пиджачной паре, купленной, видимо, в магазине готового платья. Волосы мужчины были причёсаны кое-как, усы не подстрижены, подбородок небрит, – трудно было поверить, что это знаменитый московский миллионер фон Кулебякин, но он сидел именно там, где сказала фрейлин Елена, и других посетителей в кофейне не было. Георг пошёл к нему, и мужчина уже издали начал ему улыбаться.
– Герр Шварценберг? – спросил он, когда Георг подошёл к столу. – Я – Кулебякин. Присаживайтесь, прошу вас. Вы завтракали?
– Нет, я не имел досуга для принятия завтрака, – ответил Георг.
– Очень хорошо, сейчас мы с вами поедим. Я, правда, завтракал, но это было давно, на рассвете и я уже успел проголодаться. Вы не поститесь?
– Нет, я не мощно религиозен, – сказал Георг.
– Отлично, а то что за удовольствие есть с постящимся человеком? Вы знаете, два дня назад я обедал в трактире с одним подрядчиком, – засмеялся Кулебякин, – он православный верующий и соблюдает пост. На обед он заказал себе пять фунтов печёного картофеля, три фунта кислой капусты, два фунта налимьей печёнки, фунт белужьей икры, штук пятнадцать пирожков с вязигой, а закончил вёдерным самоваром с чаем, с ватрушками и черносливом в придачу. Ну, и конечно, позволил себе графинчик водки. Вот это называется поститься по-русски.
– О, вы шутите, должно быть? Разве может человек съесть столько? – не поверил Георг.
– Но он же голодный был, – что вы хотите, Великий пост, – продолжая улыбаться, сказал Кулебякин. – К тому же, русский человек под водку забывает о многом. Наш великий певец Федор Шаляпин… Не слышали о таком? – ну что вы, уникальный голос, темперамент, мастерство! А сам из простых людей, отец его то ли крестьянин, то ли сапожник… Так вот, Шаляпин близок к старообрядцам, это наши протестанты, только они стоят за старые церковные догматы. Старообрядцы славятся истовой религиозностью, но они не являются исключением из общего правила, – Шаляпин рассказывал мне, как однажды после репетиции к нему пришёл его приятель-старообрядец, и Шаляпин предложил ему рюмку водки. «Нет, Федя, нельзя, – ответил старообрядец, – мне ещё на молебен ехать». «Да ладно, одну можно», – сказал Шаляпин. «Ну разве одну», – согласился старообрядец. Выпили, Шаляпин наливает по второй. «Нельзя, Федя, нельзя», – отнекивается старообрядец. «Да брось, что тебе будет от двух рюмок-то?», – убеждает его Шаляпин. Выпили. Тут старообрядец вздохнул и призадумался о чём-то. «Что же, – говорит ему Шаляпин, – поезжай на молебен». «Знаешь что, Федя, – отвечает старообрядец, – наливай-ка по третьей, да поедем к девкам! Ну его, этот молебен!». Вот вам иллюстрация на тему русской религиозности.
– Весьма это любопытно, – сказал Шварценберг, подумав, что должен не забыть занести эту историю в свой дневник.
– Раз мы с вами не постимся, поедим вкусно, но не перегружая желудок, – Кулебякин взял карту блюд. К нему тут же подлетел официант в безукоризненном фраке и белоснежной манишке.
– Что будете заказывать? – спросил он, всем видом своим показывая, как приятно ему обслуживать столь почтенных господ.
– Во-первых, омлет по-бургундски, с мясом, сыром, зеленью, овощами, и итальянскую ветчину с салатом, – сказал Кулебякин.
– Виноват, но итальянской нет, – жалобно протянул официант. – Можем предложить сербскую.
– А это что такое? Никогда не ел, – с сомнением произнёс Кулебякин.
– Лишь недавно начали поставлять. Очень вкусно, – заверил официант. – Даже господин Елисеев взял для своего магазина.
– Ладно, неси сербскую, попробуем, – согласился Кулебякин. – Во-вторых, перепелов или куропаток, – что у вас сегодня?
– Куропатки.
