догадаться, опять произошло некое могучее вмешательство извне, подключение тёмных сил к процессу. После чего Корчному удалось даже сравнять счёт (5:5) и едва не стать чемпионом… Уважаемому и горячо-любимому русским народом Анатолию Евгеньевичу, за которого, и про это можно написать смело, переживала вся советская трудовая Россия, тогда каким-то чудеснейшим образом удалось преодолеть мощнейшую психологическую атаку и вырваться из цепких еврейских пут. И он, собрав волю в кулак, знания и силы, совершил подвиг - выиграл 32-ю партию и не отдал корону Корчному. Можно сказать - пронесло! Или, что Сам Господь Бог за него вступился!…
А с Бобби Фишером, шахматным вундеркиндом из США и 11-м чемпионом мира, разве ж не такая же происходила петрушка? Это когда он, молодой парень, только-только ещё поднимался на мiровой шахматный Олимп, который в 1960-е и 70-е годы был плотно оккупирован советскими гроссмейстерами-евреями, не подпускавшими к себе инородцев и на пушечный выстрел. Вспомните, любители и знатоки шахмат, как они, шахматисты-иудеи СССР, сплотились, ощетинились и ополчились против него в знаменитых матчах претендентов 1971 года (Петросян, Корчной, Геллер, Тайманов), считавшие эту игру своей вотчиной. Все они прямо-таки осатанели тогда и костьми ложились, немыслимые интриги плели, чтобы не допустить Фишера на пьедестал, на матч с иудеем-Спасским, - и вероятной победой монополию их не нарушить. Ему, бедному американскому пареньку, приходилось от гипнотического и экстрасенсорного воздействия их многочисленных ассистентов прятаться за прочным стеклом, а потом и вовсе требовать пустых залов. Об этом он честно потом написал в своей знаменитой книге «Мои 60 памятных партий», мiровом бестселлере до сих пор: какие интриги плелись вокруг него и какие совершались козни и подлости... Так что, не следует, господа хорошие, психологическое воздействие преуменьшать. Хотя… и преувеличивать тоже не следует…
14
Вот и с героем нашим, Стебловым Вадиком, похожая произошла картина на районной олимпиаде по математике. Попав под психологический прессинг Збруевых, он “поплыл”. И потом не помнил совсем, как сидел и решал задачи. И сколько их в итоге решил, и правильно ли.
Дома же с ним и вовсе казус диковинный приключился: он не вспомнил, как ни старался, ни одной из тех четырёх задач, что были предложены Збруевой, - ни одной! - чтобы перерешать их в тиши, перепроверить.
Такое с ним впервые произошло - подобный провал в памяти на нервной почве. И было это до смешного чудно, необъяснимо и неприятно. Обычно он все задачи помнил прекрасно - из тех, что предлагались ему на экзаменах и в ВЗМШ, и в интернат, и в Университет Московский, - переписывал их в тетрадки старательно и долго-долго в памяти потом хранил наподобие талисмана. Даже и детям своим на досуге показывал иногда, друзьям, товарищам по работе, жене.
А тут - забвение полное, пустота, чернота и мрак. Провал, одним словом, яма… И только обида на Збруевых колоссальная, всеохватная, что изнутри раскалённым камнем давила и обжигала грудь, собою всё плотно застила; что долго потом не давала расслабиться и отдохнуть, поесть и поспать спокойно…
15
Всё утро не находивший себе места отец, поджидавший Вадика с нетерпением, выслушал вернувшегося домой сына молча: не выговаривал ему ничего, не перебивал, не читал, как седьмого числа, нотаций. Только мрачнел и суровел от услышанного как предгрозовое небо, да играл желваками яро под кожей осунувшихся щёк.
-…Ладно, сынок, не переживай, - сказал он ему под конец сурово, но тихо, о чём-то усиленно соображая при этом, что даже кожа побагровела у него на лбу и покрылась лёгкой испариной. - Покушай садись, отдохни; потом сходи на улицу погуляй; а то ведь только полтора денька тебе всего погулять и осталось. И прошу тебя, как отец прошу: не думай больше про это, забудь. С этим делом мы разберёмся.
