надо! – возопила она не своим голосом и потянула буяна за рукав. Но тот был достаточно уперт и крепок, как деревенский бычок. Он вцепился толстяку в ворот сюртука и тряс его как грушу. Тот раскраснелся, но отбиваться и не думал, только сопел недовольно и пытался отмахнуться как от комара. Кто-то позвал милицию. «Менты», которых в то время было много на улицах, кинулись наводить порядок. И в зале уже послышались свистки. Где-то разбилось окно, где-то керосинка, и так излучавшая слабое сияние. Воцарилась темнота.
-- Бежим, -- шепнула Лера на ухо Сергею и они, воспользовавшись моментом, выскочили на улицу. «Ментов» было несколько. Одни остались в кабачке, двое выскочили вслед за беглецами. На улице к ним присоединились еще и, свистя в свистки, побежали за двумя странными силуэтами. Двое беглецов быстро и проворно прятались в тени заснеженных деревьев затем скользнули под обледенелую арку. Из нее свернули в переулок. Преследователи не отставали, оглушая свистом. В переулке было темно, ни света звезд, ни фонарей. Полная луна спряталась за облака. Двор оказался замкнутым. Сергей остановился, тяжело дыша. Преследователи остановились напротив. Их было трое.
-- Надо драться! -- проговорил он Лере.
-- Нет!
-- Да чтоб я этим гадам в руки просто так дался!
Не успела Лера глазом моргнуть, как один «мент» свалился в сугроб от увесистого кулака. Другой попытался напасть с боку, но деревенский топтыгин перекинул его через себя, как соломинку. Третий, посмекалистей, выхватил из кобуры пистолет:
-- Руки вверх, стрелять буду!
И, возможно, он бы выстрелил. Может, в воздух, может, по ногам. Но Лера не выдержала. Воспользовавшись темнотой, она крикнула:
-- Берегись, сзади!
Сергей оглянулся на «мента», который поднимался и готов был напасть. В этот момент Лера подкралась к «менту» с пистолетом со спины и, ловко нажав цепкими пальцами на предплечье, вывихнула ему руку назад. Тот взвыл от боли. Она одной подножкой уложила его на снег отдыхать. Сергей, занятый своим противником, не увидел, что произошло. Да и сам «мент» понял, что он лежит, когда беглецы уже были далеко в другом переулке.
-- Ой, говорила мамка в детстве: дочка, учись драться, в жизни пригодится! Так я: нет, зачем, я же девочка! А вот теперь как бы пригодилось!
-- Да-а? А мне наоборот, говорили – не дерись, это плохо. И боженькой тыкали. А я…
Отдышавшись, беглецы посмеялись еще немного. Но вдруг новая волна эмоций совершенно противоположных захлестнула Сергея и он разрыдался. Отчего и сам не знал. Но плакал он теперь не так, как в кабаке. Он плакал зло и с насмешкой.
-- Вот гады, хотели меня в милицию… а потом в психушку… Да ни один из них не знает, с кем дело имеет, на кого руку подымает. Народная власть у них! А я ведь, сколько народу отдал…
Он упал прямо на сугроб и обнимал руками снег, который сгреб под собой. Он рыдал. Лера растерялась. Она понимала, что это уже невроз и она могла бы помочь ему решить его проблему, но не имела права. Здесь она просто наблюдатель. Все, что ей оставалось делать, это гладить его по волнистым кудрям да говорить всякие успокоительные нелепости. О том, что власти во все времена одинаковые, но не стоит от этого сходить с ума, она говорить не могла. Ее слушали.
Утром Лера вернулась к своему наблюдаемому. Но, как это ни странно, внутри у нее таилась тревога, похожая на стыд.
-- Ты где была? – пробасил великан с легким оттенком ревности.
-- Мы с Сергеем… Ну, мы немного пообщались.
-- И по хулиганили.
-- Ну, да, немного.
-- Пила?
-- Ну, да, немного… -- Лера вдруг почувствовала, что оправдывается.
