на друга. Во взгляде Федорова был вызов. И насмешка.
– Как хочу, так и буду говорить, – пренебрежительно сказал он.
У Игоря заколотилось сердце. Он встал. Стоял согнувшись – потолок был слишком низкий. Федоров напрягся, но продолжал глядеть насмешливо.
– Нехороший вы человек, – сильно волнуясь, проговорил Игорь. – Больше сюда не приходите.
Он выбрался из хижины и пошел вверх по склону. Федоров стал насвистывать.
Весь оставшийся день Игорь скатывал, сталкивал, стаскивал мешки с эфедрой к дороге. Домой пришел в густых сумерках. К его радости, Федорова не было.
Он решил: как только сдаст заготовленную эфедру, сразу уволится и уедет.
Прошла неделя. Федоров не появлялся.
Как-то в полдень с дороги донесся вдруг женский голос:
– Иго-орь!.. Иго-орь!
Ему показалось, что это кричит Марина. «Оценила меня в разлуке и вернулась!» Но в следующий миг Игорь, не без разочарования, узнал голос Тося. Он вылез из лачуги, увидел на дороге колхозный грузовик, рядом с ним Тосю. Сбежал вниз.
– Я сейчас во Фрунзе уезжаю, – скоро и горячо заговорила она. – Мама моя заболела тяжело… Еле уговорила здесь остановиться… Шофер торопится: Гульчехру в роддом везет… – В кабине рядом с водителем сидела молодая таджичка из Хуморигунга. – Знаю, что вы с Юрой поссорились. Из-за его языка поганого. Игорь, помиритесь! Я прошу! Он очень переживает. Но Юра первого шага к примирению не сделает. Он гордый. Так что тебе нужно инициативу проявить. Ты же младше… Вам надо вместе держаться. Он тебя очень уважает, Игорь! Ни о ком с таким уважением не говорит, как о тебе. И он любит тебя как сына. У него ведь своих детей нет. Да он и отца твоего по-своему уважает и любит, это чувствуется… Ты старайся не обращать внимания на его слова. Он и сам не рад, что у него такой язычок пакостный. Один раз у меня терпение лопнуло. Я собралась от него уходить. Так он побледнел как смерть, стал уговаривать остаться. Говорил, что любит. Что, мол, это он без зла, просто у него привычка такая. И я осталась. Теперь стараюсь мимо ушей все пропускать. Хотя это тяжело, конечно…
Водитель высунулся из кабины.
– Ехать надо.
– Да-да, сейчас… Игорь, обещаешь, что с ним помиришься?
Игорь смутился. Он не хотел мириться с Федоровым. Он вычеркнул его из своей жизни.
– Я подумаю над вашими словами.
Она с укором взглянула на него.
– Подумай, обязательно подумай!
Они тепло попрощались. Тося уехала.
В конце декабря ударили морозы.
Игорь сильно простудился. Но еще два дня продолжал сталкивать мешки. Потом слег. Лежал в жару, в полузабытьи.
Его пробудил мужественный голос:
– Ты живой, друг?
Это был чабан Хайрулло, его ближайший сосед. Он жил в километре от него, у дороги, в доме, сложенном из камней. Высокий, крепкий, с курчавой рыжей бородой и серыми глазами, глядевшими всегда твердо и бесстрашно, Хайрулло напоминал Игорю басмача. Если чабан пас коз на этой стороне ущелья, их дороги иногда пересекались.
Удивительно, но зимой козы находили себе корм. Ели высохшую траву, кору и, главным образом, эфедру – растение вечнозеленое. Некоторые козы даже пытались вытащить эфедру из мешков.
Видя, что Игорь живет здесь и работает в такой мороз, Хайрулло проникся к нему уважением.
Таджик залез в лачугу. Они поздоровались. Игорь всегда пожимал руку порывисто, крепко, с искренним чувством. И если какой-нибудь мужчина отвечал ему ленивым, вялым, чуть ли не жеманным рукопожатием, это его неприятно поражало. Теперь крепкого мужского рукопожатия не получилось: рука дрожала мелкой дрожью. Он весь дрожал. Зубы лязгали. Хайрулло смотрел на него с сердобольным видом.