Больше он ничего не сказал, и весь оставшийся день только сопел и хмурился. Даже и с женою словом не обмолвился перед сном, как будто забыл про случившееся.
А в голове его, между тем, созрел план, которым он до поры ни с кем не хотел делиться…
16
На следующий день воскресенье было, и ребятишки Стебловы все отдыхали дружно последний оставшийся от затяжных двухнедельных каникул денёк: ходили на лыжах в парк, часа четыре там на снежных горках катались. Родители же их возились по дому по обыкновению, пользуясь выходными, - убирали квартиру, стирали, еду на неделю готовили.
А в понедельник, 14-го января, отправив утром детишек в школу и дождавшись, покуда уйдёт и жена, отец позвонил на работу и взял себе до обеда отгул. После чего он помылся, побрился тщательно, одел майку чистую и рубашку, сверху - единственный на все случаи жизни галстук; потом пиджак на плечи накинул, пальто и отправился франтом этаким в ГорОНО: искать управу на интриганов и плутов Збруевых. Переступив порог двухэтажного кирпичного здания, он прямиком направился на второй этаж, в кабинет заведующей.
Там его встретила полная, солидного вида женщина 50-ти приблизительно лет с пронзительным умным взглядом, Краснова Ада Исааковна - холёная, сытая, деловая чиновница с огромными перламутровыми бусами на груди, строгая и занятая очень, важная как и все заведующие, в золоте вся, в дорогих очках в костяной оправе, которая, не предложив посетителю сесть, быстро спросила у него причину визита, с некоторым неудовольствием, как показалось.
И отец Вадика, воздуху в грудь набрав, - без дипломатии лишней и политеса! - с наивной рабочей прямотой выпалил ей на одном дыхании всё, что думал про Збруевых - подлецов отъявленных и коварных, по его словам, совсем не имевших-де чести и совести. Стоя перед роскошной дамой навытяжку и волнуясь очень, он честно поведал заведующей то, что давно уже кровоточило и клокотало у него внутри жгучей нестерпимой болью: рассказал, какие Тамара Самсоновна, старый, заслуженный педагог, несправедливости, не стесняясь, чинит, бесчинства прямо-таки, какие выделывает подлые и особо циничные каверзы; как сынишку его старшего, Вадика, в открытую обижает и угнетает, никого не стесняясь и не боясь, потеряв всякий стыд и страх Божий.
«Защитите от неё, мегеры взбесившейся и ополоумевшей, приструните и накажите обидчицу по всем правилам и статьям, - с жаром сказал под конец. - Слёзно Вас о том, уважаемая Ада Исааковна, просим».
Выслушав сбивчивый сумбурный рассказ взволнованного посетителя, заведующая крайне удивилась услышанному и, как заметил старший Стеблов, чуть-чуть раздражилась даже. Особенно раздражилась и посуровела она, когда услышала фамилию Збруевых, которых горячий отец чихвостил на чём свет стоит, не выбирая интонаций и выражений.
-…Подождите секунду, товарищ, - хмуро сказала она, губы накрашенные скривив, после чего два раза позвонила куда-то по телефону внутреннему, кого-то вызвала к себе в кабинет.
Уже через минуту дверь за спиною отца распахнулась с шумом и в кабинет зашли две важного вида дамы - её заместители, - которым хозяйка кабинета пересказала вкратце претензии стоявшего перед ней Сергея Дмитриевича, особо “красочные” эпитеты опустив, сильно её покоробившие…
17
Что тут началось после этого! какой гвалт ужасный поднялся! - словами не передать: никаких слов не хватит! Бедный отец будто в колхозный свинарник попал, где поросят несколько дней не кормили. Три здоровенные, самолюбивые, за живое задетые женщины, женщины-чиновницы, что существенно, поднаторевшие на работе в коварстве и склоках, с лужёными глотками, плюс ко всему, с хорошо подвешенными языками набросились разом на косноязычного посетителя с четырьмя классами образования точно так, как стая голодных волчиц остервенело набрасывается весной на зазевавшегося на припёке зайца.
