вдруг - такое! Зачем?! Почему?! - загадка!... Может, сказалась её давняя к Вадику неприязнь, которую она старательно до этого прятала?
Вадик даже на Збруевых тогда меньше обиделся, чем на неё, - потому что Збруевы были враги, были им обижены и унижены, и из кожи вон лезли поэтому, чтобы ему отомстить, восстановить статус-кво - что было с их стороны, по большому счёту, и естественно, и законно, и объяснимо. В десятом классе на карту были поставлены репутация и авторитет сына Сашеньки как “гения всех времён”, как первого математика школы, которые Тамара Самсоновна так ревниво и яро поддерживала все прежние годы, которые ей, как матери, безусловно льстили, были нужны и важны. Терять это всё, с таким трудом завоёванное, она, естественно, не желала и не могла: это было бы со всех сторон неправильно и несправедливо, это было бы слабостью с её стороны.
Тем более, она не желала какому-то Стеблову, голи-моли перекатной, славу с лаврами родного сына за здорово живёшь уступать, податливой травой-муравой перед ним стелиться. Зачем? - действительно, - с какой стати ему, чушкарю, было такие подарки царские делать? Кто он был ей? кто он был им? кто он был сыну Саше? Не сват, не брат, не товарищ даже... Был когда-то товарищ, друг закадычный - да сплыл, задницей к ним повернулся, норов свой показал, гордыню сермяжно-босятскую. Ну и пускай не плачет теперь, коли так, - справедливо Тамара Самсоновна рассудила, - коли сам полез на рожон и добровольно посмел разбудить дремавшее мирно лихо.
Он сам спровоцировал ту войну - пусть и невольно: не Збруевы её начали. И чего тогда обижаться было на них и на крайние меры, которые они применяли? Ведь методы не выбирают в войне: они стихийно родятся. У кого что имеется под рукой - тем и бьют, тем и машут и защищаются: на войне не до лирики, не до сантиментов, не до правил хорошего тона. Тут главное - победить, и победителей никогда не судят. А Збруевым было чем бить и махать: с их-то деньгами и связями…
21
Всё это, в конечном счёте, и понял Стеблов - всю горькую правду жизненную с её незыблемыми законами труда и борьбы, побед, поражений, интриг закулисных. Не сразу понял, не в школе, не по горячим следам, а уже когда взрослым стал и из-под родительского крылышка выбрался; когда самостоятельно на свете белом много годков пожил - повзрослел, поумнел, житейской мудрости понабрался. Тогда-то он и уяснил для себя без злобы, беспристрастно прожитое оценивая, чем руководствовались Збруевы в школе в последний год, что их, гордецов городских, одержимыми в той личностной войне делало, свирепыми, подлыми и беспощадными. Понял - и Збруевых простил: и Сашку, заклятого дружка своего, и Тамару Самсоновну, его сердобольную маму, - вычеркнул их из памяти.
А вот поведения своей классной руководительницы в той ситуации он понять и простить не мог никогда - даже и с большими натяжками и оговорками… Ей-то зачем нужно было ввязываться в эту драку, в эти разборки внутренние? а, ввязавшись, открыто Сашкину сторону принимать? Ведь не его, а Вадика она учила так долго, у Стеблова была шесть лет классной руководительницей, школьной матерью по сути, сравнимой с матерью настоящей по количеству времени, что она проводила с учеником. И вдруг - такой взбрык диковинный, холодное отчуждение к “сыну”, предательство и вражда!
Да, она одинока была, слаба, беспомощна, беззащитна; да, растила и поднимала на ноги в одиночку двух взрослых уже парней, двух старшеклассников-обалдуев, учившихся в её же школе. И связываться с кланом Збруевых, если иметь в виду всё это, ей было бы смерти подобно: без работы бы осталась в два счёта, баба, без зарплаты и будущего - это как пить дать! Сколько в их провинциальном городе было тогда таких, без приличной работы болтающихся и стабильной зарплаты, где с хорошей вакансией, местом доходным вечные существовали проблемы!
