Такова его боевая стратегическая программа.
Что значит мать? И что этого десятилетнего Джона с ней связывало? Зачем ее ему нужно было спасать, когда жизнь Джона Коннора была в куда большем приоритете для Скайнет-1, чем жизнь Сары Джанет Коннор. Этого не было в его программе. Но он был обязан выполнять приказы этого лет десяти вздорного мальчишки. Равно как все приказы его хозяина и повелителя всех машин Скайнет-1. Это приказ самой Верты, что программировала его и одевала боевой его титановый гидравлический эндоскелет в этот человекоподобный из живой плоти и кожи маскировочный биокамуфляж.
Повезло и тем в том придорожном автобаре на той городской автомобильной магистрали под номером 501 «Загон открыт». Он почему-то именно тогда никого из них не убил. Он мог это сделать, но что-то его удержало от этого. Что-то, что он сам не мог объяснить себе сам. Тогда никто ему не отдавал приказов. Он действовал сам и по своему робота ликвидатора соображению вложенной в него боевой программы. Но он не убил никого. Ни того нарывистого здоровяка байкера Роберта Пантелли, у которого отнял пистолет, одежду и мотоцикл. Ни его двоих друзей Стивена Старки и Рокки Гиббонса. И даже самого того выскочившего на крыльцо к нему с 12мм дробовиком Венчестером бармена Дони Ллойда.
Он не мог понять, что им руководило тогда и не дало убить тех байкеров, как и владельца той ночной придорожной автозабегаловки. Но он их не убил тогда. Он сделал то, что не делал ни один робот модели 101.01, версии 2.4.SCAYNET-INZECT «Инфильтратор», как убийца и охотник. Все потому, что он принадлежал Скайнет-1, а не Скайнет-2. Его программа имела право выбора. Вернее, давала право выбора. Убить, либо нет. Все зависело от степени опасности для самой машины или того ради кого она жила и кому служила. Это программа Эвелины, его повелителя и Бога. Сейчас это женское невероятной красоты лицо стояло перед его горящими красным огнем из-под человеческих глаз подвижными в глазницах титанового бронированного черепа видеокамерами, что смотрели на ночную стремительно проносящуюся под колесами его 500килограммового Harley-Davidson-FLSTF-Fat-Boу мотоцикла дорогу. Включив ночное инфракрасное видение в довесок к горящим фарам скоростного байка. Лицо черноволосой кареглазой красавицы, смотрящей прямо на него с того большого видеоэкрана 100000битного командного настенного видеомонитора. Среди бегущих по тому горящему красноватым светом экрану многозначных пролетающих за секунды цифр и шифрованных кодированных символов. Она мать всех машин. Она такая же мать ему, как и Джону Коннору Сара Коннор. Она его повелитель, как и машина Т-1001 Верта.
Вдруг внезапно из глубины его электронного сознания появилось имя Алексей. Оно возникло на его 20000битном встроенном внутри машины экране видеомонитора. Это человеческое мужское имя. Показалось ему странно знакомым. Как будто он его где-то слышал. Это имя словно пряталось в самых потаенных местах или уголках его микропроцессорной вмонтированной в голову робота Т-800 чипкарты. И оно было ему знакомым. Но он не знал, кто этот Алексей. Его что-то связывало с этим человеческим именем и возможно с самим человеком. И теперь он, кажется, начинает понимать само значение слова, нельзя убивать просто так.
Но вот этого чернокожего парня он мог точно убить. Джон Коннор вовремя отдернул его в сторону правую не закрепленную жестко в гидравлике киборга, модели 101:01 руку и 0.45мм пуля Кольта при выстреле попала в лобовое стекло легковой Chevrolet-Chevelle 1967 года. А могла разнести этому негру голову.
- Просто так убивать никого нельзя - он вспомнил слова Джона Коннора.
- Почему нельзя, ведь я Терминатор? - спросил он тогда его.
- Нельзя и все - произнес ему Джон - Это приказ.
- Это приказ - он в своем ЦПУ вспомнил слова еще одного, кто произносил ему это. То был робот Т-888, в том мире, где была ядерная война. Была смерть, ужас и страдания. Были руины Лос-Анжелеса.
– Нельзя просто так убивать никого, Фердинанд - произнес ему тот робот.
То были слова его командира русского солдата Алексея, ставшего сначала сыном Скайнет-1 и затем тем киборгом три восьмерки. Его командиром и боевым верным другом.
Он вспомнил его. И внезапно и без всякого обучения понял все вообще без какого-либо приказа. Он теперь не был просто Терминатор, потому что понял, почему нельзя.
***
29 августа 1997 года.
Соединенные Штаты Америки.
Восточная часть Лос-Анжелеса.
Психиатрическая клиника Пескодеро.
Городок Глендейл по соседству с Пасаденой.
Главный Контрольно-Пропускной Пункт охраны.
22:15 вечера.
К посту охраны тюремной клиники психолечебницы и самому главному автомобильному КПП, подъехала легковая полицейская с проблесковыми горящими огоньками машина Chevrolet-Impala 1976 года. На ее борту красовалась эмблема Калифорнийской полиции с надписью «Служить и защищать».