- Да как Вы смеете! - хором на весь кабинет согласно заорали они, защищая за один мах и честь мундира учительского, и давнюю подругу свою, Збруеву Тамару Самсоновну, на которую вздумал “наехать” какой-то “залётный хам с тупой омерзительной рожей” (так они все потом меж собою старшего Стеблова назвали). - Как смеете Вы, гражданин, огульно обвинять в махинациях кристально-честную женщину, отдающую школе всё: силы, здоровье, знания?! Да Вы понимаете хоть, отдаёте себе отчёт, что нам тут сейчас говорите?! на кого поднимаете руку, клевещете на кого?!
- Как же мне не говорить и не обвинять, голубушки вы мои дорогие, - попробовал было по-доброму объясниться с ними троими отец, ошарашенный таким приёмом, - коли сынка моего старшего откровенно, не стесняясь, шельмуют и “бьют” - дурачком и неучем выставляют? А он у меня не дурак совсем - точно вам говорю! - он целый год в Москве, в спецшколе университетской учился.
- Как Вы смеете, жалкий Вы мужичок! - закатив глаза, пуще прежнего заревели в голос ополоумевшие чиновницы, словно бы соревнуясь между собой в усердии и красноречии. - Как язык-то поганый у Вас поворачивается, спрашиваем ещё раз, бездоказательно обвинять человека, заслуженную учительницу, тем более, с 20-летним стажем - женщину честнейшую и умнейшую?! Кто Вам такое право дал - поклёп возводить на кого-то?!
- Так что же тогда она, ежели, по вашим словам, такая вся честная и правильная, - как мог, отбрёхивался отец, - что же тогда она два раза бралась проводить олимпиады, в которых - и она это прекрасно знала, что важно и что существенно! - будет участвовать её родной сын?! Два раза она так жульнически поступала: и в школе нашей четвёртой, и тут у вас, в ГорОНО! Сыну своему, Сашке, давала решать задачи - и самолично его решения потом же и проверяла. И ему же в конце ещё и оценку ставила, баллы начисляла за его решения - максимально-возможные, как вы знаете, двадцать из двадцати! Будто бы он безукоризненно всё решил, тютелька в тютельку, что называется!... А на районной олимпиаде по физике седьмого числа, как мне мой Вадик рассказывал, она тут у вас под дверью, где олимпиада шла, четыре часа простояла, заходила в зал непонятно зачем! - не для того уж, во всяком случае, чтоб на своего сынулю лишний раз посмотреть, и сопли ему утереть под носом! Может, она и там решения ему подкинула - да, скорее всего! Потому-то он так лихо, шельмец, всех седьмого числа и победил тоже. Это честно, по-вашему: так бессовестно себя вести?! Так поступают “кристально-честные женщины” и порядочные педагоги с 20-летним стажем, как вы мне тут стоите все и доказываете?!
- Тамара Самсоновна - не продавщица из гастронома, не парикмахер и не зубной врач, - ответили ему побагровевшие и озверевшие от негодования дамы, от такого откровенного неуважения к себе и своему труду, который сами-то они так высоко всегда ставили. - Она - заслуженная учительница, ещё раз об этом Вам говорим, учительница математики, к тому же, преподаёт математику почти двадцать лет уже - понимаете ли Вы это или не понимаете?! Высочайшая квалификация и богатый опыт позволяют ей проводить олимпиады любого уровня - даже и областные; не говоря уж про школьные и районные. И не советуем Вам, папаша, лезть в такие дела, в которых Вы, уж извините за грубость, ни черта не смыслите. Мы как-нибудь разберёмся сами, без Вас, кому и что проводить: мы для этого здесь и поставлены.
- А Саша Збруев, про которого Вы всуе и как-то нелицеприятно упомянули, -