– Вах-вах… Плохое твое дело, друг. Лекарство есть?
– Нет.
Игорь считал, что безвредных лекарств не бывает, и старался обходиться без них.
– У меня тоже нет. Я никогда не болею. Водка есть?
– Нет.
– Один русский говорил: «Самое хорошее лекарство – водка». Но водка у нас не бывает. Давай, мой брат тебя в Хуморигунг отвезет. На ишаке.
– Нет, спасибо. Мне надо лежать. Да вы не беспокойтесь. Завтра или послезавтра все пройдет.
Таджик с сомнением покачал головой.
– Сегодня брат хотел в Хуморигунг поехать. Он Юре скажет про тебя… Вах-вах-вах. Пятнадцать лет такой холод не был. Волки злые стали. Две мои козы вчера съели. Тогда, когда холод был, Тош – Содика сын – из армии приехал. Отпуск получил. Вечер у друга был, в Рудаки. Ночью в Хуморигунг пошел. Утро не хотел ждать. О папе-маме сильно скучал. Не дошел. Волки съели.
Оставив Игорю кусок вареной козлятины, Хайрулло ушел.
Ночью наступил кризис. Иногда появлялось ощущение, что жизнь уходит из него. Он впал в забытье.
А утром проснулся здоровым. Лишь слабость осталась.
Пришел Хайрулло. Он был серьезен и сумрачен. В руке таджик держал рюкзак Федорова, почти пустой.
– Как чувствуешь?
– Выздоровел.
– Это хорошо.
Хайрулло замолчал. Как будто не решался продолжить разговор. Наконец, мрачно произнес:
– Юру волки съели. Только кости на дороге нашли. Закопали сейчас под скалой. На могилу черный камень положили. Увидишь. Когда брат ему сказал, он сразу к тебе пошел. Уже темно было. Ему все сказали: «Не ходи сейчас. Ходи утром». Про Тоша сказали. Он не послушал. Пошел. О тебе очень беспокоился. Это тебе нес.
Он отдал рюкзак и ушел.
«Теперь можно не увольняться», – мелькнула, мысль. Игорь устыдился ее. Минут пять он сидел не шелохнувшись. Потом развязал рюкзак. В нем был аспирин, банка облепихового варенья и банка тушенки.
Игоря охватило чувство вины перед Федоровым. Теперь он считал себя зачинщиком ссоры. Ведь он сказал, что благородный человек Сталина может только ненавидеть. То есть обвинил Федорова в неблагородстве! Конечно, тот рассердился. Со стыдом вспомнил он и свои августовские визиты в Хуморигунг.
После расставания с Мариной у Игоря было очень тоскливо на душе. И он зачастил к Федорову. Приходил рано утром, пока Федоров и Тося не ушли на работу, и оставался до вечера. Они были ему искренне рады. Он чувствовал себя окруженным вниманием и любовью. И воспринимал это как должное. Игорь с детства был избалован вниманием. И как-то не задумывался он тогда над тем, что ломает их рабочий график. «Ну вот, отдохнули сегодня. Теперь надо неделю хорошо поработать», – сказала как-то с улыбкой Тося. Это был намек. Игорь тогда не придал этим словам значения, продолжал часто приходить. И он поедал их продукты! А доставка продуктов всегда была главной проблемой. Надо было тащить их на себе от того места, где грузотакси сворачивает к кишлаку Вору. Когда Игорь осенью получил деньги, он хотел привезти им из Пенджикента рюкзак продуктов и уже потом отправиться во Фрунзе. Но он эту мысль отверг, посчитал, что это будет выглядеть странно, неестественно. Хотя что может быть естественнее желания отдать долг. Сейчас он жалел, что не привез. Визиты Игоря продолжались дней десять. Затем он взялся за работу. И за все это время Федоров не выказал ни малейшего недовольства.
«Всегда он был готов сделать мне доброе дело, помочь, – думал Игорь. – А ведь он был мне другом, – только сейчас понял он. – Единственным другом».