Всё это было понятно и объяснимо: что не могла она, мать-одиночка, брошенка-горемыка, Стеблову ничем помочь, не могла! Но Вадик-то её и не просил о помощи - вот что существенно, что было в той ситуации главнее и важнее всего, принципиальным и определяющим! Не можешь помочь - не надо! И пусть. Отойди в сторону, значит, голову нагнув пониже, - сделай вид, что ничего не видишь, не знаешь, не слышишь, что не касается это тебя, что твоя хата с краю, как говорится. Это поняли б и простили все: и Збруевы, и Стебловы.
Но становиться открыто и добровольно, по сути, на сторону противника в драке и начинать со всей силы “мутузить” собственного ученика, “ногами” его пинать, предавать и унижать из корысти - потому что это выгодно будет тебе, принявшей сторону сильных, Збруевых то есть, твоего ученика извести вознамерившихся, - нет, этого Вадик понять и простить не мог, повторим, сколько б ни жил на свете…
22
После той неприятной и ненужной беседы в начале третьей четверти между Лагутиной и Стебловым будто бы кошка чёрная пробежала - огромная такая и страшная, - так изменились их отношения резко в самую худшую сторону. Нина Гавриловна с того дня уже не подходила к Вадику, не просила о помощи, о консультациях, и даже уже и к доске его старалась не вызывать - разве только когда комиссия какая-нибудь приезжала, и ей очень хотелось в самом выгодном свете себя показать. Но это было редко.
И Вадик стал избегать её, на уроках сидел тихо, как мышка, - лишний раз учительнице математики о своём присутствии не напоминал, по возможности даже и не глядел в её сторону…
Так они до конца и доучились, до урока последнего и звонка, - тихо, без ссор и конфликтов, и даже без минимальных личных бесед и контактов в классе и на переменах. И так же тихо потом расстались в июне, к взаимной радости и облегчению обоих, - чтобы больше не встретиться уже никогда, до смерти друг друга не слышать, не видеть.
Но напоследок здесь стоит всё же сказать: чтобы не возводить напраслину на Лагутину, - что даже и в те последние месяцы десятого класса, когда учительница и ученик уже с трудом переносили друг друга, с трудом видели, - даже и тогда Лагутина не притесняла Вадика, не ломала его об колено, не гнула как некоторые плохими отметками и придирками. Никаких гадостей и подлостей с её стороны в тот период в отношении Стеблова не наблюдалось! Подлой, гадкой и мелочной она не была - уж это-то точно!...
23
15-го января, возвратившись домой после школы, Вадик с нетерпением стал поджидать с работы отца, поглядывая на часы то и дело, а, дождавшись, сразу же позвал его на улицу - поговорить.
- Ты зачем вчера в ГорОНО-то ходил, скажи, чудак-человек? - улыбаясь, спросил он его, удивлённого и настороженного.
- А ты откуда знаешь? - растерялся от неожиданности Сергей Дмитриевич, как и Вадик утром перед Лагутиной, при этом покраснев густо.
- Знаю уж, - продолжал улыбаться сын, с любовью рассматривая смутившегося и крайне растерянного отца, которого давно таким не видел. - Нина Гавриловна наша сегодня на перемене сказала. Подошла ко мне и спросила с укором: зачем, дескать, отец твой в ГорОНО ходил, на Збруеву Тамару Самсоновну жаловался?
- Передали уже, - зло ухмыльнулся отец, раздражённо кривя и сжимая губы. - Резво “ожеребились”, черти. В понедельник туда только сходил: хотел там по душам с ними со всеми поговорить, ситуацию с олимпиадами прояснить как следует; думал: поймут и помогут. А во вторник, значит, уже вся ваша школа об этом знает и уже полощет меня? Молодцы! молодцы, сынок, эти твои Збруевы! - чего говорить! За задницу их, чертей, не ухватишь.
Ещё напряжённее, злее сделалось лицо отца после этого, ещё ярче, пронзительнее и опаснее загорались его сощуренные глаза, в которых читались и обида великая, и не нашедшая выхода злость, и недоумение вперемешку с растерянностью.
