злорадства, та сообщила:
– Расстреляли твоего сына. Вместе с супружницей. Как контру.
Княгиня упала в обморок.
Варька брызгала на нее водой, пока та не пришла в себя. Помогла княгине подняться. Помогла спуститься по лестнице.
4
– Видел вчера своего бывшего подчиненного, штабс-капитана. Он из уездного города приехал, – говорил барон, устремив глаза на наброски Мирославлева. – Сидел там в ЧК. Его пытали! В прямом смысле слова. Как в застенках инквизиции. В двадцатом веке, в европейской стране! У него виски поседели за те несколько дней.
Ауэ потерял работу. На фабрике сменилось руководство. Новый директор, бдительный в классовом отношении, бывшего барона сразу уволил. Баронессе приходилось трудиться за двоих. Теперь он часто заходил к Владимиру. Побеседовать на свою любимую тему – о большевистской революции. Больше ему не с кем было поговорить. Старый князь в собеседники не годился. После расстрела внука он замкнулся в себе и почти не разговаривал.
– Возможно, Петр Иванович, в Москве и Петрограде о пытках не знают, – сказал Мирославлев.
В водянистых глазах барона, обычно невыразительных, сейчас ясно читалась укоризна. Он собрался возразить, открыл уже было рот, но тут пришла Марфа. Она выглядела взволнованной и расстроенной.
– В Ленина стреляли! Сильно изранили. Это недобитые бур… – Марфуша спохватилась и осеклась. Она была убежденной сторонницей советской власти. Влияние брата сказывалось.
Барон тут же ушел.
В ответ на это покушение вышло постановление Совнаркома о красном терроре.
Газеты призывали к мести: «…настал час, когда мы должны уничтожить буржуазию… Наши города должны быть беспощадно очищены от буржуазной гнили», «Кровь за кровь. Без пощады, без сострадания мы будем избивать врагов десятками, сотнями. Пусть их наберутся тысячи. Пусть они захлебнутся в собственной крови!»
5
Екатерина Евгеньевна и Оля держали в каждой руке по узлу с вещами. Нес узелок и Игорь. В этих узлах было все их имущество. Они теперь были бездомными.
Этим вечером к Ауэ пришли вооруженные солдаты. Объявили, что за покушение на Ленина берут барона в заложники, а остальных Ауэ выселяют.
– Мы на него не покушались, – сказал барон.
– Не покушались, так будете покушаться, – был ответ.
Петра Ивановича увели. Баронессе дали время собрать вещи, потом выпроводили ее с детьми на улицу. Другим жильцам пустить их к себе не разрешили.
Оставалась надежда, что их приютит профессор Вязмитинов.
Они шли к трамвайной остановке.
– Вчера полсотни бывших аристократов, министров, профессоров расстреляли, – сказала Оля. – А вдруг и Вязмитинова убили?
– Или тоже выселили, – мрачно произнес Игорь.
На остановке целая толпа ждала трамвай.
– Глядите: чекисты! – воскликнул мальчик.
К остановке приближались трое в кожаных куртках. Лицо у них были серьезные и сосредоточенные. Смотрели они на Ауэ, на их узлы. Подошел трамвай. Началась посадка, с давкой у дверей. Люди в кожаных куртках ускорили шаг. Игорь был уже в трамвае, а баронессе и Оле все не удавалось войти. Узлы мешали. Люди их оттесняли.
– Ты ведь знаешь адрес, Игорек? – крикнула Екатерина Евгеньевна.
– Знаю, – раздалось за спинами пассажиров.
Трамвай уехал. Баронесса с дочкой остались на остановке. К ним подошли те трое. Один из них, высокий, статный, показал чекистское удостоверение.
– К белым собрались? – Он указал пальцем на узлы.
Екатерина Евгеньевна ледяным тоном стала объяснять.
– Сейчас буржуи на юг бегут, к белым, – прервал ее высокий, со злобой глядя на ее надменное лицо. – И с собой золото, драгоценности увозят, у народа награбленные.
