проповедник, ищущий славы пред Господом, повторяя общеизвестные истины. Но однажды ты сказал: «Если ударят тебя по правой щеке, подставь левую». И я спросил: «Как это понять?» И ты ответил: «Если перед тобой добрый человек, он никогда не ударит беззащитного. Дурной же непременно воспользуется и тем раскроет свою суть перед людьми». И я понял: ты не прост! Таких я еще не встречал, хотя повидал всякого в своей жизни. Вот я и задумался: кто ты? И есть ли правда в твоих словах?
Иуда помолчал, уставившись отрешенно в угол. Потом губы его вновь ожили и снова посыпались слова, тихие, как падающие листья.
- Ты захотел вступить в единоборство со всем миром, и сначала был мне смешон. Потом это стало вызывать у меня страх.
- Почему? – удивился Учитель.
- Я испугался, - воскликнул Иуда, - да, испугался: вдруг у тебя это получится! Где-нибудь на базарной площади чернь поддержит тебя, и искра вспыхнет! Но что получилось бы из той борьбы с миром, Исус? Даже если бы ты победил, то из схватки вышел бы обессиленным! Ты уподобился бы воину, с помощью которого выиграли сражение, но который становится не нужным после победы. Обессилило бы твое слово, Исус! – почти выкрикнул Иуда. – Его бы распилили для домашнего употребления! Мы падшие люди и потому наш идеал – ангелы. Но если бы мы стали ангелами, то нашим идеалом был бы падший ангел! Как же: тот выбрал свободу! И нет более сильного стремления у человека, чем стремление к свободе выгоды! Вот ты проповедовал любовь к человечеству. А я не люблю человечество! И никогда не смогу его полюбить. Но это не значит, что мне не дано его любить изначально. Просто человечество не нуждается в моей любви. Да и зачем она людям? Они заинтересовались бы моей любовью, если бы я им что-то мог дать. Но у меня ничего нет. Потому я считаю, что взаимная любовь – это честная сделка. И я готов к ней во имя интересов всех. В том числе и моих. И не надо говорить про бескорыстную любовь. Ее нет, Исус.
- А в чем моя корысть?
- Ты не в счет. И лебеди бывают черными. Люди относятся к Господу, как к мировому судье – все время просят: «помоги, помоги». И никто в молитве своей не попросит за Него самого: «А как Тебе с нами? Наверное, тяжело? Да не убудет у Тебя сил и терпения в борьбе с нами. А устанешь, так это ничего. Мы сами безропотно будем тащить свой груз, а Ты отдохни, ведь не беспредельны же силы твои!» Так нет же, ни у кого нет дела до ноши Господа! Кроме тебя, Исус…
- То, что ты говорил о любви – это хорошо по-твоему?
- Может быть, и нет, но так есть в жизни.
- Если бы у порога твоего дома появилась грязная лужа, разве ты не засыпал бы ее?
- Ах, Исус, опять ты за свое. Всякие подобные притчи хороши для проповеди, но плохи для нашего суетного мира. Скажи, чего ты хотел в жизни?
- Чего хотел? То, что ты уже слышал от меня: хотел наполнить человека человеческим. Но для этого нужно убрать из жизни злобу и нетерпимость. Это то главное, что разъединяет людей…
- И сам гибнешь от людской злобы и нетерпимости, - закончил Иуда. – В этом все различие между нами. Ты уповал на людское благоразумие. Безумный! Нет зверя свирепее, чем человек. Однажды я попытался стащить лепешку, оттого что был очень голоден, и в наказание меня наградили хромотой. Я мог бы сказать: наказание не по делам его. И выдать себя за несчастного, но хромы все люди, Исус. Всяк по-своему. Кто-то явно, как я, а у кого-то хромота спрятана в душе. Я понял твое учение, когда заглянул в пасть смерти. И вот мой вывод: твое учение не для Жизни, а для Смерти!
- Мое учение о Свете, который может светить и согреть каждую не умершую душу.
- Да, но при условии, что сердце человека охватит страх смерти! Я знаю, что говорю. Ведь где взять столько любви среди людей? А вот страха всегда в избытке, и это средство куда надежнее. Уж я то знаю, какое оно надежное. Не к любви надо звать, а к послушанию перед ликом Страха и Смерти! Вот Иоанн это сумел бы… И Синедрион это понимает, потому и властвует. И Рим… И еще величия тебе недоставало. Люди это любят… Ты все делал не так, Исус. Не по правилам жизни.