-…А почему мне не сказал ничего?... не поговорил? не посоветовался? - выждав паузу, спросил его Вадик с сочувствием.
- Не знаю, - виновато взглянув на сына, тихо старший Стеблов ответил. - Я уж теперь и сам жалею, сынок, что пошёл туда, не спросясь, - в этот гадюшник зловонный!... Хотел тебе подсобить: хоть немножечко приструнить негодяев Збруевых - этих чертей полосатых, злобных. Я же вижу, как тебе тяжело, как ты переживаешь, мучаешься в последнее время… Вот и захотел помочь, подмогнуть по-отцовски. Кто тебе ещё подмогнёт, коли не я? кому ты, мой милый, нужен?... А оно вишь как всё повернулось нескладно - хоть плачь. Там мафия оказалась такая - что и подступиться страшно. Прямо как в песне: «У Коза Ностры зубы остры!…»
- Я это сразу понял, как только в кабинет к заведующей вчера зашёл, что правды там не добьёшься, - почти машинально, заводясь от каждого слова, стал рассказывать Сергей Дмитриевич то, что так старательно хотел скрыть ото всех, в душе схоронить бесследно. - Представляешь, сынок, сидит там в огромном кабинете этакая м…нда важная и крашенная, гладкая как морской котик, на меня даже не смотрит, сука: даёт мне понять всем видом, что занятая очень… Потом ещё двух каких-то дур на подмогу себе позвала: своих заместительниц, как я понял… Ух! что там после этого началось, сынок, - ты бы видел! Три эти бабы как на меня разом набросились с трёх сторон, как шавки драные из-под забора, - злые все, горластые, языкатые и матёрые! - и давай там меня, неграмотного, срамотить: как Вы можете, орут на весь кабинет, как Вы можете! как Вы смеете, нехристь Вы этакий, нашу глубокоуважаемую Тамару Самсоновну оскорблять - ангела небесного! Твари!!! Я им - слово, они мне - десять в ответ: всего меня там с головы до ног своей ядовитой слюной забрызгали-заплевали, последним склочником выставили, клеветником и чуть ли ни врагом народа! Еле-еле от них, сук поганых, вырваться смог! еле ноги унёс живым и невредимым! А доказать так ничего и не доказал: они меня и слушать-то не захотели - всё только Збруеву защищали хором, подружку-родственницу свою, такую же, как и они, жидовку...
- Ладно, чего про это рассказывать, про этот цирк и бардак! - отмахнулся отец рукой предельно-расстроенно и безнадёжно. - Мафия - она мафия и есть, которая и всесильна, и бессмертна во все времена: правильно про неё говорят и пишут. И бороться с ней бесполезно. Как во взрослой жизни самой, так и у вас в школе блатные, без-совестные да горластые правят бал - всё похоже, сынок, всё везде одинаково. «Рука руку моет: обе беленькие живут» - чистенькие да гладенькие. Сегодня у Збруевой сынок подрос и в олимпиадах участвует - она их и проводит все, никого не боясь и ни у кого не спрашивая: максимальные оценки отпрыску своему в наглую выставляет, первые места выдаёт и похвальные грамоты. А завтра у какой-нибудь другой дуры из ГорОНО сын или дочь в старших классах учиться станет, на олимпиады ходить начнёт - так та кулёма тоже все олимпиады под себя подомнёт: станет деткам своим недоразвитым авторитет добывать, рекламу бесплатную делать. И так - до бесконечности, до скончания веков: один только блат везде, связи родственные и круговая порука. Одни Збруевы уходят, всё что надо себе добыв, а им на смену приходят другие - такие же алчные, наглые и циничные. И никуда от этого не уйдёшь, не спрячешься, систему эту гнилую, продажную не сломаешь ничем. Я, во всяком случае, сломать не могу: слабым я, сынок, у тебя оказался…
Выговорившись, отец умолк, с шумом воздуха в грудь набирая, с шумом же его из груди выпихивая назад, что делал