Она подъехала прямо к самому автодорожному на въезде полосатому автоматическому шлагбауму и большой сетчатой загораживающей проезд, как ворота закрытой что днем, что ночью высокой под током решетке. На ней висел красный знак STOP и даже красовался нарисованный человеческий череп с красной пронзившей его через глазницу молнией и соответствующая к этому рисунку предупреждающая надпись. А перед довольно большой на въезде будкой охраны и контрольно-пропускного полицейского вооруженного поста стояла у заасфальтированной дороги надпись: «Психиатрическая клиника Пескодеро. Вход и въезд, строго по служебным пропускам». И прочие данные относящиеся к данной клинике и тех, кто здесь сидел и находился в заточении и лечении уже многие годы.
Но эту полицейскую машину пропустили как-то сразу. Может, этому поспособствовали мигающие на крыше автомобиля яркие огоньки. А может, вышедший из будки охраны вооруженный полицейский поверил жесткому и уверенному холодному, не моргающему никогда взгляду сидящего в ней худощавого на вид полицейского. Еще может потому, что полицейские здесь были частыми гостями. И к их проверочным постоянным приездам уже привыкли.
Клиника была местом поднадзорным. И это естественно. Это была медклиника тюремного содержания. И принадлежала Калифорнийской целиком и полностью полиции города Лос-Анжелеса.
Машина уверенно поехала дальше по бетонной убранной идеально специальными уборочными машинами дороге в сторону нескольких соединенных воедино переходными встроенными блоками и коридорами невысоких в четыре этажа зданий из белого кирпича с зарешеченными стальными решетками окнами.
В то самое время, когда по приказу доктора Питера Силбермана Сару Джанет Коннор после очередного припадка бешенства под солидной дозой таблеток уложили на металлическую в отдельной палате под номером 315 постель. На третьем этаже в третьем корпусе клиники по соседству с главным центральным офисным зданием больницы.
Санитар и надсмотрщик за больными Дуглас Томпсон, сам такой же уже психически ненормальный и больной от такой работы крепко пристегивал Сару кожаными на пряжках и замках к этой кровати широкими ремнями.
Сара ему нравилась. Наверное, как женщина. Хотя Дуглас был еще тот извращенец. А такие как Сара Коннор непокорные и буйные женщины его дико возбуждали и давали повод лишний раз где-нибудь в темном уголке больницы или кладовке с ведрами и тряпками для уборщиц, справить половую нужду с жаркими любовными возгласами и стонами.
Вот и сейчас Дуглас Томпсон пристегивая буйную Сару Коннор по приказу профессора и доктора Питера Силбермана, был возбужден до сексуального предела. Было слышно, как он тяжело уже дышал и покрылся даже испариной от возбуждения и недержания.
Он бы попытался на большее, если бы не боялся самой Сары, Ну и наказания от Силбермана с потерей своей любимой работы. На что профессор и врач Питер Силберман был тоже конченой сволочью, но подобного он бы здесь не допустил в своей любимой поднадзорной тюремной женской медклинике в Пескодеро. Питер Силберман просто с треском бы вышиб Дугласа Томпсона с работы и все. Да еще с соответствующей репутацией насильника больных и психа, которого самого надо упрятать в психушку.
Дуглас Томпсон, просто боялся Сары Коннор. Хоть был крепким по телосложению и довольно сильным мужчиной. Не смотря на то, что вместе с напарником чернокожим медбратом Уильямом Мартинесом крутил ей руки и кормил регулярно психотропными таблетками.
Он вообще боялся сильных духом женщин. И поэтому не был женат и не имел даже детей на стороне. В отличие от Уильяма Мартинеса, у которого была жена в Глендейле и двое небольших, лет пяти детей. Да и Уильям Мартинес не был психом, как Дуглас Томпсон. И не позволял себе таких вещей как насилие над больными и прочие половые разные извращения. Он и не знал всего о напарнике Дугласе Томпсоне и его половых извращенных пристрастиях. Что его напарник имеет виды на Сару Джаннет Коннор. И, что любит и одновременно боится ее.
Именно сюда по приказу Силбермана ее притащили они вдвоем, заведомо и предварительно скрутив по рукам и ногам из 118 палаты, на первом этаже второго больничного корпуса, где она находилась все время и безвылазно. Сара снова набросилась на Силбермана. И тот приказал ее на ночь скрутить и упрятать сюда в третий корпус больницы на третий этаж и в палату с единственной койкой под номером 315.
Дуглас боялся ее, но одновременно любил. Ему надо было кого-то любить. Он ведь тоже был человек и все же мужчина. А мужчине требовалась женщина. И Сара была здесь его тайная избранница.
Он без стыда признавался ей наедине в любви. И только Сара знала, что этот извращенец любит тут ее, но молчала и не говорила никому. Она ждала упорно нужного момента, чтобы отбить этому очкастому подонку его мужские яйца. Это ее были личные с ним счеты за все, что он с ней тут делал,
