Парадоксальная история России. Не очень серьёзные повести о русской жизни в 19 и 20 веке

Гладстона. Он объявил ей, что только английская либеральная модель государственного устройства выведет Россию из тьмы невежества к свету европейского просвещения. Затем Елена спросила Гладстона, кому суждено стать орудием Провидения в этом благородном деле. С помощью вертящейся тарелки дух указал на карточку с буквой «Ш» из прочих разложенных на столе карточек. «Меня, как громом поразило, – говорила мне Елена, – ведь лишь вчера я познакомилась с одним молодым немцем по фамилии Шварценберг. Разве это не свидетельство всемогущества тайных сил? Это вам не пророчества какого-нибудь «святого угодника» из Оптиной пустоши, здесь видно вмешательство Высшей Материи Мира»… Елена – экстравагантная девушка, но она искренне переживает за судьбу России и не намерена сидеть сложа руки… Вы согласны?
– Das ist unglaublich! In diesem unmöglich zu glauben! – от волнения Георг перешёл на немецкий. – Вы меня… как это звучит в пословице… как мешком по голове ударили, – признался он.
– В конце концов, вы же ничего не теряете. Ну, не удастся, что делать? А попробовать не мешает… Соглашайтесь, – быть может, вам предстоит сыграть великую роль в истории России, – терпеливо убеждал его Кулебякин. – И последнее, в любом случае я обещаю вам поддержку влиятельных людей Москвы и Петербурга. Кстати, у нас помнят вашего отца и отзываются о нём с большим уважением.
– О, я вас премного благодарю! Я не имел подозрений, что от него осталась в Москве такая крепкая память, – улыбнулся польщённый Георг. – Я обязательно напишу ему, и он тоже будет вам премного благодарен.
– Ну что? Согласны? – Кулебякин не отрывал взгляда от Георга.
– Хорошо, отдаю себя в ваше полное распоряжение, – сдался Георг. – Когда у меня будет свидание с Витте?
Кулебякин рассмеялся:
– До чего приятно общаться с немцами! Вы не любите откладывать дело в долгий ящик, у вас сказано – сделано. Но мы другие, мы долго запрягаем; мы известим Сергея Юльевича, а дальше зависит от него. Елена найдёт вас, когда настанет подходящий момент… Я налью вам вина?.. А сербская ветчина действительно неплохая, попробуйте. Наслаждайтесь пока московской жизнью… Эй, любезный, неси нам куропаток и десерт! – крикнул он официанту.
– Пошли, больше ничего интересного не будет, – высокий господин ткнул под столом ногой низкого. – Всё запомнил? Надо будет записать, – и к полковнику Тржецяку на доклад. Крупная рыба нам попалась, тут большими наградными пахнет.
– А чай? Чай нам так и не принесли, – обиженно сказал низкий господин. – Какое безобразие!
– Дома чаю попьёшь, – отрезал высокий. – Пошли!
***
Начальник Отделения по охране общественной безопасности и порядка в городе Москве (Московского охранного отделения) Владимир Валерьянович Тржецяк тяготился своей должностью. В молодости он по первому разряду окончил Николаевское кавалерийское училище и считался одним из лучших офицеров русской кавалерии, однако, не обладая необходимыми связями и не умея угождать командованию, Тржецяк за пятнадцать лет армейской службы не смог подняться в звании выше ротмистра.
С помощью друзей он смог перейти в жандармское управление на Вятской железной дороге, – жалование здесь было больше, чем в армейском полку, но служба была унылой. Помог случай: внезапно обострилась обстановка на Балканах. В Сербии, до той поры тяготевшей к Австрии, произошёл государственный переворот (злые языки утверждали, что не без помощи русских) и новая власть стала ориентироваться на Россию. Австрия и Германия, не желавшие с этим мириться, усилили в прорусской Сербии, а заодно в преданной им Болгарии и колеблющейся Румынии агентурную работу протии России. В ответ на это России пришлось усилить свою агентурную работу в Сербии, Болгарии и Румынии. Основанная нагрузка легла на плечи жандармов из Отделения дипломатической агентуры, но они не справлялись, – главным образом, не хватало людей. Тогда в жандармском корпусе был срочно проведён набор офицеров для работы с иностранными агентами; брали всех, кто изъявил желание перейти в Отделение дипломатической агентуры и заняться Балканами.
Тржецяк изъявил подобное желание и очень быстро освоился в новой должности: уже через год под его началом находилось 16 агентов, работавших в Сербии, Болгарии, Румынии и даже в Австрии, – а еще через год Владимир Валерьянович возглавил всю балканскую агентуру России, поднявшись в звании от ротмистра до полковника.
Эта служба была интересной и увлекательной, Тржецяк чувствовал себя на своём месте, – но тут снова вмешался случай, на этот раз несчастливый. Русский агент в Вене, который должен был изображать беспечного богатого повесу, чересчур увлёкся созданием этого образа, – он швырял деньги налево и направо, устраивал роскошные пирушки с фонтанами шампанского и не вылезал из венских кабаре, осыпая бриллиантами певичек и танцовщиц. В конце концов, венская полиция заинтересовалась личностью этого гуляки и решила выяснить, откуда у него деньги. К тому времени агент настолько потерял осторожность, что расплачивался за свои удовольствия прямо русскими рублями, благо после денежной реформы Витте они охотно принимались во всех обменных кассах Европы, в том числе в венских.