Их отвели в ЧК.
Там развязали узлы, проверили вещи. Потом велели им полностью раздеться. Ауэ медлили. Баронесса чувствовала, что вот-вот упадет в обморок.
– Ну! – возвысил голос высокий чекист и поднес наган к ее лицу.
Они разделись.
Чекисты осмотрели одежду, потом – их самих. Ничего не нашли и отпустили. Ауэ молча прошли полквартала. Вдруг Оля опустилась прямо на пыльный тротуар и разрыдалась.
Игорь ждал их у Вязмитиновых.
Они никому не сказали об этом обыске.
Ауэ поселились в одной из комнат профессора.
Мирославлев вернулся с работы поздно. Он застал Марфушу в состоянии смущения и неуверенности.
– Приходил какой-то начальник с солдатами, – сказала она. – Решал, кого выселять. За покушение на Ленина. Ауэ сразу выселили. И тебя хотели выселить. Я сказала, что ты мой муж. Он: где документ? Я говорю: документ представим. – Марфа виновато улыбнулась. – Так что придется нам пожениться. Завтра же.
– Ну что же. Хорошая мысль. – Марфа облегченно вздохнула. – А что с Ясногорскими?
– Их тоже стали выселять, но я вмешалась, сказала, что у Марины жених большевик, глава сельсовета. Приврала, конечно, что жених, но не очень. Матвей мне не раз говорил, что хочет взять Марину в жены. Верит, мол, что она когда-нибудь согласится, наконец. Начальник этот спрашивает ее: «Это правда?» Она отвечает: «Да». И зарделась вся. Врать-то не привыкла. А он: где доказательства? Я ему: будут доказательства. Отстал. Сказал, что придет через день, все проверит. Я сейчас думаю, как Матвея известить.
Извещать не пришлось. Матвей сам приехал поздним вечером. Он узнал о выселениях и поспешил в Петроград.
На следующий день Владимир с Марфушей и Матвей с Мариной зарегистрировали брак. Вместе скромно отметили это событие. Ясногорских и Мирославлева оставили в покое. Марфа попросила брата похлопотать, чтобы освободили барона и вернули квартиру. Один его знакомый по полковому солдатскому комитету занимал теперь важный пост.
Как всегда, с детских лет, Матвей просьбу сестры исполнил.
Барона не освободили, но квартиру его семье возвратили.
Эти хлопоты Матвея за Ауэ имели и другие последствия. На него обратили внимание. Толковых руководителей пролетарского происхождения не хватало, и он занял довольно высокую должность.
Молодая семья Доброхоткиных тут же получила трехкомнатную квартиру на втором этаже особняка Ясногорских. Они и Зюзьковы стали соседями. Одна из комнат когда-то была комнатой Марины. В ней по-прежнему стояло пианино. Марина поспешила сказать Оле, что она может играть на нем в любое время. К ее удивлению, та этому нисколько не обрадовалась. И ни разу не воспользовалась этим предложением. Раньше она часто что-то напевала. Теперь и петь перестала.
Террор не затихал.
Ленин давал такие указания: «В Нижнем готовится белогвардейское восстание. Надо напрячь все силы, навести тотчас массовый террор, расстрелять и вывести сотни проституток, спаивающих солдат, бывших офицеров и т. п.».
Расстрелять проституток! Какие опасные враги советской власти! Очень неравномерно наделяет людей человеколюбием судьба. Один делает проститутку главной героиней своего романа, и героиней положительной, другой требует проституток расстрелять. И что значит «и т. п.»? Местные власти могли трактовать это «и т. п.» как им заблагорассудится.
«Необходимо произвести беспощадный массовый террор против кулаков, попов и белогвардейцев. Сомнительных запереть в концентрационный лагерь вне города». «Расстреливать, никого не спрашивая и не допуская идиотской волокиты».
Даже если учесть, что Ленин, натура страстная, мог высказать это в запальчивости, что он был ожесточен сопротивлением «бывших», сопротивлением, с которым ему приходилось бороться каждый день, все равно такие директивы ошеломляют.
