Spoudogeloion. История Европы в романах

испугалась и убежала, увидев, как вы утром в дьявольском бешенстве понеслись в мастерскую, раздавая тумаки направо и налево. Решила, видать, что и ей от вас достанется, как мне досталось, - Фьора показала синяк на своем плече.
– Прости, ласточка моя. Дай мне только поесть, и я заглажу свою вину перед тобой, - обнял ее за талию Бенвенуто.
– Нам никто не помешает, прости меня Святая Инесса за прегрешения! - прижала его голову к своей груди Фьора. – Все ваши работники пошли на базар, чтобы закупить глиняную посуду вместо оловянной, которую вы расплавили.
– Ну так быстрее снимай платье! Я поем в одну секунду и постараюсь ублажить тебя, как следует, - сказал Бенвенуто, весело подмигивая ей.
***
Дав бронзе остыть, Бенвенуто начал мало-помалу открывать статую. Оказалось, что вся отливка получилась очень удачной: по счастливой случайности, бронзы, находившейся в печке, хватило в точности на всю скульптуру за исключением пятки и пальцев правой ноги Персея, которые Бенвенуто с легкостью приплавил к скульптуре. Всего удивительнее было то, что голова Персея, также как и голова Медузы в его руке, - вышли превосходно и не требовали никакой дополнительной обработки.
После золочения и лакировки скульптуры, Бенвенуто принялся за отливку небольших статуэток Юпитера, Меркурия, Минервы и Данаи, которые решил разместить по четырем сторонам постамента. Три первые божества Бенвенуто часто изображал и ранее в различных своих работах, а над Данаей ему пришлось потрудиться, потому что он хотел показать молодую прекрасную женщину, чье тело достигло совершенства после рождения ребенка, - идеал красоты материнства. Литье всех этих фигур вышло отлично; теперь оставалось лишь припаять их к постаменту и водрузить на него Персея.
Бенвенуто отправился к герцогу, дабы узнать у него, где будет установлена скульптура, куда перевезти все ее части. Обыкновенно, стоило Бенвенуто прийти, как Цезарио сразу принимал его, но в этот раз Бенвенуто три часа просидел на окружающей дворец галерее, ожидая приема, но так и не был допущен к герцогу. Крайне раздосадованный этим обстоятельством Бенвенуто вернулся домой в дурном расположении духа.
На следущий день герцог тоже не удостоил его аудиенции, и через день также. Бантинели с издевательской вежливостью сообщил Бенвенуто, что его светлость очень занят важными политическими вопросами и не может сейчас тратить время на пустяки.
Взбешенный Бенвенуто переколотил дома половину посуды, разругал подмастерьев и накричал на Фьору. В горячности он хотел даже разрушить Персея, но рука не поднялась.
Бросив дела, Бенвенуто уехал из города в небольшое местечко, которое славилось своими увеселительными заведениями. Там его и нашел через неделю посланник Цезарио, приехавший с приглашением явиться во дворец.
Бенвенуто, всю свою жизнь соблюдавший меру в питье, на этот раз был пьян до бесчувствия, поэтому пришлось сначала отливать его попеременно горячей и холодной водой, потом отпаивать напитком из имбиря, меда, корицы и лимона, а после еще простоквашей с петрушкой, сельдереем и растертым чесноком. Придя в себя, Бенвенуто смог кое-как водрузиться на лошадь и проехать пять миль до герцогской столицы.
Цезарио встретил его на той самой галерее, где Бенвенуто напрасно прождал его три дня.
– Маэстро! Вот мы с вами и свиделись! – воскликнул герцог как ни в чем не бывало. – А я, признаться, без вашего позволения был у вас в мастерской. Ваш Персей превосходен! Ваш талант крепнет с каждой новой работой; вот, кажется, вы достигли вершины совершенства, - но, нет, вы поднимаетесь всё выше и выше, и Бог знает, до каких еще высот дойдете… Я распорядился начать установку постамента для Персея на одной из главных городских площадей; право же, я не могу допустить, чтобы ваше гениальное творение было спрятано в моем парке от восхищенных взоров всех ценителей прекрасного.
