санитарка. Рослую под центнер весом Полубоярову Татьяну Петровну больные откровенно побаивались. Двадцать пять лет роботы, безупречное знание дела, беспрекословное подчинение больных ценило руководство, и закрывала глаза на кое-какие грязные дела Полубояровой, не говоря уже о коллегах простых санитарок и рядовых врачей, которые просто предпочитали не вмешиваться не в свои дела. Так первый раз Диана оказалась в воинской части расположенной по соседству с больницей.
На КПП Диану пришел забирать Морозов. Худой высокий капитан был пьян, смеялся, шутил, один раз даже попытался обнять Полубоярову, но получил от санитарки кулаком по спине и больше не приставал.
Диана дрожала и от страха казалась еще прекрасней так, что от нее нельзя было оторвать глаз как от розы распустившейся на грязной проселочной дороге, где все серо тоскливо, и вдруг природа являет чудо, завораживающей и дикой красоты. Морозов, как только внимательней присмотрелся к Диане тут же, как будто протрезвел. Застыл как вкопанный и только смотрел, так что Полубоярова разозлилась и хотела снова огреть капитана по спине.
- И не жалко тебе Петровна такую красоту?- спросил Морозов, сняв фуражку и почесав затылок, очнувшись при виде сердитой физиономии санитарки.
- Что ее жалеть. Полоумная!- усмехнулась Полубоярова, попросила Морозова нагнуться и что-то прошептала капитану на ухо. Морозов округлил глаза в знак небывалого удивления и не больно-то сильно веря в слова санитарки.
-Врешь!- бросил Морозов.
- Но если нет, ты у меня попляшешь. Я с тебя в три дорога возьму,- разозлилась Полубоярову.
- И дам в чем вопрос, если правдой окажется, - отвечал Морозов, с еще большим интересом изучая девушку, словно умирающую со страха. И волненье, и испуг в глазах Дианы были за то, что не соврала санитарка и от этой мысли голова капитана кружилась сильней, чем от вина.
Новая заминка в деле вызвала у Полубояровой очередную волну раздражения.
-Так берешь или нет?- сердито спросила Полубоярова, и крепко брала Диану за запястья, словно собираясь уйти, в то время как проходили секунды, а она оставалась на месте.
-Беру, беру,- рассмеялся морозов.- Если не возьму, так смотри и поколотишь. А может к черту девку? – и Морозов полез обниматься.- Жениться, конечно, не обещаю во всем же остальном…
- Смотри капитан без штанов останешься, - рассмеялась Полубоярова.
- Про штаны не знаю, но попотеть придется. Такую,- Морозов обвел руками Полубоярову высокую и широкую как буй,- зараз не осчастливить.
Полубоярова залилась громким смехом таким, что в окошко выглянул какой-то солдатик, дежуривший в наряде на КПП.
-Смотри, чтобы помощников не пришлось искать. А то я не посмотрю, что сам вызвался, жаловаться к начальству пойду.
-Ну, Петровна, ну Петровна, - захохотал Морозов и снова полез обниматься, дело было обставлено, и на этот раз Полубоярова позволила капитану ее приподнять.
Через час договорились встретиться, но не через час, не через два и даже спустя три чеса Морозов Диану не привел. Пришел только под утро и один. Хохочет, целоваться лезет, а сам еле на ногах стоит и счастливый, как вор, который легко и безнаказанно умыкнул золото.
-Не соврала Петровна, не соврала!- сказал пьяный капитан.
-Где девка сукин сын!- набросилась Полубоярова на капитана. Замершая, не выспавшаяся, в пятый раз за ночь она пришла на КПП и была сердита и прогневана, словно волчиха, встретившая мужа волка после недельной отлучки без дичи для волчат.
- Да цела твоя девка, что с ней станет?
-Какой уговор был, я тебя спрашиваю?!
- Да ну тебя к черту с твоим уговором. Мне командир орден обещал!
