Парадоксальная история России. Не очень серьёзные повести о русской жизни в 19 и 20 веке

что в России будет аккуратно вести дневник, записывая в него всё хоть сколь-нибудь достойное внимания. Однако достойного внимания в России было так много, что Георг не успевал записывать подробно и вынужден был ограничиваться краткими заметками в записной книжке, – у него просто не хватало времени на обстоятельные записи. Сегодня он решил восполнить пробелы в своём дневнике, ибо впечатления накапливались, писать подробно становилось всё труднее, а обязательства перед отцом оставались. Отцу было интересно, насколько изменилась Россия за долгие годы его отсутствия, а помимо этого, он договорился со своим приятелем-книгоиздателем о публикации дневника Георга. Отец верил, что эта публикация будет иметь успех.
Прочитав свои заметки и на минуту задумавшись, Георг решил ввести систематизацию  по тематическим разделам. Он написал крупно: «Погода в России», и подчеркнул жирной чертой. Обмакнув ручку в чернильницу, он убедился, что чернила свежие, а перо ручки – новое, и продолжил:
«Приехавший в Россию европеец полагает, что он попал в суровый северный край, где солнце светит неярко и скудно, пронизывающий холод делает невозможным пребывание на улице, а глубокий снег замедляет всяческое движение. Когда я собирался в Россию, мне советовали запастись большим количеством тёплой одежды и обуви.  Несмотря на то, что я намеревался прибыть сюда в марте, то есть весенним месяцем, меня предупреждали о сильных морозах, которые стоят в России не только весной, но порой до середины лета.
Это предупреждение было напрасным, потому что март в Москве мало чем отличается от марта в Берлине; по моим наблюдениям, в Москве даже больше солнца и тепла в это время года. Я здесь две недели и не было ни одного ненастного дня. Сейчас на дворе так тепло, что можно разгуливать в лёгком пальто; некоторое неудобство доставляет обильно тающий снег, но его усердно убирают дворники. Я не претендую на точное наблюдение над русской погодой, ибо такое наблюдение требует немалого числа лет, однако то, что я вижу перед моими глазами, отчасти опровергает европейские предрассудки, касающиеся русского климата.  Боюсь, что привезённый мною запас тёплой одежды слишком велик, и я напрасно потратил деньги и силы на его перевозку».
Георг вздохнул, перелистал дневник на несколько страниц назад и посмотрел цифры расходов на поездку. Прикинув, сколько он мог бы сэкономить на саквояжах и грузчиках, Георг вздохнул ещё раз, но сказал себе, что всего не предусмотришь. К счастью, их семейное предприятие в Германии процветало, и они могли позволить себе такие расходы. В конце концов, отец сам отправил его в Россию и настоял, чтобы Георг при разумной бережливости не мелочился. К тому же, деньги, переведённые в московское отделение Немецкого банка, давали неплохие проценты, а проживание в России было так дешево, что на одни эти проценты можно было прожить здесь до Рождества. И что такое расходы на саквояжи и грузчиков по сравнению с годом пребывания в России? Надо выбросить из головы эти мелочи, сказал себе Георг.
Повеселев, он сделал заголовок в дневнике: «Русский город. Москва». Георг пробежался по своим заметкам и написал:
«Когда европеец представляет себе русский город вообще и Москву, в частности, ему видится большое неухоженное пространство, беспорядочно застроенное деревянными домами, называемыми «избами» (слово «избы» Георг написал по-русски), причудливыми дворцами русской знати – «теремами» (это слово Георг тоже написал по-русски), а также многочисленными храмами в греческом стиле. Днём по улицам снуют мужики и бабы в овчинных тулупах и танцуют дрессированные медведи, а ночью выходить из дома опасно из-за разбойников, диких медведей и полиции, которая бьёт кнутами запоздалых прохожих.
Возможно, это было когда-то, но сейчас Москва являет собой иную картину: город выстроен по плану, дома европейские, изб нет вовсе, я слышал, что они сохранились на окраинах, но в центре их обнаружить не удалось. Церквей, правда, много, но самые большие из них построены в итальянском стиле, а не в греческом. В сердце Москвы находится старинный замок, Кремль («Кремль» Георг написал по-русски), он также возведён на итальянский манер. В нём есть, однако, храмы и монастыри греческой архитектуры, – они странно смотрятся на фоне зубчатых флорентийских стен Кремля. Неподалёку возвышается огромный храм Христа Спасителя, он резко отличается от остальных московских построек; Эйфелева башня в Париже не так уродлива, как этот храм в Москве. Мне кажется, русские сами недовольны им, но такова была воля императора Николая Первого, прадеда и тёзки нынешнего царя.
В целом, Москва очень красивый город с неповторимым обликом. Лучше всего на древнюю русскую столицу смотреть с Воробьевых гор, – это высокие холмы на правом берегу реки Москвы, там, где она делает большую петлю в юго-западном направлении. Помимо того, что с Воробьёвых гор открывается потрясающий вид Москвы, они сами по себе весьма живописны, – а далее, вниз по течению, на том же берегу раскинулся Нескучный сад, устроенный по прихоти графа Алексея Орлова, вельможи великой Екатерины, брата её возлюбленного Григория Орлова. В этом саду множество беседок, мостиков, искусственных гротов и прочих сооружений парковой архитектуры, которые делают его приятным местом для прогулок. Московская публика любит эти места, и даже в будний день здесь можно встретить целые семейства, неспешно гуляющие по аллеям.    