– Вы бесконечно добры ко мне, ваша светлость, - угрюмо сказал Бенвенуто. – Судя по вашему интересу к моему творению, вы уже закончили свои неотложные политические дела?
– А вы злопамятны, мессер Бенвенуто, - заметил герцог с неудовольствием.
– Нет, ваша светлость, я не злопамятен, но помню всё добро и зло, которые мне доставили, - отвечал Бенвенуто.
– Но я действительно был очень занят, - сказал Цезарио примирительно. – Мои враги, число которых растет день ото дня с тех пор, как умер мой отец, вознамерились потеснить меня в моих собственных владениях; надо было предпринять кое-какие срочные меры. Но не буду утомлять вас скучными подробностями, - итак, вы согласны на установку Персея на площади Фонтанов?
– Если такова воля вашей светлости, - поклонился Бенвенуто.
– Вот и хорошо! Я собираюсь выплатить вам за эту скульптуру четыреста золотых в дополнение к вашему жалованию. Вас устроит такое вознаграждение? – спросил герцог с легкой издевкой.
– Вы очень щедры, ваша светлость. Но пусть Бантинели сперва покроет мои расходы, которые я понес на изготовление Персея, и которые мне не возместили, - сказал Бенвенуто.
– Разумеется! Я прикажу ему, а вы принесите соответствующее прошение и счета для оплаты, - поспешно проговорил герцог. - Мой дорогой маэстро, я готов оплачивать все ваши расходы и не считаю это ни в малейшей степени обременительным для себя. Ваш талант заслуживает несравненно большего.
***
Как только Персей был открыт для обозрения публики, на площади Фонтанов собралась огромная толпа. Все в один голос расхваливали гениальное творение великого мастера, а студенты местного университета немедленно сочинили восторженные стихи на греческом и на латыни, листки с которыми положили к подножию статуи.
Отныне Персей стал достопримечательностью города, и Цезарио был чрезвычайно доволен этим. Вызвав к себе Бантинели, он сказал ему, полушутя, полусерьезно:
– Мессер Бенвенуто вскоре принесет прошение о покрытии его расходов на изготовление Персея. Позаботьтесь, чтобы эта бумага обязательно попала ко мне. Если я не оплачу счета Бенвенуто, то он, пожалуй, меня убьет.

Часть 4. О том, что обещаниями нельзя насытиться, но можно перекормиться. О работе, требующей благочестия. О том, как птица-судьба больно клюет того, кто пытается схватить ее за хвост. Расставание с точки зрения житейской мудрости

– Если вы заговорили о доме, полученном мною благодаря милости его светлости, то позвольте напомнить вам, что герцог Цезарио распорядился не только приобрести для меня этот дом, но и переоборудовать под мастерскую за казенный счет, - заметил Бенвенуто герцогскому мажордому, с которым спорил уже битый час. – Тем не менее, вы снабдили меня камнем, известью, песком и прочими материалами едва на четверть от количества, необходимого для переустройства дома, а остальные три четверти я купил на свои средства. Еще напомню вам, что вы так и не оплатили мне поставку дров, которые я использовал при отливке Персея, равно как и не заплатили за большую часть металла, пошедшего на эту статую, а между тем, я должен был побросать в печь всю свою оловянную посуду, чтобы не загубить литье. Позвольте напомнить вам также, что и моим работникам я платил за их труд  из своего кармана. Так вот, если вы подсчитаете все мои расходы, то убедитесь сами, что изготовление Персея принесло мне одни убытки, а я ведь надеялся заработать на этом моем лучшем творении! Его светлость обещал мне, правда, четыреста золотых за эту скульптуру, но не назначил дату выплаты, поэтому-то я настоятельно прошу вас, мессер Бантинели, возместить мне сейчас хотя бы мои расходы.