-Орден говоришь!- пришла в не себя от ярости Полубоярова и схватила за грудки капитана. – Я тебе дам орден! Девка где? Ты что думаешь, я на тебя управы не найду? Кобель! Угробили девку, угробили говори?!
Морозов с силой убрал руки санитарки.
- Я сказал, цела девка, цела!- и достал деньги, отсчитал тридцать рублей и протянул Полубояровой.
-Больше давай, ирод проклятый!- схватила деньги Полубоярова и, требуя еще чуть не с кулаками набрасываясь на капитана.
- Куда больше? И так в три дорого против обычного, - отвечал капитан, нахмурившись, но зная, что в делах с Петровной дороже станет заплатить, добавил еще двадцать рублей. – Больше не дам. Не стоит!
-Кобель ты редкостный я посмотрю, сказала санитарка, поняв, что не получит больше денег.
-Ты у нас, что святая?! Всех кого только можно к нам перетаскала!
-А ты мне кто, отец, чтобы судить? А?
-Ну, все, все раскудахталась.
-Ты мне капитан зубы не заговаривай. Когда приведешь, говори?
-Кого?- так спросил Морозов, как будто не понимал в чем дело, на что Полубоярова уперла руки в бока и недобро посмотрела на капитана.
-А девку! – вспомнил Морозов. Будет тебе девка. Через час на этом самом месте.
-Плати!
-Сказал больше не дам, значит, не дам,- разозлился капитан. Станешь водить, не обижу.
-Ну, смотри мне капитан. Обманешь!
-Не обману. Иди, сказал. Через час, значит через час.
Сколько потом не расспрашивала Полубоярова Диану та все молчала, а после того как санитарка зачастила с ней в воинскую часть и вовсе разговаривать перестала. В глазах жизни нет, сядет и сидит на одном месте. Отведут в столовую, значит, поест, а если забудут так весь день на одном месте и просидит. Похудела, щеки впали, больно смотреть одна кожа да кости и неизвестно чем бы это все закончилось, только через три месяца в самом конце лета, увязшая роза возьми и оживи. Такая с Дианой перемена случилась, никто не знал, что и думать. Выменяла наша роза на офицерские конфеты губную помаду с тушью и целый день только возле зеркала и вертелась. А вышло так, что со временем Диана из воинской части стала возвращаться сама. Морозов с другими офицерами могли продержать Диану и час и до утра, каждый раз по-разному. Полубоярова раз никого не застала второй и договорилась с Морозовым, чтобы он деньги присылал с Дианой. Полубоярова знала, что бедной несчастной девушке бежать некуда, а деньги, деньги волновали Диану точно так же, как румяный пышущий здоровьем молодец волнует похоронное бюро. И прежде чем вернуться в больницу Диана, чтобы прийти в себя, могла подолгу бродить по территории воинской части.
VI
Алешу Голубева задумчивого голубоглазого юношу с пальцами длинными и тонкими как карандаши даже автомат его учили держать всем взводом. Алеша блестяще окончил музыкальную школу по классу фортепьяно, и фрак пошел бы ему больше чем гимнастерка, и на сцене за роялем он смотрелся бы в более выгодном свете, чем на плацу, но вышло так как вышло, Алеша попал в армию. К какому-то не земному, словно не от мира сего Алеше Голубеву даже командир отделения стыдился применять командный голос, не говоря уже о сослуживцев, которые в присутствии Алеши сворачивали излюбленные солдатские темы о женщинах и службе изобилующие красным словцом и армейским колоритом. И упаси бог, было кому-нибудь обидеть Алешу, уже через секунду после этого могло стать невыносимо стыдно и тяжело на душе даже у самого отъявленного негодяя. Словно совершил поступок, который нельзя было оправдать ничем на свете, как когда ни за что не про что обидишь ребенка, и словно черная кошка заскребется на душе, и на долгие дни лишишься покоя и даже когда вроде бы и загладил вину, а все ровно может быть стыдно.
