– Нам надо расстаться.
Марфа побледнела. Он приготовился к тому, что она сейчас расплачется. Но ей удалось сохранить самообладание. Она даже усмехнулась. Спросила с каким-то сарказмом:
– И кто эта другая? – Эта усмешка, этот тон показались Владимиру странными и неуместными. Видимо, за сарказмом она прятала свое горе, не хотела выглядеть жалкой. – Кто? Полина?
– Да, – произнес Мирославлев.
И в тот же миг подумал: «Почему я назвал Полину? Ведь не обязан был. От волнения? Впрочем, теперь это не имеет значения. Она в любом случае узнала бы».
– Я так и знала! – вырвалось у нее.
Наступило долгое молчание.
Владимир стоял и ждал.
– А я хотела тебя обрадовать, – продолжила Марфа тем же саркастическим тоном. – У нас будет ребенок… Ты хочешь бросить беременную жену?
Так поступить он не мог.
– Это все меняет. Тогда пусть все остается, как было, Марфуша, – поспешно проговорил Мирославлев, не замечая противоречия между своими словами.
Как он сейчас жалел, что поспешил с признанием. Еще и Полину упомянул! Подождал бы хоть секунду, дал бы жене высказаться!
Сейчас ему надо было побыть одному. Он пошел к двери. У порога обернулся.
– Пожалуйста, не говори об этом разговоре Ирише… Никому не говори!
Марфа согласно кивнула.
Он вышел.
Она положила руки на стол, опустила на них голову и разрыдалась.
7
На следующий день Мирославлев обо всем рассказал Полине.
– Не могу я пока Марфу оставить, – говорил он с болью в голосе. – Ни беременную, ни с грудным ребенком. Это будет непорядочно.
Они сидели за столом в ее комнате. Матвей и Марина были на работе. Клава с Ирой играли во дворе.
Что-то дрогнуло в ее лице.
– А я не могу быть с тобой, пока ты женат на ней. – Она гордо вскинула голову. – Это для меня совершенно невозможно!
Наступило тягостное молчание.
– Я понимаю тебя, – снова заговорил Владимир. – Ничего, немного подождем и опять будем вместе. Как только ребенок подрастет, я разведусь, и мы поженимся.
– Когда же он подрастет?
– Подождем, когда ему четыре года исполнится.
Мирославлев почему-то считал, что в три года ребенок беспомощен, а в четыре – уже достаточно самостоятелен.
– То есть пять лет ждать? Ты считаешь: это немного?
– Иного выхода нет.
– Почему? Пусть она наймет няню. – Полина упорно избегала называть Марфу по имени. – Матвей Пантелеевич в этом поможет. Няня избавит ее от многих забот.
– Няня не избавит меня от угрызений совести, Полина.
Они снова замолчали.
Если бы раньше Мирославлеву рассказали о подобной ситуации, он бы не поверил. Или сказал бы, что влюбленные по-настоящему друг друга не любят. И вот он сам оказался в таком положении. И убедился, что даже ради любви не в силах переступить через свои принципы. И Полину он понимал. Она, с ее непомерной гордостью, тоже не могла через что-то переступить.
Владимир смотрел на мольберт с незаконченной картиной. Что бы с ним не происходило, при виде картины, рисунка, скульптуры он начинал их оценивать. Это получалось машинально, независимо от него.
– Тени маловато, – сказал он. – Слева внизу.
Полина с досадой взмахнула слегка рукой. Словно не понимала, как можно было сейчас об этом говорить. Воскликнула:
– Володя, зачем ты ей мое имя назвал? – Она смотрела на него упрекающе-любящим взглядом. – Зачем?
Мирославлев вздохнул.
– Непростительная глупость с моей стороны… Я ведь не предполагал, что так все получится. Уже считал тебя своей женой.
Полина молчала. Она словно ждала, когда он уйдет. Владимир встал.
