стал больше, чем надо, на себя брать (взять хотя бы живого бога-фараона или Иисуса признавшего в самом себе сына бога). Иисус все это понимал, как законный наблюдатель-разум за тем, что творится на Земле. Но он не мог пойти против своей среды, которая его толкала на религиозное истолкование истин разума. Он сам душой своей, вопреки разуму, был увлечен религиозной стихией. И дал то, что от него она требовала, - самого себя, так как она требует от человека жертвы. Он один пострадал за свой народ для веры. Причем именно для веры, а не за веру. В этом сказалось его самовластие, чему попустительствовал абсолютный дух в том смысле, что ему было все равно, ведь он безличен. Все равно, ибо это было неразумно. Абсолютный дух действует только на тех и в тех пределах, в каких это разумно и гармонично для всего Универсума, ибо он и есть сама гармония Универсума. А что там творится в какой-то его части, это имеет смысл именно для нее, а не для всех других частей, а тем более всего целого, если правда, эта часть не грозит своей гибелью, что может быть опасно для близких ей других частей. Другое дело, почему боги это допустили. Скорее всего потому, что их не было тогда на Земле. Они были заняты своими делами в своих землях. Ведь тогда, как и сейчас Земля пустовала. Боги в одном лице Сиддхартхи ее оставили.
Но мало того, что Христа распяли с его согласия (ведь он этому не препятствовал), его еще объявили самим богом следом за его смертью. Он был только законным (фарисейским) наблюдателем, книжником, возомнившим себя пророком, а не богом и не сыном бога даже. Вот если бы он был сыном Сидхартхи-Будды… Но он таковым не был. Для этого надо было родиться на 500 лет раньше и в другом месте. Никто не спорит, что до сих пор он нужен людям, как и пророк Мухаммед, для утешения. Но утешение – это не истина.
Итак, есть наблюдатель и есть посланник или бог. И тот и другой есть воплощение абсолютного духа. Только первый есть воплощение реальное, хотя и превратное. А второе есть виртуальное, идиллическое, рефлексивное. Если же оно претендует на реальное, то становится извращенной формой воплощения. Она несет самому претенденту на подобие образцу-идеалу смерть, а не жизнь. Последнюю дает не дух и не бог, а вера, т.е. вера в саму веру, бога подменяющая. А это не может не быть так, ибо и сам бог не вечен, а вечен только абсолютный дух. Вечно жив не сын божий и не бог, а вера, т.е. глупость. Да и она тоже имеет конец. Только глупости его трудно найти. На то она и глупость. Индийцы это понимали и поэтому умеряли разум глупостью, т.е. верой, ведь разум как определение должен иметь предел не только в себе, но и в своем ином. А что иное разуму? Конечно, глупость. А вот греки и евреи этого не умели. Греки потому, что умничали и не знали самого разума, которым пользовались, т.е. не знали, что разум – это прежде всего ограничение, мера. Об этом догадывались только немногие греки, в основном досократики. Уже Сократ несет на себе черты упадка разума, на что потом обратил внимание Ницше, но он благодаря своему изворотливому (ироническому) уму все же, бывало, выпутывался из греческого софистического зазнайства своими апоритическими парадоксами, например, тем, что он знает, что ничего не знает.
А вот евреи потому, что абсолютизировали веру, которая по своему характеру есть вещь относительная и ненадежная. К ней можно прибегать только тогда, когда находишься в безвыходном положении и терять больше нечего, ведь ум имеет предел и есть физиологические пороги восприятия. В этом смысле вера есть имя счастливого случая. На всякий случай поверю. А вдруг исполнится? Горькая судьба скитальцев-кочевников располагала евреев именно к вере, потому что им нечего было терять. Вот когда они ее обрели, то тогда стали особенно жадны ко всему материальному, вопреки разуму, полагая, что он обязательно ищет воплощения, и забывая, что всякое воплощение ущербно. Но все же и евреи и греки понимали, что воплощение, пусть даже оно ущербно, лучше, чем не-до-воплощение. Мудрость индийцев состоит в том, что они ставили акцент не на не-до-воплощении, а на самом непроявленном.
И последнее. Про тела говорить не буду. Тело Будды и тело Христа. Да это разные тела воплощения. Не в смысле анатомическом или физиологическом, и не в смысле оккультно-мистическом, а в смысле самого смысла, т.е. одно тело – это тело бога-посланника, а другое – тело наблюдателя, выдающего себя за посланника-сына бога, т.е. посланника посланника. Будда посланник, а Христос посланник Моисея. Последний является аватаром Будды для евреев. И вот потому, что Иисус был, точнее, хотел быть посланником посланника, то в нем этого подобия абсолютного духа было меньше, чем в Сиддхартхе. Он был копией копии оригинала, парадигмы абсолютного духа. И поэтому пытался восполнить имевшийся недостаток оригинала самоволием, оригинальностью. В этом выразилось его бесподобие. С одной стороны, глупая свобода Нагорной проповеди, с другой стороны, догматическое проповедывание того, что он пришел не нарушить закон, но его исполнить, как запоздалая реакция на свою «поэтическую вольность», которая может разрушить основания самой веры. Что до Мухаммеда, то он, чувствуя, как семит, откуда дует ветер веры, вообще убирает самого себя, ведь пророк не должен говорить ничего от самого себя, а быть только голосом веры, в результате остается вера в саму веру по имени «Аллах». В исламе мы находим законченный образ религии, чего нет в христианстве, недаром оно так и названо, т.е. находим человека, личность. Правда, бога в христианстве мало. И хорошо. Ведь его и нет в нем, а есть человек. Из которого потом сделают культ в секулярную эпоху. Культ личности или народа, или класса, или еще чего, если не лень придумать. Кстати, нет его и в раннем буддизме. Потому что он в нем есть человек. В христианстве не бог человек, а человек – бог.