– Давай куропаток, с брусничным соусом. Ну и яблочных пирожных, – ваших, особых, – и груш в сиропе на десерт.
– Слушаюсь, – официант записал всё на листке. – Вино какое будете пить?
– Под такое меню белое лёгкое, конечно. Вы, наверное, предпочитаете рейнское из Рейнгау? – Кулебякин вопросительно посмотрел на Шварценберга.
– Мне нет великой разницы. На ваше пожелание, – ответил Георг.
– А может быть, мозельское из Гревенмахера или саарское Вилтингер? – задумчиво проговорил Кулебякин. – Давайте, всё же, остановимся на мозельском.
– Мозельское из Гревенмахера, – записал официант.
– А пока неси кофе и гренки в масле.
– Слушаюсь, сию минуту, – сказал официант. Он понёсся было на кухню, но по пути увидел, как два господина, высокий и низкий, садятся за пустой стол через один от стола Кулебякина.
– Чего изволите? – подскочил к ним официант.
– Чаю и ситного, – буркнул высокий господин.
– Ситного не держим, – с некоторым презрением заметил официант, – могу предложить пирожные или булочки.
– А баранки? – спросил низкий господин.
– Никак нет, не имеется.
– Ну, неси хоть чаю, – сказал низкий.
– Сайки с изюмом рекомендую. Наивкуснейшие, у самого Филиппова таких нет, – не отставал официант.
– Чаю принеси, – сказал низкий.
– Минуту, – небрежно отозвался официант и скрылся на кухне.
– …Вы удивлены, что я позвал вас сюда? – сказал Кулебякин, обращаясь к Шварценбергу. – Больше негде принять. Мой старый дом на Ордынке, доставшийся мне от отца, безобразен и не годится для приёма гостей, а мой новый дом на Спиридоновке еще не отделан. В Петровском парке я строю дачи для наших банкиров и биржевиков, – ну и для себя тоже новую дачу строю. Приходится тут присматривать за всем, – хорошо, что один приятель пустил меня на свою дачку. Питаюсь в этой кофейне, здесь же встречаюсь с нужными людьми. Так что, не обессудьте, – Кулебякин развёл руками.
– Нет, ничего. Но я не совсем могу понять… – хотел спросить Георг, но Кулебякин перебил его:
– Прежде всего, я должен рассказать вам немного о себе. Я из старинного купеческого рода, чистокровный русак. Приставка «фон» досталась мне в наследство от прадеда: он начал с того, что торговал холстиной в Ярославле, а закончил дворянином и немецким бароном. Всю жизнь он мечтал почему-то стать «фон Кулебякиным» и добился-таки своего: войдя в доверие и имея общие дела с одной очень влиятельной петербургской дамой, Клеопатрой Петровной Клейнмихель, женой царского любимца, мой прадед через неё каким-то непостижимым образом получил сначала русское дворянство, а потом – немецкий баронский титул. Добавлю, что звали его Сидором Петровичем, – таким образом, к концу жизни он назывался Сидор Петрович фон Кулебякин. Забавно, не правда ли? Однако на Руси ещё и не такое встретишь.
– Спасибо, мы сами, – сказал он официанту, который принёс кофейник и тарелку с гренками, и собирался налить кофе в чашки. – Вам со сливками, с сахаром? – Кулебякин взглянул на Георга.
– Просто кофе, пожалуйста, – отозвался Георг.
– Пожалуйста… Помимо приставки «фон» и дворянства, мне перешло от предков и немалое состояние, которое я по мере моих сил стараюсь преумножить, – продолжал Кулебякин. – Однако быть деловым человеком в России – чрезвычайно трудно. Я уж не говорю о нашем народе, с которым наплачешься, прежде чем чего-нибудь от него добьёшься, но ещё и власть всё время норовит вставить палки в колёса. И вот тут-то мы подходим к тому, зачем я вас позвал. По моему мнению и по мнению целого ряда неглупых людей, нынешняя власть ведёт Россию к гибели. Война добавила нам тягостей, революционеры всех мастей подняли голову, по всей стране идёт брожение, – вы, безусловно, слышали о том, что произошло на Дворцовой площади в Санкт-Петербурге в январе. Это только пролог, а развязка будет ужасной. Пока не поздно, следует изменить курс правительства, воздействовать на государя, – вообще кардинально изменить политику! – иначе будет худо… Вам дорога Россия? Говорят, что для вас она всегда оставалась Родиной.
