синтаксис текста, отношение не только между словом и фактом, вещью, но и между самими словами, которые становятся вещами, вещими. Такая интерпретация является не исторической, документальной, материальной, телесной, чувственной, буквальной, наивной, но идеальной, точнее говоря, идиллической, психической, душевной, чувствительной, сентиментальной.
Следующим видом интерпретации является не фактуальная и вербальная (символическая) интерпретация, но интерпретация прагматическая, то есть, такая, которая извлекает, получает эффект от самой интерпретации. Это моральная интерпретация. Согласно правилу такой моральной интерпретации из текст можно извлечь больше смысла, чем в него заложено. Причем этот смысл не теоретический. Это смысл не созерцания, а действия самого текста на читателя и самого автора.
И, наконец, есть еще и духовная интерпретация. Она запретна, табуирована в общедоступном толковании. То есть, такая интерпретация преследует цель представить текст загадкой, ключом к разгадке которой является сам читатель при условии, что он уподобится самому тексту и его автору, станет его соавтором. Духовное толкование предполагает занятие читателем-толкователем места духа, который растворен, скрыт во всем произведении и поэтому не может быть локализован, открыт. Для того, чтобы совершить духовную интерпретацию, необходимо духовно переродиться, получить «второе рождение» свыше, от духа.
Если смысл первой (поверхностной) интерпретации заключен в букве, смысл второй (глубинной) интерпретации скрыт в символе, в понятии текста, как его душе, а смысл третьей (пограничной) интерпретации показан в том действии, которое текст оказывает на читателя, то смысл последней, четвертой интерпретации скрывается в обратной реакции читателя, которого изменил текст на сам текст, в его перетворении авторского текста как соавтора, находящегося в духе произведения, вдохновленного им.
Личная позиция. Я пишу эти заметки с целью снять грязную (на злобу дня) пену слов с чистого (добротного, зернистого) напитка мыслей. Когда я пишу роман, то думаю только о хорошем, о человечном, о душевном, душой отдыхаю. В заметках же напрягаюсь, веду брань со злом.
Наука и идеология в отношении к истине. Наука и идеология далеки от истины. Наука утверждает, что истина где-то рядом. Но она точная и поэтому не утверждает, что ее знает. Она утверждает, что ее ищет. Наука находит в реальности, видит в ней, обращает внимание на то, что в ней правильно, рационально.
Идеология еще дальше от истины, чем наука. Она не ищет и находит, а сочиняет истину. В результате находит ложь (кривду) и выдает ее за истину, за правду.
Науки и идеология абстрактные занятия, не имеющие к действительности прямого отношения. Но, все же, наука ближе к реальности, чем идеология, потому что идеология, в сущности, утопична. Наука же реалистична в той мере, в какой она рациональна (рассудительна, расчетлива) и эмпирична (опытна, измерительна). Как абстракции наука и идеология при конкретизации заняты ее освоением, приспособлением. Так наука приспосабливается к реальности, идеология же, напротив, приспосабливает к себе реальность.
Чтение дневников Льва Толстого. Из любителей чтения художественной литературы, вероятно, нет никого, кто не любил бы читать Льва Николаевича, если не иметь в виду аномальных, не скажу, ненормальных, читателей. Другое дело, что именно любят читать читатели из многочисленного собрания сочинений Льва Толстого. Немногие из них любят всего Толстого, готовы переварить его целиком. Большинство читателей выбирают не рассказы и повести, но романы Толстого, особенно роман «Анна Каренина». Мне они напоминают Рахметова из романа Николая Чернышевского «Что делать», который довольствовался из сочинений Уильяма Теккерея только романом «Ярмарка тщеславия», ибо, по его революционному, акционному, то есть, прагматическому мнению, английский писатель высказался весь в этом романе, а во всех прочих он только повторился. В случае с революционерами неприятно удивляет их скудость мысли, экономия как у всех позитивистов-прогрессистов на лишнем, свободном движении вне заданной идеей траектории мысли. Им важен результат. Поэтому они пренебрегают средством, тем путем, которым идут к нему.
Однако вернемся к обыкновенным читателям. Что ж, выбор романов понятен. Гений Толстого проявился наилучшим образом в его романах. Но не менее интересны и все другие сочинения Толстого. Для кого? Для тех, кто любит не просто читать, но любит читать Льва Толстого. Для них не важно, что читать: романы, повести, рассказы, письма, дневники, наконец, литературу для детей и педагогические сочинения, публицистику, критические статьи и философские размышления.
Я, например, люблю читать всего Толстого, не ставя перед собой задачу прочитать всего Толстого. Мне важен сам процесс чтения, а не его результат. Я ведь не специалист по творчеству Толстого (и тем более не знаток, который все про всех знает: есть и такие самодовольные субъекты, - как их земля терпит и носит?) и не мое дело выносить ему приговор или, напротив, славить его труд и защищать от хулителей, а тем более давать ему срок отлучения от чтения. Я не судья, не прокурор и не адвокат, а также не беспристрастный свидетель его дел. Мне важен Толстой как собеседник, как художник слова, у которого помимо слов есть еще и мысли, которые порой, несмотря на его морализаторство, пробиваются к слову. Да, конечно, у него слова лучше мыслей, на что обращали внимание многие, нет не специалисты его литературного творчества, а его современники, не менее успешные в литературных делах. Но иногда его мысли становятся достойными «своих» слов. Вот тогда особенно интересно читать его слова. Часто Толстой не то, что косноязычно выражает свои мысли, нет, он думает не так, как принято среди мыслителей. Наверное, ему не хватает культуры мысли. Почему? Ведь он не только много писал, но и много читал. Причем читал умных мыслителей. Он и много думал сам. В чем тут просчет, что тому причина? Причина скрывается в его характере. Характер у него своенравный. Он пытается править мыслями, как правит словами. В результате часто выходит не то, что думается, а что следует думать.