Агент был разоблачён, разразился скандал, – в результате Тржецяк был смещён со своего поста и назначен помощником в отдел политического сыска для наблюдения за русскими, живущими на Балканах. Эта служба была немногим лучше службы на Вятской железной дороге, но впереди Владимира Валерьяновича ждал ещё один неприятный сюрприз. Приехав в начале весны 1905 года по делам в Петербург, Тржецяк неожиданно был откомандирован в распоряжение московского градоначальника. Выяснилось, что в связи с тревожной обстановкой в стране и, в частности, в древней столице, Министерство внутренних дел решило поменять начальников, вызывающих сомнение в своей надёжности.
Московское охранное отделение возглавлял Василий Васильевич Ратко, ученик Сергея Васильевича Зубатова, прославившегося двусмысленной игрой с революционерами, – поп Гапон, который организовал столь печально закончившуюся демонстрацию на Дворцовой площади Петербурга, тоже был сотрудником Зубатова. Избавляясь от «зубатовщины», Министерство искало людей, непричастных к этому греху; Тржецяк, проведший долгие годы в Вятке, а потом на Балканах, был во всех смыслах далёк от Зубатова и, стало быть, подходил для замены Ратко. Таким образом, прибыв в Москву, Владимир Валерьянович в скором времени сделался начальником московской охранки.
Должность была высокая, но Владимира Валерьяновича она не устраивала. Во-первых, ему нравилось работать с агентурой в Европе, он вошёл во вкус этого дела, и возвращение на родную почву казалось ему скучным. Во-вторых, начальник Московского охранного отделения был слишком на виду, – с него был спрос за то, что творилось в первопрестольной, причём, спросить могли и вышестоящее руководство, и либеральная интеллигенция, и революционеры. Найти же золотую середину между ними было невозможно: руководство могло снять его с должности за недостаточное усердие, либеральная интеллигенция – устроить обструкцию за излишнее рвение, а революционеры – просто убить за это. В своё время Зубатов как раз и пытался найти золотую середину между враждующими сторонами, – и чем это для него закончилось?..
Кроме того, был ещё чисто эстетический момент, делающий должность начальника Московского охранного отделения неприятной для Тржецяка: он недолюбливал агентов охранки, особенно наружного наблюдения, – они были неумными и лживыми. На Вятской железной дороге под началом Владимира Валерьяновича было всего два таких агента, которые ездили в поездах и слушали разговоры пассажиров, но и с ними он сильно намучился. Сейчас ему подчинялись более пятидесяти агентов наружного наблюдения, не считая нештатных сотрудников; каждый день Владимиру Валерьяновичу приходилось читать их неграмотные доклады и выслушивать устные сообщения, – и это было сущим кошмаром.
Когда в кабинет Тржецяка вошли два агента, высокий и низкий, Владимир Валерьянович сморщился, как от зубной боли, и тяжело вздохнул.
– Ваше высокоблагородие, позвольте доложить, – обнаружен опасный элемент, – со значением сказал высокий. – Иностранец, прибыл по поручению международных революционеров. Установил связь с лицами, вызывающими подозрение. Вместе с ними вёл разговоры против его царского величества и против государыни-императрицы. Преступно отзывался о наших порядках, подстрекал против власти.  Обсуждал план по изменению государственного устройства Российской империи. Вот тут всё зафиксировано, – он подал Тржецяку несколько листов бумаги, исписанной кривым почёрком.
– Кто такой? – продолжая морщиться и потирая висок, спросил Владимир Валерьянович.
– Немец, Шварценберг его фамилия. Надо полагать, из анархистов.
Владимир Валерьянович снова вздохнул и принялся читать донесение.
– Ничего не понимаю, – сказал он через несколько минут. – Ты говоришь, он приехал по поручению международных революционеров, анархистов, – а откуда это следует?
– Точно так, ваше высокоблагородие, не сомневайтесь, – не дав ответить высокому, заспешил низкий. – Анархист, пропагандист и бомбометатель.
– Ну, ты хватил, – закашлялся Тржецяк. – Скажи ещё – религиозный сектант.
– Так точно! – пропищал низкий.
– Вступил в связь с нашими неблагонадёжными элементами, – вмешался высокий. – Например, с господином фон Кулебякиным, который давно у нас на заметке. Мы лично присутствовали при ихнем разговоре, в донесении всё отражено. А также поминали господина Витте, имели намерение встретиться с ним, – понизив голос и оглядевшись, прибавил высокий. – Вот куда ведут нити, – тут целый заговор. Позвольте арестовать.
– Кого? – не понял Тржецяк.
– Всех, – решительно сказал высокий.
– И Витте? – спросил Тржецяк.
– Они у нас во всём признаются. Надо брать, – высокий рубанул рукой по воздуху.
Владимир Валерьянович вздохнул пуще прежнего и убрал листки в стол:
– Вы бы лучше за настоящими революционерами следили. У нас есть сведения, что они готовят что-то в Кремле.
– Опять бомбу хотят бросить? – испугался низкий.
– Ты меня спрашиваешь? Я полагал, что это ты мне разъяснишь, – с иронией проговорил Тржецяк.
– Как прикажете! – низкий вытянулся во фрунт.
– Болваны, – прошептал Владимир Валерьянович и вслух сказал: – Ступайте и займитесь настоящим делом.
– Но ваше высокоблагородие… – осмелился возразить высокий.
– Кругом! Шагом марш! – громко, по-военному скомандовал Тржецяк. Высокий и низкий неловко повернулись и плечом к плечу пошли к дверям.
Выйдя из кабинета, низкий печально произнёс:
– А ты говорил, наградные получим. Вот тебе и получили.
– Ничего, я слышал, его скоро переведут, – шепнул высокий. – А немца мы не упустим. Будут у нас наградные, не сомневайся.

Часть 2. Осень 1905-го
 
«Божию милостью, Мы, Николай Второй, Император и Самодержец Всероссийский, Царь Польский, Великий Князь Финляндский и прочая и прочая, и прочая.
Смуты и волнения в столице и во многих местностях Империи Нашей великою и тяжкою скорбью преисполняют сердце Наше. Благо Российского Государя