-- Тебе ж нельзя, у тебя ж неврастения. Голова у кого по утрам болит?!
-- Ну, я совсем немного…
-- Может, ты еще и курила?
-- Куришь ты, а я только вдыхаю…
-- Ох, Лерка, не доведет тебя такая жизнь до добра.
« Подумаешь, наставитель нашелся, на себя бы смотрел.»
-- Я хочу спать, -- заявила Лера.
-- Ну, конечно, после бессонной ночи…
-- Я хочу спать, -- упрямо повторила Лера.
-- Ладно, иди, спи, завтрак я сам приготовлю.
Лера шмыгнула за ширму. Она была полностью удовлетворена своею работой. Ценные материалы были у нее в кармане.
ГЛАВА 46.
Зимним вечер. В их маленькой коммунальной комнатке так холодно, что невозможно согреться им обоим. А на дрова денег нет. Великан предложил Лере:
-- Иди ко мне, обогрею.
Лера юркнула к нему на тахту под одеяло. Рассуждать долго не пришлось, холод ведь не тетка. Она лежала, прижавшись к нему и уткнувшись в плечо носом. И стало так тепло, что и клопы рядом не мешали. А утром великан сказал:
-- Знаешь, мне приснился удивительный сон. Словно я плыву на пароходе. Вокруг синее море, солнце, свежий ветер. Вдруг, откуда-то сверху ко мне спускается существо, вроде, как на тебя похожее. Ну, волосы рыжие, а лица не разглядеть. И я хочу ее полюбить и остаться с ней, а она мне:
-- Ты не можешь меня любить, ведь я из будущего, я еще не родилась. Я буду жить через сто лет.
Я ей говорю:
-- Да хоть через тысячу. Я отправлюсь за тобой и на пять тысяч лет вперед!
А она мне:
-- Тогда ты должен умереть здесь и родиться там заново...
Великан не смог продолжить, он услышал сдавленный плачь.
-- Да чушь это все футуристическая! – выпалил он, -- Я снам не верю – это мистика. А мистика – это чушь. Но ради такого я и умереть готов...
Все было прежним вокруг, когда Лера отворила калитку и переступила порог родного дома. Все было прежним, но что-то изменилось. По-другому пах картофель в мундирах и пирог, печенный в духовке. Другой показалась ей мама, туман за окном, и дым от костра сухих листьев и ботвы в огороде. По-другому ей теперь отдыхалось в родном доме.
-- Лера, что с тобой, на работе что-то не так? – с участием спрашивала мама, когда Лера в задумчивости пила чай и о чем-то вздыхала.
-- Нет, все так. Просто задания дают странные, сложные. Решать их приходится самой, без поддержки. А решить надо. От правильности моего решения может зависеть судьба будущего…
-- Сколько же ты получаешь за такую сложную работу?
-- Пока не знаю, зарплата идет на мое имя в банк. Если мне понадобится, я смогу снять деньги.
-- Как же ты без денег? И так дома редко появляешься. На работе-то хоть кормят? Исхудала вон как. Уже второй год почти трудишься.
-- Не переживай мама, нас хорошо обеспечивают питанием. Моему руководству можно доверять.
Так отвечала всякий раз Лера и снова погружалась в свои мысли, вызывая тревогу у мамы. Ведь не знала та, что на самом деле ее дочь работает не второй год, а пятый. О том, что дома она бывает гораздо реже, чем этого хотела бы. И годы ее идут в настоящем времени гораздо быстрее все из-за этой, сверх ответственной работы, которую бросить теперь нельзя. А вторая ее жизнь протекает... среди предков, прародителей ее поколения.
Так она и жила среди них. Долгими зимними вечерами беседовала с Борисом на философские темы и пыталась «по-новому», по ихнему понять смысл его статей. Гоняла голубей да прикармливала бездомных собак из собственной ладони на улице вместе с бесшабашным Сергуном. Проникалась духом восстания во время выступлений Маяковского. И это все было живым, одухотворенным, трепещущим, как нерв.