– Это противоестественно! – вдруг воскликнул он. – Мы любим друг друга. Я не представляю теперь жизни без тебя. И мы не будем встречаться? Это немыслимо! – Она по-прежнему молчала. – Я понимаю: свидания здесь для тебя неприемлемы. Но помнишь, Полина, я говорил про дом моего знакомого, про флигель? Я сниму флигель. Ты переедешь туда. Я буду к тебе приезжать… – Было заметно, что в ней идет внутренняя борьба. – Отбрось колебания, Полина! Законы любви выше всех других законов.
Она с упреком посмотрела на него.
– Вот как? Тогда почему ты не разводишься? – Он молчал. – Нет! Будем ждать. – В прихожей раздалось веселое звонкое пение. – Клава пришла.
– Добрый день! Что вы сегодня рисовали? – сказала оживленно девочка, входя в комнату.
– Сегодня я объяснял, как надо накладывать тень, – ответил Мирославлев. И ушел.
Вечером Полина и Марфа столкнулись в коридоре. Лицо Полины стало надменным. Встречаясь с людьми, перед которыми она чувствовала себя виноватой, Полина принимала высокомерный вид. И чем больше была вина, тем высокомерней вид. Марфа не кинулась в драку, даже не посмотрела с укором. Она вообще не взглянула на Полину. Та сдержанно поздоровалась. Марфа сдержанно ответила и, ускорив шаг, прошла мимо.
8
«Советская власть велит быть бдительными. Постольку я должна сообщить. Гражданка Ясногорская Полина Кирилловна, из князьев, Свердловская набережная, дом 59, квартира 12, не единожды хаяла товарища Сталина. Обзывала его асрийским диспутом».
Это было правдой. Полина в самом деле в кругу близких людей называла вождя ассирийским деспотом.
«Данная гражданка хаяла также советскую власть. Мол, при советской власти нет свободы. Мол, советская власть притесняет антилигентов и крестьян».
Марфа Мирославлева перечитала письмо. Оно получилось совсем коротким. Но она не знала, что еще написать. Вложила письмо в конверт. Подумала, как его подписать. Наверно, так: «Для ОГПУ города Ленинграда». Без обратного адреса.
ОГПУ… Пугающее слово…
Она покраснела.
Что она делает? Ведь Полину посадят в тюрьму. Может, на много лет. А может, вообще расстреляют. И виновата будет она! Ее ведь до конца дней совесть будет мучить.
Марфуша вынула письмо из конверта. Скомкала. Метко бросила в мусорное ведро.
«А вдруг он станет искать что-нибудь в ведре? И найдет письмо», – со страхом подумала она. Вскочила, достала из ведра бумажный ком. Расправила. И сожгла.
9
Мирославлев вошел в квартиру Доброхоткиных с твердым намерением убедить Полину переехать во флигель. Он был уверен, что рано или поздно она согласится. Владимир всегда добивался от женщин того что хотел. Полина снова была одна. Она укладывала вещи в чемодан. Он обрадовался.
– Решилась все-таки!
Полина грустно улыбнулась.
– Я далеко уезжаю, Володя. По распределению. В Мурманскую область, в город Хибиногорск. В школе буду учительствовать. Пять лет обязана там отработать. А иначе посадить могут.
Радость на лице Мирославлева сменилась горестным удивлением.
– Ты ведь говорила, Полина, что тебя оставят в Ленинграде, что Матвей в этом поможет.
– Он не смог ничего сделать.
Владимир опустился на стул, наклонил голову. И замер. Полина смотрела на него с жалостью.
Внезапно он вскочил. И заговорил торжественным тоном:
– Полина, клянусь: что бы ни случилось в нашей жизни, в каком положении мы бы ни оказались, я всегда буду готов жениться на тебе.
Ему хотелось слегка улыбнуться, как бы признавая этой улыбкой старомодность и некоторую комичность своей клятвы. Но он не улыбнулся.
И Полина встала. Подошла к нему. Она тоже была серьезной.
– Даже если твоя жена будет ждать ребенка?
Мирославлев смутился.
– Нет, тогда я клятву не смогу выполнить.
– Я принимаю твою клятву, – горячо произнесла она. – И с таким условием принимаю. Знаю: ты ее не нарушишь.