Наконец, чтобы в этом письме закрыть тему Будда-Христос. Тело Будды божественное, разумное, потому что он бог. А тело Христа душевное, потому что он ориентировался не на разум-дух, а на душу, которая, как говорили его ранние последователи, «христианка», т.е. является носителем веры, а не разума. Кстати, человек есть существо веры, так как имеет душу, а не разум, который соответствует духу.
Что касается самого духа как такового или абсолютного духа, то он не бессознателен и не сознателен, а сверхсознателен. Что это такое? Ничто иное, как то, что он не думает и не не-думает. Это вообще к нему неприложимо. Но приложимо к существу. Он не существо. Но нельзя сказать, что вещь, или процесс, или событие. Единственно, что можно о нем сказать, что от него разум во всем разумном, что он есть бытие. Но и бытие и разум не есть он сам, но они есть его предикаты, признаки его сущности. Тогда он есть единство бытия и разума, их согласие во всем как в одном, т.е. мировая или универсальная гармония. Бог есть его воплощение в существе, потенциально совершенном. Этих существ в универсуме множество. Смысл иерархии этих богов заключается в их эволюции. Другого смысла нет. Смысл есть только для существа, но не для духа. Смысл, как и бессмыслица, его не касается. Смысл появляется тогда, когда дух воплощается в боге-посланнике, передающем послание совершенствования от более совершенных богов наблюдателям, а те следом его передают тем, за кем они наблюдают тайно, неведомо для тех, за кем они наблюдают, пока кому-нибудь из них не придет в голову то, что за ним наблюдают и что-то хотят с ним сделать.
Обыкновенно тех, кому в голову лезут всякие мысли, например, о духе или сознании, бытии или не-бытии, называют философами. Они являются подопытными наблюдателей. Если они ведут себя хорошо, т.е. делают то, что от них требуется, т.е. являются контрольной группой (здесь следует оговориться, так как наблюдатели люди или существа другой душевной конституции, но также ее имеющие, а им ничто человеческое или душевное не чуждо, то они не могут проводить наблюдение в чистом виде, значит они так или иначе ставят на «человеческих мышах» эксперименты, которые называются «воспитанием», «обучением» и пр.), то им внушают необходимые качества для занятия позиции наблюдения. Разумеется, только при условии их собственной творческой ангажированности этим занятием. Кто такие наблюдатели? Это те, кого английский фантаст и мыслитель Колин Уилсон назвал «паразитами сознания». Правда, он имел другой смысл этого описания, чем я. Они заражают своей наблюдательностью других и тем самым отвлекают их от животной борьбы за выживание путем естественного отбора, включая, разумеется, и общество. В этом я социал-дарвинист. Человеческое общество есть общество живых особей одного вида, одержимых родовым и индивидным эгоизмом. Поэтому наблюдатели ведут себя как посторонние, странные существа. Таким существом был, например, наш общий знакомый. Хотя, конечно, он был материален, имел биологические потребности и прочее, но тем не менее. Они и в самом деле пришельцы, инопланетяне, не буквально, конечно, есть, разумеется, наблюдатели из других материальных миров, но их меньшинство, да это и не важно, потому что родина и тех и других, есть царство духа или царство идей, которое не от мира сего. Вот я, например, был таким «подопытным», т.е. надо мной проводился эксперимент, я был на контакте с наблюдателями, которые за мной наблюдали, со мной беседуя лично или разговаривали словами книг Платона, Аристотеля, Декарта, Канта, Гегеля и прочих. Ведь эти наблюдатели не обязательно являются нашими современниками. Они живут в книгах. Конечно не сами лично, но теми следами привязанности мыслей, т.е. смыслами, которые оставили после себя. Конечно, я сейчас использую семантику уфологии или даже язык бреда психически помешанного, но ты понимаешь, что о таких вещах если говорить языком философии или науки, то ничего, кроме абсурда, не получится. А так хоть что-то приблизительное можно поведать. Ведь сия материя размышления уж чересчур ноуменальна. Ей еще не хватает здравой феноменальности, грубо говоря научных фактов и точного и строгого доказательства.
На этом пока все. Потом продолжу, может быть после твоего ответа.
Дополнение. Когда я писал о том, что во мне живет дух и он является тем во мне, что обычно именуют «я», то я лукавил. В каком смысле? В том, что здесь дала себя знать обыкновенная привычка душевного существа присваивать все то, с чем оно имеет дело себе, привязанность к отождествлению, влечение быть частью целого, в данном случае духа. Дух безличен и не является тем, что именуется личным местоимением «я». Тогда что он? Он есть то, посредством чего можно изменить свое отношение к себе, к другим и миру в целом, посмотреть на себя другими глазами и возможно, если очень повезет, что бывает крайне редко, да и то на словах в том смысле, что «слышит звон, да не знает, где он», с точки зрения вечности, то есть духовно. Если это случится, то тебе открывается истинное знание, ты преображаешься и становишься разумным. Начинается твое духовное взросление, ты рождаешься уже как духовное существо. Естественно, не дух, но