– Это так есть, – кивнул Георг. – Но что я могу поделать? Мои возможности малые.
– В эпоху больших исторических потрясений даже люди с малыми возможностями становятся великими, – возразил Кулебякин. – Откуда-то, как по волшебству, появляются герои, о которых раньше никто не знал, но которым суждено перевернуть историю. Кто знал Вильгельма Телля, пока он не стал спасителем Отечества? В другую пору он незаметно прожил бы свою жизнь, но бурное время подняло его на гребень исторической волны и он сделался национальным героем.
– Да, может быть, что вы правы, но как это касается относительно меня? – спросил Георг. – Я всё ещё нахожусь в недоумении.
– Видите ли, наш государь Николай Александрович слаб и беспомощен, и, к тому же, на него дурно влияет его жена. С таким царём мы обречены, а если учесть, что в высших кругах власти мало сведущих и талантливых людей, положение складывается катастрофическое. Нельзя же, в самом деле, править такой гигантской страной, как Россия, не имея даже посредственных способностей! – Кулебякин в сердцах стукнул кулаком по столу. – Не буду упоминать о всеобщем воровстве, взяточничестве и преступных махинациях, в которых погрязла наша политическая верхушка. Повторяю, положение катастрофическое, и если мы не хотим, чтобы страна впала в кровавый хаос, нужно срочно принимать меры, – Кулебякин замолчал, увидев официанта, нёсшего поднос с вином, омлетами и ветчиной.
– Куропатки и десерт подать попозже? – спросил официант, расставив закуски на столе и открыв бутылку мозельского.
–– Естественно. Иди, я тебя позову.
– Слушаюсь, – официант поклонился и пошёл к кухне.
– А где наш чай? – дёрнул его за полы фрака низкий господин, сидевший вместе с высоким через стол от Кулебякина. – Сколько можно ждать?
– Минуту, – не поворачивая головы, отозвался официант и скрылся на кухне.
– Дался тебе этот чай, – прошептал высокий. – Слушай лучше, чего там говорят. Слушай и запоминай.
– …В правительстве есть только один человек, – продолжал Кулебякин, – который может спасти Россию. Это Сергей Юльевич Витте…
– Как же, я его познал из газет в Германии! – обрадовался Георг, услышав знакомую фамилию. – Он весьма удачно выиграл таможенную войну, которую он затеял против нашего, теперь покойного канцлера Отто фон Бисмарка. Этот Витте также прославлен введением золотого рубля, а вдобавок строительством железной дороги от Москвы до окончания Сибири. Эти деяния германские газеты вовсю хвалили, а акции русской трансконтинентальной дороги создали себе высокий спрос в Германии: газеты писали, что эта дорога построена на деньги немецких кухарок, – Георг засмеялся.
– Мирового масштаба человек, – уважительно сказал Кулебякин. – Если бы ему не мешали, он преобразил бы Россию до неузнаваемости. Однако у Витте слишком много врагов, – его не любят, ему завидуют, его взгляды называют крамолой. Сергею Юльевичу нужен толковый помощник, – этим помощником станете вы.
– Я?! – Георг уронил кусок омлета. – Но почему я?
– А почему бы нет? Вы умный, образованный, энергичный молодой человек. Вы немец, а значит, пунктуальный и исполнительный; вы любите Россию. Наконец, есть ещё одно обстоятельство, о котором мне неловко говорить, – Кулебякин замялся. – Елена разговаривала с Гладстоном и он назвал вас.
– С кем?! – Георг снова уронил на скатерть кусок омлета. – Кто назвал меня?
– Она увлекается спиритизмом, – пояснил Кулебякин. – Я в это не верю, но Елена сказала, что во время спиритического сеанса ей удалось вызвать дух Уильяма