То не многое, что пришлось в армии Алеше по душе это стоять в карауле. Думай себе что хочешь, и никто не мешает.
В последнюю ночь августа сверчки весело провожали лето. Небо горело от звезд. Алеша, отложив в сторону автомат, держал в правой руке длинную травинку и представлял себя дирижером необыкновенного оркестра. Смех Дианы подглядевшей из темноты застала врасплох необычного дирижера. Никогда Диане не было так весело. Показалось тогда Диане, что нет на свете ни Полубояровой, ни капитана Морозова, никого нет, кроме нее и смешного белокурого солдата который, только взмахнув своей травинкой, словно волшебной палочкой, исполнил ее самое заветное желание, заставил хоть на время позабыть Диану обо все на свете и главное о горестях.
Встречи бывают разные, пустыми не оставляющие после себя нечего и судьбоносные, что сразу приходит на ум, что они наверно только и родились на свет, чтобы друг с другом встретиться. И тогда все, что было ранее, блекнет перед настоящим, улетучивается из памяти, как будто и не было ничего прежде в жизни существенного, а если и было, то начинает казаться что оно как, будто куда-то пропало, пропало навсегда, так пропало что нечего о нем и вспоминать. И как же мучительно и невыносимо может стать, когда счастье погубит на самом деле, никуда не пропадавшее проклятое прошлое следующее за каждым из нас по пятам.
Да пожалуй, это была любовь с первого взгляда. Такая любовь, место которой должно быть только на страницах романов, где от знакомства с ней все же ни так может стать больно, как если столкнуться с ней в реальной жизни.
Диане было страшно с самого начала, но как бы она себя не обзывала и не корила, ноги сами несли ее к Алеше. Однажды забыв обо всем на свете, Диана снова и снова хотела возвращаться в беззаботное пьянящее состояние, которое стало ассоциироваться у нее со счастьем. Диана ненавидела себя, хотела, но никак не могла пересилить, то чувство, которое родилось у нее в сердце и росло с каждым часом и с каждой встречей с Алешей. Как несчастный Сергей Поляков Булгакова не представлял себе, как может человек нормально работать без укола морфия, Диана один раз узнав, что такое счастье не могла себе больше представить, как можно жить без него. И снова и снова от капитана Морозова и его сослуживцев с деньгами для Полубояровой шла к Алеше, платя каждый раз за глоток своего счастья какую-то страшную зловещую плату. Она, которая не слышала в жизни в свой адрес ни одного доброго слова сидела рядом с первым мужчиной, который своим долгом считал не унизить ее, не надругаться над ней, а читал стихи и рассказывал, как теперь они всегда будут вместе.
-Вот увидишь!- говорил Алеша. - Ты понравишься моей маме. Ну что, что ты хмуришься? Тебе нечего бояться, у меня мировая мама! Она полюбит тебя так же сильно как я. У нас будет с тобой своя комната. У нас целых три комнаты! Одна комната младшей сестры другая отца с матерью, а в моей комнате заживем мы с тобой. И как заживем! Проснувшись поутру, мы будем ходить друг другу в гости. А потом, собравшись все вместе на кухне, будем пить чай с малиновым вареньем. Я буду играть тебе на фортепьяно. Ты любишь музыку Моцарта? А Рахманинова? Ты никогда не слышала музыки Моцарта?! Так не бывает! Ну не обижайся. Я обещаю, ты узнаешь и услышишь музыку Моцарта и вальсы Штрауса и Шопена и сонаты Бетховена. И Грига и Листа, и Вагнера.
-И Рахманинова?- спрашивала Диана улыбаясь. Диане было так хорошо с Алешей и с его неосязаемыми друзьями, о которых он мог говорить часы на пролет и от необыкновенных имен и фамилий, которых у Дианы весело кружилась голова.
-Рахманинова обязательно. - Ах, Рахманинов!- вздыхал Алеша.- Рахманинов это же сплошная поэзия. Ты не представляешь себе, как я люблю поэзию. Поэты это такие,