В ноябре красный террор был официально отменен. На самом деле он продолжался всю гражданскую войну.
Барона освободили.
В ноябре закончилась первая мировая война. Страны Антанты победили. Все соглашения, которые ранее подписала Германия, в том числе Брестский договор, были аннулированы.
А гражданская война только разгоралась.
Барона и Мирославлева мобилизовали в Красную армию.
Как и при царе, Ауэ командовал полком. Владимир стал командиром роты.
Барон столкнулся с недоброжелательством солдат, с неприкрытой враждебностью комиссара полка, с подозрениями в измене. В душе он оставался врагом большевиков, однако об измене и не помышлял. Раз он стал служить в Красной армии, не отказался, то должен был служить честно.
Во время Гражданской войны советская власть не раз оказывалась под угрозой. Войска Юденича дошли почти до самого Петрограда. Деникин, наступая на Москву, занял Орел. Происходили восстания крестьян и даже рабочих – тех самых трудящихся, ради которых большевики захватили власть. Подняли мятеж кронштадтские матросы, «краса и гордость революции». Но большевики смогли победить всех врагов, и внутренних, и внешних.
Два фактора сыграли решающую роль. Во-первых, их лозунги, такие близкие большинству населения. Во-вторых, их жестокость и неразборчивость в средствах при достижении цели. Они ввели неслыханные в новой истории меры: взятие заложников, контрационные лагеря. Могли расстрелять людей, виновных лишь в своем непролетарском происхождении.
Ауэ и Мирославлев вернулись с войны живыми и невредимыми. Владимир вновь стал работать в издательстве. Барон остался военным. Благодаря умелому командованию полком и личной отваге он был на хорошем счету у воинского начальства. Ему даже выделили просторную двухкомнатную квартиру недалеко от особняка Ясногорских.
Глава 5
1
За столиком небольшого парижского ресторана сидела элегантно одетая пара – пожилой мужчина с седыми усами и привлекательная женщина средних лет. К ним подошел официант с подносом, худой, статный, с красивым, благородным лицом. На щеках его горел нездоровый румянец. Женщина с любопытством глядела на него. Он уже собрался ставить блюда и напитки с подноса на столик, но вдруг поспешно отвернул голову. И громко чихнул. Взгляды всех посетителей устремились на официанта. Поднос качнулся, накренился. Бокалы с вином полетели на пол и разбились. Вино пролилось на платье дамы. Она тихо вскрикнула. Официант галантно извинился. Бородатый мужчина вскочил и, потрясая тростью перед носом официанта, стал кричать на него.
– Ничего страшного, Этьен, – сказала мужчине дама, вытирая салфеткой платье и слегка улыбаясь.
Но он продолжал браниться. Быстрыми шагами подошел хозяин ресторана. Тоже извинился. Грозно посмотрел на официанта. И тоже закричал:
– Напились перед работой? По русской привычке? Вы уволены!
Тот молча поставил поднос на столик и ушел.
Через десять минут официант появился на улице. Было холодно. Дул сырой ноябрьский ветер. Но на нем был лишь поношенный костюм. Он дошел до скамейки, сел. И расплакался.
Это был князь Кирилл Аркадьевич Ясногорский.
Вчера он простудился. Но хозяину ресторана об этом не сказал. Боялся, что тот его уволит. В эту осень он уже дважды освобождал князя на день-два из-за болезни. Освобождал с большим неудовольствием.
Повода обвинять его в пьянстве князь хозяину никогда не давал.
– Кирилл, ты ли это? – раздался вдруг жизнерадостный голос. – Что случилось? Почему слезы?
Перед ним стоял невысокий рыжебородый человек. Это был Коршунов, старый знакомый, сосед Ясногорского по поместью.
У него был дом в Петрограде и дом в Москве. После революции их у него отобрали. Коршунов поехал в имение. Но и в усадьбе ему