- Потому я пришел в мир, чтобы изменить такие правила.
- И вот что из этого получилось. Одного я не пойму. Ты - просто неудачник. Встречал я таких немало. Сам такой. Я бежал от них, и от тебя мне тоже надо было бежать. Но что-то удерживало, а что я не мог понять, как будто за тобой и впрямь кто-то стоит…
- Зачем же ты пришел сюда?
- Захотелось узнать… чем кончится…
- Кончится распятием. Ты ведь знаешь.
- А Слово?
- То, что я хотел сказать людям, - я сказал. Поймут ли они и примут ли его – это уже не в моей власти.
Иуда опустил голову и забормотал, словно в беспамятстве:
- Конца нет… конца-а… ах, какая плохая сказка!
- Одного мне хотелось бы, – произнес заключенный, и сухие глаза его обратились на Иуду. – И в этом последняя мечта моя – чтобы вместе со мной не распяли и мое Слово.
- Да-да, я понимаю тебя. Это смотря кто понесет его дальше. А то ведь могут… Взять твоих учеников…
- Оставь их!
- Хорошо-хорошо…
Иуда усмехнулся.
- Словно дети они… Посулили сладкое – и пошли за дядей.
- Почему же ты пришел ко мне, ведь я теперь никто.
- Потому и пришел. Бог силен, молиться ему одно удовольствие. Глядишь, что-нибудь перепадет из щедрот его. А быть с тобой, сидеть тут и впрямь невыгодно. Но с тобой можно поговорить о душе, а с Богом нет. Слишком Он высоко и далеко. Вряд ли снизойдет. Вот и считай тут выгоду…
- А может, Господь и послал меня, чтобы ты поговорил с ним чрез меня?
- Не верю я в это. Завтра ты умрешь на кресте. Какое уж тут послал…
Иуда вдруг придвинулся к Учителю и жарко зашептал:
- Скажи, Исус, скажи честно, как человек, стоящий на краю могилы, – ты и вправду чувствуешь себя Мессией? Молю: только честно, только для меня: да или… сам не знаешь?
Их взгляды встретились. Иуда не испытывал, не искушал, он жаждал знать истину.
- Да, - обронил узник.
- Ну, тогда сотвори им чудо! Иначе все бесполезно.
- Человек должен прийти к ответу сам, без какого-то принуждения. Он должен проделать работу сердцем… Когда ты вернулся от храмовников, то сказал мне: плоть властвует над человеком. Она не терпит боли, и дух подчиняется ее зову. Я хочу сам испытать то, что испытал ты без надежды на чудо и вынести свое суждение.
- И кому же ты о нем поведаешь, когда умрешь?
- Себе и Богу. Других искушать не буду. Пусть каждый сам выбирает себе меру.
- Прежде всего ты искушаешь меня, - пробормотал Иуда, а Учителю сказал. - Хорошо тебе, ты – посланец божий. Как утверждает Иоанн, чуть ли не сын Бога. Тебе можно быть добрым. Ты ничего не теряешь: отнять данное свыше нельзя. Воздастся сторицей. А каково людям меньшим, которых ты зовешь с собой? Если они буду добрым, а их используют и отринут затем за ненадобностью? Что тогда? Озлиться им? Стерпеть? Кто возместит унижение? Так зачем рисковать? Иоанн твердит: «Не рассуждай, а поступай, как велит Учитель и тебе воздастся». Вот как! Где воздастся? Там?
Указательный палец Иуды вздернулся вверх.