Медведей на улицах Москвы нет, полиция не дерётся, – по крайней мере, я этого не видел, – но мне рассказали любопытный анекдот и уверяли, что он взят из жизни. Зимой люди переходят реку Москву по льду, весной он делается ненадёжным, но люди всё равно продолжают ходить по нему, – тогда на берегу выставляют полицейские кордоны, дабы воспрепятствовать этому передвижению. Однако один человек, миновав полицию, вышел на лёд и провалился. Его с трудом вытащили из воды, после чего он начал ругаться на полицейского: «Зачем выпустил меня на лёд?». Полицейский ответил, что кричал ему. «Кричал, кричал, – недовольно возражает человек, – надо было сразу ударить по лицу! (Русские говорят «дать в морду», – приписал Георг)».
Кроме полиции для охраны порядка в особых случаях используются казаки. Мне очень хотелось посмотреть на них, поскольку они в определённом смысле являются символом России, но в городе сейчас всё спокойно, и казаков, которых правительство обычно использует для охраны порядка, нигде не видно, – хотя в целом обстановка в России непростая, несчастливая война с Японией вызвала народные волнения.  
Отдельно скажу об отеле, в котором я остановился: его название «Националь», он выстроен недавно. В нём имеются все необходимые удобства, в том числе ванна и ватерклозет. Это ещё одно опровержение превратных представлений о русской жизни, – в Европе думают, что русские не знают ни водопровода, ни канализации: для отправления естественных нужд русские якобы вырывают ямы в земле, а чтобы помыться, ходят в баню, где вначале жестоко секут друг друга прутьями, а потом предаются пьянству и разврату. В бане я пока не был, – честно признаться, меня немного страшит посещение этого заведения, – но могу засвидетельствовать, что с водопроводом и канализацией русские знакомы, если судить по моему отелю».  
Георг с удовлетворением прочёл написанное, потёр уставшую руку и сделал следующий заголовок: «Русские обычаи и нравы».  Бегло просмотрев свои заметки в записной книжке, он стал писать:
«Загадочная русская душа и таинственный характер русского народа давно тревожат европейское воображение и вызывают споры между ведущими умами западной науки. Моё пребывание в России слишком краткое, а мои научные познания слишком скромные, чтобы я мог с полным правом включиться в эту дискуссию. Тем не менее, позволю себе привести некоторые из моих наблюдений, ни в коем случае не претендуя на глубокий анализ проблемы.
В первую очередь, хочу сказать о набожности русского народа и его любви к своему царю. Я был в Большом театре на опере «Жизнь за царя» русского композитора Михаила Глинки; мне говорили, что эта опера так же важна для понимания русского национального духа, как «Нибелунги» Вагнера – для понимания немецкого духа.
Сюжет оперы Глинки взят из времени, когда в России пресеклась древняя династия, ведущая своё начало от короля викингов Рюрика. Оставшись без управления, русские впали в анархию, в стране начался хаос, и этим решили воспользоваться поляки – они захотели возвести на русский престол своего короля. Однако в последний момент русские опомнились и сумели избрать собственного государя из рода Романовых, – предка царствующего ныне Николая Второго (впрочем, за последние двести лет в жилах Романовых прибавилось столько немецкой крови, что теперь этот род трудно назвать русским).
Главный герой оперы – крестьянин Иван Сусанин (Георг написал «Иван Сусанин» по-русски), воплощение русского патриотизма. Этот образ будто списан с римлянина эпохи Муция Сцеволы,  – Иван Сусанин, к примеру, не желает выдать дочь замуж за человека, которого она горячо любит, так как, говорит Сусанин, «сейчас не до этого, Родина в опасности».  
Замечу, что на площади около московского Кремля стоит памятник двум героям этого же времени…».
Георг наморщил лоб, вспоминая их фамилии, но так и не смог вспомнить. Он отметил в дневнике соответствующее место, куда надо будет позже вставить эти фамилии, и продолжил:
«Один из них – торговец, другой – князь: оба они русские, но изображены почему-то в одеждах римских патрициев. Это наводит на мысль, что для подтверждения своего патриотизма русским нужны западные авторитеты. Полагаю, что такая мысль не лишена оснований, так как русские и в других областях постоянно сравнивают то, что имеют, с западными образцами и бывают чрезвычайно довольны, когда оказывается, что русское не хуже. Запад, таким образом, является для русских мерилом всех вещей, – без него они не знали бы, хорошо они живут или плохо.
Но вернусь к опере. Прознав, что русские выбрали себе царя, поляки направили отряд, чтобы захватить его. Дальше начинается какая-то несуразица, которую я не в силах был понять. Выясняется, что никто не знает, где находится царь. Этого не знают поляки, приехавшие из Варшавы (а из предыдущего акта оперы прямо следует, что они прибыли оттуда), – можно ли представить, чтобы кто-то отправился в столь долгий и трудный путь, да ещё с такой важной целью, не зная конечного пункта своего вояжа?
Этого не знают и русские; впрочем, Иван Сусанин откровенно говорит: «Как нам знать, где царь изволит поживать!». В монастыре, куда приходит сын Сусанина, чтобы предупредить царя об опасности, того тоже не оказывается. Вообще, царя в этой опере нет, – в финале появляется его кортеж, но и он виден лишь издали.
Тайна, связанная с местопребыванием царя, даёт, однако, возможность для дальнейшего развития сюжета. Очевидно, царь может прятаться где угодно, даже в глухом лесу, – поэтому когда Иван Сусанин ведёт поляков в такой лес, это не вызывает у них особых подозрений. Там поляков ждёт гибель, тем более что страшная метель заметает все следы и невозможно