– В роду Мирославлевых клятвопреступников не было.
– Я тебя люблю, – сказала она едва слышно.
Он ответил долгим поцелуем.
Неожиданно пришла Марина. Они поспешно отстранились друг от друга.
– Я отпросилась с работы, – сказала Марина, входя в комнату. – Поехала к Андрею Александровичу… К профессору Вязмитинову, – пояснила она Владимиру. – Он сказал, что на распределение Поли он никак повлиять не может.
– Почему же Матвей не помог? – спросил Мирославлев с недоумением. – Он же влиятельный человек.
– Не получилось у него.
Марина сама этому удивлялась. Когда сестра окончила институт, Матвей заверил их, что обязательно добьется, чтобы Полину оставили в Ленинграде. Однако вчера объявил, смущенно разводя руками, что ничего у него не вышло. Марине это показалось странным. Первый раз он не помог.
Она не знала, что это Марфа попросила брата не вмешиваться.
Глава 6
1
Прошло два года.
Мирославлев сидел за столом на почтамте и читал письмо Полины. Она посылала ему письма до востребования. Полина писала, что любит, скучает, ждет. В одном письме она полушутя призналась, что ждет его всю жизнь, с того вечера, когда он, в мундире поручика, с перевязанной рукой, впервые появился в их доме. Как всегда, Полина спрашивала, над чем он сейчас работает. Она верила, что Владимир станет известным художником.
Он обменивался письмами с Полиной так же часто, как когда-то – с Настей. Послания сестер походили и стилем, и слогом. Но письма Насти были нежнее, а письма Полины – поэтичнее.
Он дочитал письмо, но еще минуту сидел, держа его в руке. Словно не хотел с ним расставаться. Потом разорвал письмо и выкинул в корзину. Сохранять ее письма Мирославлев не решался.
Теперь ему предстояло тяжелое дело: написать ответное письмо. Письма Полине он писал на почтамте. В этом письме он должен был сообщить, что Марфа опять забеременела. Владимир понимал, что для Полины это будет потрясением. Ведь это означало, что они поженятся не в тридцать пятом году, как собирались, а в тридцать седьмом, когда ребенку, который должен был родиться, исполнится четыре. Он продолжал придерживаться этой цифры. Внутренний голос говорил ему, что это правильно.
Мирославлев подавил вздох и стал писать письмо.
2
После того, как Гражданская война в основном закончилась, повеяло свободой, по крайней мере, экономической. Был введен НЭП, «всерьез и надолго», как говорил Ленин. Продразверстку сменил продналог. Бухарин взывал к крестьянам: «Обогащайтесь, накапливайте, развивайте своё хозяйство!» Но затем внутренняя политика стала ужесточаться. Началась сплошная коллективизация. Кулацкие хозяйства ликвидировались. НЭП был отменен. Деятели искусства обязаны были следовать линии партии.
Это постепенное ужесточение совпало с постепенным укреплением власти Сталина.
В 1924 на пленуме ЦК РКП(б) Крупская показала так называемое «завещание Ленина». «Сталин слишком груб, – писал он, – и этот недостаток, вполне терпимый в среде и в общениях между нами, коммунистами, становится нетерпимым в должности генсека. Поэтому я предлагаю товарищам обдумать способ перемещения Сталина с этого места…» Большинство высказалось за то, чтобы Сталин остался на своем посту.
Ленин к разнообразию мнений в партии, к критике коммунистов в свой адрес относился лояльно. Сталин возражения переносил с трудом. Он разгромил всех своих политических противников – «правых» во главе с Бухариным, осуждавших сталинскую аграрную политику, ратовавших за союз с крестьянством, «объединенную оппозицию», группу Рютина. Был выслан из страны Троцкий.
В начале 30-х популярность в народе и партии завоевал верный сторонник Сталина, руководитель ленинградских коммунистов Киров – человек с простой, открытой русской душой. В 1934 он был убит. Его застрелил член партии Николаев. По одной версии он убил из