- Там? А кто это знает доподлинно, какой мерою там меряют? А за доброту расплачиваться нужно здесь, и затраченного не вернешь. Вот как с тобой. Казнят тебя за твою доброту. А вдруг все зря? А ведь былое не воротишь. У тебя есть там заступничество, а у меня ничего нет кроме этой жизни. Или заступишься за меня, а? Знаю, что молчишь и не споришь не оттого, что ответа не знаешь. Просто перед смертью все округ видится суетным, незанимательным. Было со мной такое. Стоял я однажды перед лицом смерти. Почему-то на встречу с Богом спешить ужасно не хотелось. Да и никому не хочется. Разве что дряхлым, усталым старикам. После того случая и отринул я обычную жизнь. Суета все. В могилу ничего, кроме своего духа не утащишь. Да и дух-то хлипок и витает в потемках будней. Как быть? Вот и прибился идучи в лабиринте к тебе за светом. А в ответ услышал: «Будьте добрыми…». Ничего себе – открытие! Быть добрым – значит отдавать. Вот только просить тогда будут все и без конца. Да еще должен окажешься. Мало, скажут, дал, наверняка что-нибудь припрятал. Мы, твои ученики, и то не наелись твоей доброты…
В камеру заглянул стражник.
- Ты скоро?
- Сейчас-сейчас, - закивал посетитель.
- Я призывал людей к одному: не умножать зло! Это главное, - ответил осужденный.
Охранник, услышав последние слова, покачал головой и вышел.
- И вот приумножаешь его, вынудив столько людей принять участие в твоей казни. Разве нам дано предугадать, во что выльются наши поступки, когда мы идем против течения? Хорошо если только кому-то отдавим ногу! Ты взывал к людям, чтобы те обратились к божественному в себе, и это правильно. Но ты требовал от них жить так же, а это уже глупость.
- Почему?
- Да пойми ты, высокоученый жрец, - к истинной любви можно прийти только через страдание! Посмотри: женщина рожает дитя в муках и начинает любить его, а те животные, что родят легко, – равнодушны к своему потомству. Вспомни: когда люди начинают дорожить друг другом? Когда пройдут сквозь череду испытаний. Вот и получается: любовь – это оборотная сторона испытания и страдания. А ты призывал людей любить друг друга ни за что. Я, может потому и сижу здесь, что пострадал вместе с тобою. И только теперь ты стал ближе мне, как никто на свете… Люди живут на земле, а не на небе, и должны добывать себе пропитание и место в этой жизни. А Богу не надо ни того, ни другого. Он силится нас любить, а не получается, ибо не страдал за нас. И людей нельзя заставить жить словами… Наивен ты. Ну, да Иоанн что-нибудь придумает. Он истый стяжатель духа.
Иуда умолк, будто испугавшись своих резких слов.
- Договаривай, если начал.
Иуда вновь приблизил лицо к бывшему Учителю и заговорил быстро и горячо:
- Я тайну твою, кажется, понял. Гадал–гадал чей ты посланец, и разгадал! Нет единого Бога. Он раздвоен. И ты это знаешь. Вернее, чувствуешь, оттого и затеял свою наивно-безумную проповедь, что понял – хоть Бог един как сила, но он двойственен как духовное существо! Нет никакого дьявола. Не мог Он создать себе противника. А если бы и создал, то созданный не смог бы справиться со своим создателем. Нет дьявола самого по себе! Тень появляется, когда загорается свет. Бог и зол и добр. И это в Книге ясно говорится. Он родил добро, но Он родил и зло. И потому человек таков, каков есть, ибо – ты все время поминал об этом – создан по Его образу и подобию. Вот против этого ты и восстал – против двойственности человека! А зря. Возмечтал изменить то, что не под силу самому Богу, ибо все это и есть сам Бог в разных своих сущностях! Бог противопоставил себя как свет тени и тень свету. Так уж устроен мир. А может (Иуда хохотнул), сам богом захотел стать, да перевесить одну сторону? Хотя, зря я пытаюсь посмеяться. Ты не Мессия и не удастся тебе втиснуться в эту божественную середину. Ты, в лучшем случае, пророк. Вот только пророк чего, не поняли даже твои ученики. Уходили они с тобой от себя, но шли они к себе. И круг этот замкнулся в этом городе!
Иуда вздохнул.
- Может, ты и от Бога, но течение жизни изменить тебе не дано, сколько бы учеников за тобой не пошло.
- Так ты считаешь, что я обманул тех, кто шел за мной?
Иуда вяло махнул рукой.
- А-а, не беспокойся. Они получили подарок и дальше распорядятся им по своему разумению.
Иуда помолчал, вздыхая о чем-то, а потом вновь заговорил горячо:
- Чего мы ходили, чего искали? Истины? А