– Я удивлен вашей наглостью и самонадеянностью, синьор Бенвенуто, – сурово сказал Бантинели. – Вам недостаточно жалования в девятьсот золотых в год, которое вы выманили у его светлости? Вы хотите дочиста обобрать казну?
– Девятьсот золотых? Где они? – саркастически улыбнулся Бенвенуто. – Меня кормят обещаниями, выдавая крохи от моего жалования. Впрочем, мне не привыкать: покойный  папа тоже не спешил платить мне, но он, все-таки, рано или поздно расплачивался не обещаниями, а золотом. А у вас самой большой суммой, которую я получил до сего дня, были сто золотых в качестве задатка за солонку, что я сделал для герцога. Двести золотых монет за бюст его светлости мне так и не выдали, - боюсь, не дождаться мне и четырехсот золотых за моего Персея.
– Да как вы смеете сомневаться в словах герцога? Поистине ваше нахальство ни перед чем и ни перед кем не останавливается, – прохрипел Бантинели, потеряв голос от негодования.
– С чего вы решили, что можете оскорблять меня? – возмутился Бенвенуто. – Пока вы будете употреблять выражения, приличествующие благородной должности, которой вы обличены, я с почтением стану разговаривать с вами, но если вы примете другой тон, то и я с вами заговорю только как с неким Бантинели, то есть так, как того заслуживает этот невоспитанный и грубый человек!
Заслышав такое, Бантинели вовсе лишился дара речи и вначале посинел, потом побледнел, делая какие-то непонятные знаки пальцами, а после побагровел и тут лишь отчаянно завопил:
– Кто ты такой?! Кто ты такой, я тебя спрашиваю?! Кто дал тебе право так разговаривать?!
– Кто я? – нахмурив брови, переспросил Бенвенуто. – Я – скульптор и ювелир и в целом мире я такой один. Поэтому со мной за честь считают беседовать великие правители, а тебя они на порог не пустят, потому что люди, подобные тебе, попадаются десятками на каждом шагу.
Бантинели остолбенел и сделался земляного цвета.
– Еще прибавлю, что не желаю более служить твоему герцогу: поскольку он допускает, чтобы со мной так плохо обращались его слуги, я уезжаю восвояси, -  и оставив продолжавшего пребывать в полной неподвижности Бантинели, он ушел.
Следующим утром Бенвенуто принесли послание от мажордома с почтительной просьбой явиться во дворец. Когда Бенвенуто пришел туда, Бантинели произнес путанную речь, которая состояла из предложений, не связанных грамматическими правилами. Из нее можно было понять лишь то, что мажордом никого не собирался обижать и никого ни в чем не обвиняет. Под конец он с усилием проговорил:
– Что касается вашего намерения покинуть двор его светлости, то герцог просил вас не торопиться с этим и поразмыслить хорошенько. Его светлость велел передать вам, что все финансовые вопросы, касающиеся вас, будут улажены, как только он вернется из важной поездки к своей сестре и своему зятю; вам, вероятно, известно, что герцог Цезарио отбывает нынче из города. Пока его светлости не будет, вы вольны отдыхать или работать над любым произведением, которое пожелаете изготовить. Герцог заранее одобряет ваш выбор и включит стоимость вашего будущего произведения, если вы захотите изготовить таковое, в сумму причитающихся вам выплат. Что же мне ответить его светлости, мессер Бенвенуто?
Бенвенуто молчал.
– Почему вы молчите, мессер Бенвенуто?
Бенвенуто молчал.
– Ну, мессер Бенвенуто, надо же отвечать герцогу: я с вами говорю от имени его светлости, - решился сказать Бантинели.
– Если дело обстоит именно так, как вы говорите, я охотно отвечу герцогу Цезарио, - нарушил, наконец, свое молчание Бенвенуто. - Я верю словам его светлости, поэтому остаюсь и в ожидании его возвращения займусь некоей работой,