7
Перестройку Игорь встретил с радостью. Его казалось бы несбыточные мечты неожиданно начали сбываться. Люди теперь могли свободно выражать свое мнение, их не преследовали за убеждения. Издавались ранее запрещенные книги советских и зарубежных писателей. Были узаконены предпринимательство и частная собственность. Можно было беспрепятственно выезжать за границу. Были выведены войска из Афганистана. Закончилась холодная война. Он восхищался Горбачевым.
Впрочем, не все ему нравилось.
Даже он, непьющий, не одобрил антиалкогольную компанию, приведшую к небывалым очередям, давкам и дракам в магазинах, к варварским вырубкам виноградников.
Вопреки ожиданиям, уровень жизни снижался. Пустые полки стали обычным явлением.
Усиливались националистические и сепаратистские настроения. Время от времени вспыхивали межнациональные конфликты. В Нагорном Карабахе, Сумгаите и Баку – между азербайджанцами и армянами, в Фергане – между узбеками и турками-месхетинцами, в Новом Узгене – между казахами и кавказцами. «Хорошо хоть, что русских не трогают», – приходила Игорю эгоистичная мысль. Но в феврале 1990 года в Душанбе объектом нападений стали как раз русские. Отзвук этих событий докатился до Хуморигунга. Некоторые молодые местные таджики стали относиться к нему с плохо скрытой враждебностью. Два раза, когда он отлучался в Пенджикент, его эфедру вытряхивали из мешков. Никогда раньше такого не случалось. Он решил уволиться. В лесхозе его долго уговаривали остаться, однако он не изменил своего решения.
Дома Игорь стал выпиливать из фанеры разделочные доски. Одну сторону разрисовывал гуашью и покрывал лаком. Сдавал их в хозяйственные магазины. Так он зарабатывал на существование.
Удивительно, но Игорь не жалел о горах. Ему нравилась его новая жизнь. «Почему я раньше не уволился?» – спрашивал он себя. Впрочем, горы снились ему почти каждую ночь.
В августе 1991 произошел путч ГКЧП. Горбачев был изолирован в Крыму. Путчисты выступали против радикальных перемен. Как желал Игорь их поражения, как беспокоился о судьбе Горбачева! Путч подавил президент РСФСР Ельцин.
К Ельцину у Игоря было двойственное отношение. Он уважал его за разгром ГКЧП, за решительную борьбу с коммунистической партией. По сравнению с Горбачевым Ельцин выглядел более сильным, волевым, последовательным. Но настораживало его стремление ослабить власть Горбачева, сепаратизм.
8 декабря президенты России, Украины и Белоруссии в Беловежской Пуще провозгласили создание Содружества Независимых Государств. Инициатива исходила от Украины. Страна развалилась.
– Всегда мечтал за границей побывать. Ну вот, теперь я за границей, – невесело пошутил Игорь.
– Да, оказались за рубежом, не выходя из дома, – в тон ему ответил Лунин. – У меня Ельцин всегда недоверие вызывал.
– Проигнорировали они мартовский референдум, – продолжал Игорь. – А ведь тогда большинство населения высказалось за сохранение Советского Союза. Думаю, подписывая Беловежское соглашение, Ельцин две цели преследовал. Во-первых, он хочет окончательно отстранить от власти Горбачева и править единолично. Во-вторых, считает, наверно, что России полезно обособиться: не будут уплывать средства и ресурсы в другие республики.
На следующий день Лунин сказал убежденным и решительным тоном:
– Игорь, надо нам перебираться в Россию. В Саратов. Вера поможет.
– А с мумие что ты будешь делать? В Киргизии вышел указ о запрещении вывоза мумие за пределы республики. Одного даже осудили за это … И вообще… Не готов я еще к этому.
Лунин промолчал.
В первые годы независимости Киргизии многие принятые законы и указы, касающиеся социальной сферы, носили декларативный, популистский характер, не были финансово обеспечены и не работали. Но один указ, согласно которому инвалидам по зрению трудовая пенсия назначалась при наличии двадцати лет стажа, а не двадцати пяти, очень помог. Лунин наконец-то стал получать пенсию.
Как-то Игорь задумчиво шел по городу. Смотрел вниз, лишь изредка бросал рассеянные взгляды на разложенные на газетах и тряпках
Помогли сайту Реклама Праздники |