал, мол, и не пришёл… И ничего ни кому не докажешь в школе, не сыщешь концов, коли тут у Збруевых всё “схвачено”, коли они здесь свои… Ну и чего тогда сидеть и решать напрасно оставшуюся задачку по электричеству? - возникает законный вопрос, - чего мучится-то? на что-то путное для себя надеяться и рассчитывать? После прихода Тамары Самсоновной - и об этом нужно честно себе самому сказать - надеяться мне тут сегодня уже абсолютно не на что…»
Оставшиеся двадцать-тридцать минут на олимпиаде Вадик провёл просто так: не решал ничего, не думал; сидел как в воду опущенный, ждал конца. И как только прозвенел последний звонок, он первым встал из-за парты, отдал тетрадь с двумя решёнными задачами подружке Тамары Самсоновны, попрощался с ней кивком головы и тихо пошёл домой, никого по дороге не видя…
8
В свой дом он вернулся минут через десять. И в точно таком же состоянии, как и после олимпиады по математике две недели назад: обессиленный, мрачный, побитый, в себя глубоко погрузившийся, в невесёлые думы свои. И там неохотно, не отрывая от пола глаз, рассказал обступившим его домочадцам про сегодняшние передряги, что на физике с ним случились: про задачу по гидродинамике, им совсем не решённую, про злополучное электричество; ну и, конечно же, про Сашку с мамашей, что опять испортили ему настроение оба своим невыносимым присутствием, сбили весь боевой настрой, которые сговорились будто преследовать его по пятам - и при этом досаждать и унижать его всеми правдами и неправдами, смешивать с грязью, с дерьмом.
Стебловы - все до единого - были поражены услышанным. Им было и странно, и непонятно, и дико узнать, что Збруев Сашка на олимпиаду пришёл, хотя и не должен был приходить, коли уж он в школе не был. Да ещё и ушлая мать его следом за ним припёрлась.
Особенно всех поразила Тамара Самсоновна, безусловно, что вела себя дерзко и вызывающе с их сыном и братом в последнее время, совсем потеряла совесть и стыд. Ну ладно в школе четвёртой она всех под себя подмяла и запугала, что никто с ней не мог там справиться и приструнить. В школе - там всё понятно: там беззащитные и безмужние работали в основном, и все за свои места крепко-крепко держались, за кусок хлеба. Но в ГорОНО-то как она сумела пролезть?! С чего, с какого перепугу великого она и там всем хозяйничает и распоряжается?! Чудно, чудно, да и только!...
-…Говоришь: и сегодня она приходила, ведьма? на физику даже? - моментально побагровев и надувшись, сурово спросил отец, у которого, как и у сына старшего четыре часа назад, сердце заныло от горечи и досады.
- Приходила, - подтвердил тихо Вадик, старавшийся не глядеть на отца, страшного в минуты гнева; он чувствовал вину перед ним и матушкой за устроенную им опять нервотрепку, вторую по счёту за короткое время, и, одновременно, стеснялся собственной слабости, своей патологической беспомощности какой-то и неудельности.
- Да-а-а, дела! - отец покачал головой и нахмурился угрожающе. - Ну и что она там у вас делала, стерва?
- Ничего. Пришла уже под конец, минут за сорок до окончания, поболтала чуть-чуть с заместительницей заведующего ГорОНО, что олимпиаду у нас проводила, - и ушла.
- К Сашке своему не подходила, не видел?
- Не подходила.
- Точно не подходила?! - или ты не заметил?! - всё твёрже, всё жестче допытывался отец, делаясь всё суровее и страшнее при этом.
- Точно.
- А чего же тогда она у вас там делала, интересно?! какого хрена припёрлась через весь город?! Чтобы пять минут лясы с заведующей ГорОНО постоять-поточить?!
- Не знаю…
Расстроенный сообщением отец чувствовал, что с сыном его и в этот раз поступили несправедливо, нечестно, неправильно, что где-то его опять объегорили и надули, вокруг пальца поганого обвели. Но прямых доказательств этому он не услышал, а потому и не мог, как хотел, рвануться в бой сломя голову на защиту собственного дитяти: устроить вселенский дебош и скандал - помочь несчастному Вадику с врагами справиться.
Да и Вадик был тоже хорош: опять где-то там сплоховал - задачку не решил какую-то. Поди, докажи теперь, что он не верблюд, что его несправедливо гнобят, притесняют. Пусть сначала решать и думать научится, скажут - и будут правы: кулаками-то нужно умеючи махать…
-…Ну а задачу какую-то почему не решил? - спросил он, наконец, недовольно.
- Не знаю, отец, не знаю, - устало промолвил Вадик. - Гидродинамика, как на грех, попалась, которую я подзабыл, на которую и не настраивался даже… Столько задач самых сложных перед олимпиадой перерешал - ни счесть: и по механике, и по оптике, и по электричеству с магнетизмом. А по этой теме - ни одной, как на грех. К гидродинамике я и не притронулся даже… Да по ней в учебниках и задач-то не встретишь особо: редко я их там встречал. Тема-то сама по себе больно уж незначительная; мелкая, пустяшная тема, по правде сказать.
- Значительная - не значительная! - отец поморщился как от зубной боли, с укором посмотрел на сына. - Всё нужно знать, сынок, и всё уметь, если ты в Университет поступать собираешься и на олимпиадах участвовать и побеждать, ко всему готовиться… А теперь вот иди и докажи попробуй, что ты молодец у нас, что лучше Збруева физику знаешь… что можешь всегда его, подлеца, победить!
- Ладно, чего теперь говорить, - махнул он рукой безнадёжно, сам как будто бы всё только что в пух и прах проиграв. - Говорить и склочничать ходить теперь бесполезно: только на смех поднимут - и всё. Результаты-то когда будут известны? - вам не сказали?
- Нет, - тихо ответил Вадик отцу, совсем уж расстроенный и пристыженный его справедливым гневом. - Схожу на днях в ГорОНО, узнаю…
9
Поговорив и выяснив всё, что можно было у сына в таком его состоянии выяснить, родители, спохватившись, бросились его дружно кормить. После чего измученный последними событиями Вадик пошёл погулять на улицу: морозным воздухом подышать и остыть чуть-чуть, успокоиться, про каникулы зимние вспомнить, про которые он забыл совсем из-за олимпиад дурацких. За ним увязались брат и сестра, и в квартире Стебловых сразу же тихо сделалось, как в лесу: родители получили себе передышку.
- Ты погляди, чего они вытворяют, твари, Збруевы-то эти! - стал сразу же выговариваться отец, едва за дочуркою дверь захлопнулась. - Ничего уже не боятся и не стесняются никого! Охамели и распоясались так, что дальше уже и некуда!
Бледная Антонина Николаевна слушала мужа молча, вытирала тряпкой посуду, хмурилась. Ей не хотелось ни о чём говорить: она не менее сына была обессилена и подавлена.
- А этот-то хорёк кучерявый каков, а! - не унимался Сергей Дмитриевич, кипевший ненавистью изнутри и справедливым негодованием. - На школьной олимпиаде не был, гадёныш, пропустил её, а сюда припёрся. Там он, видите ли, испугался, в штаны наложил, а тут вдруг, словно заяц во хмелю, осмелел с чего-то. Неспроста это всё, ой, неспроста! - чует моё сердце!... Что это он вдруг осмелел и расхорохорился? - как думаешь?
- Да чего тут думать? - невесело улыбнулась матушка. - Тут-то как раз ясно всё, как Божий день. Сегодня мать его рядом была - вот он и