Сидя в своем «кабинете», после очередных посиделок в чужой квартире, Лерин подопечный не раз затрагивал волнующие его темы. Сейчас он завел разговор на тему, волновавшую саму Лерику:
-- Ну и много же он пьет. Добром не кончится. Постоянно в драке.
Лера сидела рядом с ним за письменным столом и помогала разукрашивать плакаты, которые он делал под заказ, через трафарет. Она сразу же поняла, о ком идет речь:
-- Он просто пить не умеет. Меру не знает. Таким образом, пытается уйти от реальности. Да еще от комплекса неполноценности, который возник тут, среди городских.
Подопечный покосился на Леру и продолжал:
-- Не правильный к нему подход у окружающих. То хвалят, то кроют. А так как есть, никто не скажет. Мы думали, друзья за ним присматривать будут, чтоб не дрался да не пил...
-- Господи, да какие друзья?! Эти, почитатели его, что ли? Так они же первые его спаивают. Им весело, когда он скандалит да разоряется. А менты потом его берут, а они не причем – хорошие.
Подопечный опять косо глянул в ее сторону после слова «менты». Лера поняла, что сказала не то и замолчала. А эскулап продолжал так, словно и не слышал ее:
-- Самовлюбленный сильно. Его это портит.
-- Нет, его этот испортил... ну... его продюсер бывший, который его прославлять начал. Водил по кабакам и они вместе частушки пели. Личность еще не окрепла, а уже вкус легкой славы поняла. Вот теперь ему сложно слышать упреки в свой адрес, да и ответить он на них не умеет, хотя и пишет красиво.
-- Я б его научил, как рифмой отвечать... Перо – это оружие, если оно у поэта в руках. Это вам не березки прославлять... Все эти подражатели проклятые. Сладкие песни поют и ничего не видят вокруг, что делается. И их тьма тьмущая. Вот я бы их!
-- Они просто хотят угодить зрителю и этим прославиться.
«Вот, с чего началось массовое искусство и современный шоу-бизнес.»
-- Да не зрителю они угодить хотят, а верхушке общества. И у Есенина тоже большое множество стихов на поповский манер. А я говорю, пролетариат должен победить! Маркса читать надо!
-- Да ты что, он же культуру русскую просто сберечь хочет. Ведь в городе ее уже почти не осталось. Он за это болеет. И вера у него далеко не «поповская». Он же отрекся от нее:
Не ищи меня ты в боге,
Не зови любить и жить...
Я пойду по той дороге
Буйну голову сложить.
-- И кулаками машет пьяный тоже оттого, что культурный?...
Лера вдруг остро прочувствовала причину невроза обсуждаемого, которая являлась подоплекой литературных подвигов. Она тут же заявила:
-- Он так же, как и вы все ненавидит богатых. Они оттеснили таких как он, талантливых выходцев из деревень, своей бездарностью. Они являются хозяевами жизни, они диктуют свои правила, свои вкусы. Относятся к нему высокомерно и пренебрежительно, не желая видеть в нем талант. Оттесняют его гениальность в дальний угол «деревни», которая по-прежнему остается ему родной. А сами при этом используют его труды в своих корыстных целях. Ну, и не только его труды...
-- Так пусть остается и живет в своей деревне, если не хочет бороться с богатыми и бездарными рядом с нами.
-- Вот все вы так, но ведь там основная масса серых людишек не признает его, видя в нем нечто «ненормальное», инородное для себя. Они изгоняют человека, умеющего высоко летать потому, что заувидуют. В результате он бунтует против тех и против этих, отстаивая за собой право оставаться собой.
-- Да я ведь не против деревенских, я сам из деревни. Деревня – кормилица наша. Он талантлив и мне его стихи не могут не нравиться. Но ведь он же навеки так и застрянет в своих «березках». Когда я увидел его впервые, это был милый малый. Только весь какой-то не настоящий, опереточный. Кудряшки, щечки румяные, вышитая сорочка,