Поэтому Толстой часто не размышляет, медитирует, созерцает свои мысли, но командует ими, как героями своих сочинений, читает проповедь, воздает мыслям, как и героям должное. Он не дает мыслям свободу, а задает им путь следования и наказывает их, если они ослушались, осуждает их, приговаривает к отлучению от слова. Поэтому в случае с Львом Толстым важно догадаться, о чем и что он не сказал, не написал. Впрочем, он иногда из-за своего дурного характера, все же, проговаривается, о чем умалчивает. На такое суждение наводят его дневники, которые обращены к самому себе. Даже наедине со своими мыслями, Толстой их гонит прочь, если они делают не то, что ему надо. Это про него можно в прямом смысле слова сказать, что в России поэт, то есть, мастер слова, «больше, чем поэт», он еще и пророк, проповедник. Нет ничего опаснее для мыслителя, нежели проповедь. Это недостаток не только для мыслителя, но и для писателя. На это обращал внимание Льва Толстого его собрат по перу, Иван Тургенев. Это не честно, когда художник не только пишет, живописует, но еще и вещает, сбывается на проповедь, как какой-то святоша. Критиковать критикуй, суди, но не осуждай. Лучше понимай. И без тебя найдется тьма-тьмущая охотников на это неблаговидное занятие осуждения и наказания. И все почему? Нет терпения, торопится, дерзкий, занять место Бога, забывая при этом заповедь: «Не суди, да не судим будешь». Чего же добился Лев Николаевич Толстой своим осуждением? Осудил самого себя. Строго по заповеди. Зачем? В чем здесь смысл? Бессмыслица какая-то. Так и бывает, выходит у писателей, которые берутся не за свое дело: начинают размышлять, а не рассказывать. В результате они сбиваются с суждения на осуждение. Вот на такие мысли меня надоумили дневники Льва Толстого.
Мне важно понять Толстого, а не осудить, осадить его в мысли. Возможно, он прав, но тогда мне не понятен. Это для меня загадка, требующая отгадки. Буду думать лучше. Может быть, дело в том, что я строю свою мысль иначе, нежели Лев Толстой. Мне важна сама мысль, а не слово и сам мыслящий. Почему? Потому что за мыслью скрывается не мыслящий, не автор, а идея как твой собеседник. Поэтому мышление – это диалог, но не человека с человеком, а человека с духом посредством и с помощью мысли. Если этого не знать, то мышление является, кажется монологом. Вот в этом моменте связи мысли с идеей ближе Федор Достоевский, чем Лев Толстой, если обращаться лицом к художественной литературе. Но и в случае с Достоевским находишь порой не только художника идеи, но и публициста, даже журналиста, вторящего Льву Толстому. Последний чаще, много чаще слышит не дух, но самого себя. Лучше всего в таком разе не обращать на них внимания. Но стоит к ним вернуться, когда они не несут отсебятину, всякую чушь, тем более когда несут эту чушь от лица других, но ведут беседу с духом, в духе, а не вещают, как попы с амвона, принимая за него свой писательский стол. Негоже плести словеса из сора под рукой ради спасения.
Женщины и мужчины. Казалось бы, естественно, если бы женщин было больше мужчин. Но это не так. Почему? Именно женщины выбирают себе сильных мужчин, способных для продолжения рода. Поэтому женщин должно быть мало по сравнению с мужчинами, жизнь которых из-за конкуренции за женщин короче, чем у женщин. Объясняется это тем, что люди живут не естественно-природной, а естественноисторической жизнью. Мужчины завоевали женщин и историческое долгое время держали их в домашнем рабстве, устроив им искусственный отбор. Так искусственный отбор победил естественный отбор. Но жизнь берет свое, и женщины начинают добиваться своих естественных прав и преимуществ перед мужчинами, которые в последнее сто лет значительно феминизировались.
Точка зрения дон Хуана на любовь. Почему меня называют бабником? Потому что я ищу и, главное, нахожу в любой женщине женщину. Поэтому они любят меня как может любить женщина мужчину. Напротив, их мужья видият в них не женщину, но ее тень, точнее, тень себя, свою тень, - настолько они привыкли к ним. Не это хочет женщина. Она не хочет быть тенью, особенно чужой тенью. Чтобы тебя полюбила женщина, ты должен ее понять, удовлетворить ее желание быть не только женщиной. Конечно, сексуальное желание это необходимое желание. Без его удовлетворения женщина не будет относиться к тебе как к мужчине. Если женщина не получила удовольствия, то она просто еще не нашла своего мужчину, который может сделать это. Но этого мало. Даже мало того, чтобы постоянно удовлетворять его. К этому женщина скоро привыкает. Достаточным условием того, чтобы тебя любила женщина, является завоевание не только ее тела, но и ее души. Завоевать ее душу можно, если только поймешь и признаешь ее как человека. Любовь есть личное чувство. Самый легкий способ для
