неразрывно с благом народным, и печаль народная – Его печаль. От волнений, ныне возникших, может явиться глубокое нестроение народное и угроза целости и единству Державы Нашей.
Великий обет Царского служения повелевает Нам всеми силами разума и власти Нашей стремиться к скорейшему прекращению столь опасной для Государства смуты. Повелев подлежащим властям принять меры к устранению прямых проявлений беспорядка, бесчинств и насилий, в охрану людей мирных, стремящихся к спокойному выполнению лежащего на каждом долга, Мы, для успешнейшего выполнения общих преднамечаемых Нами к умиротворению государственной жизни мер, признали необходимым объединить деятельность высшего Правительства.
На обязанность Правительства возлагаем Мы выполнение непреклонной Нашей воли:
1) Даровать населению незыблемые основы гражданской свободы на началах действительной неприкосновенности личности, свободы совести, слова, собрания и союзов.
2) Не устанавливая предназначенных выборов в Государственную Думу, привлечь теперь же к участию в Думе в мере возможности, соответствующей краткости остающегося до созыва Думы срока, те классы населения, которые ныне совсем лишены избирательных прав, предоставив засим дальнейшее развитие начала общего избирательного права вновь установленному законодательному порядку; и
3) установить как незыблемое правило, чтобы никакой закон не мог воспринять силу без одобрения Государственной Думы и чтобы выборным от народа обеспечена была возможность действительного участия в надзоре за закономерностью действий, поставленных от Нас властей.
Призываем всех верных сынов России вспомнить долг свой перед Родиной, помочь прекращению сей неслыханной смуты и вместе с нами напрячь все силы к восстановлению тишины и мира на родной земле.
Дан в Петергофе, в 17-й день октября, в лето от Рождества Христова тысяча девятьсот пятое, Царствования же Нашего одиннадцатое.
На подлинном Собственною Его Императорского Величества рукою подписано: Николай».
Этот манифест, отпечатанный на хорошей бумаге, висел на столбе в начале Никольской улицы. На том же столбе был наклеен серый шероховатый листок с бледными расплывающимися буквами: «Товарищи! Рабочий класс восстал на борьбу. Бастует пол-Москвы. Идите на улицы, на наши собрания. Выставляйте требования экономических уступок и политической свободы! Да здравствует вооружённое восстание измученного самодержавием народа!».
Манифест зачитал вслух господин в пенсне. Около него собралась небольшая толпа из случайных прохожих, – крестьян, пришедших помолиться к Казанской и Иверской, двух кухарок в ситцевых платьях и жакетах, и рабочего в засаленном пиджаке и кепке, сдвинутой на затылок. Среди них стоял и Кашемиров.
Из Верхних торговых рядов выпорхнул лощённый господин с розовыми коробочками, перевязанными шёлковыми ленточками.
– Свобода, граждане, свобода! – с пафосом воскликнул он. – Новая заря поднимается над Россией! – и прыгнул в дожидавшийся его экипаж.
– Что же теперь будет? – испуганно спросила одна из кухарок.
– На шарах начнут летать, – сказал старый крестьянин с окладистой бородой.
– На каких шарах? – изумился господин в пенсне.
– На воздушных. К нам давеча залетел на эдаком шаре один чернявый, – так мужики его побили. И правильно, воздух – божья обитель, а человеку Бог ноги дал, а не крылья, – по земле ходи!
– Какое невежество! – схватился за голову господин в пенсне. – Вы знаете, – обратился он к Кашемирову, – когда в Замоскворечье были пожары, в народе говорили, что они произошли от того, что в одной семье неделю праздновали именины, и так пропитались винным спиртом, что начали сами собой воспламеняться. В «Русском слове» тогда специально поместили статью Менделеева о винных спиртах, в которой он доказывал, что самовозгорание от них невозможно. Не помогло, – всё равно говорили, что на седьмой день попойки тело пьяницы вспыхивает само собою.
У нас вообще не верят химикам. Вы знаете, что «химиками» в народе зовут мошенников и воров? Дмитрий Иванович Менделеев рассказывал мне, – я имел честь его знать, – одну забавную историю. Едет он как-то на извозчике мимо рынка. Видит – там кого-то бьют. «В чём дело?» – спрашивает Дмитрий Иванович. «Обычный случай, – отвечает извозчик, – химика учат». «За что?» – удивляется Дмитрий Иванович. «А чтобы не химичил», – прехладнокровно отвечает извозчик. Мне, рассказывал Дмитрий Иванович, не захотелось после этого признаться, что я тоже химик.
Вот вам, милостивый государь, отношение народа к науке.
– Вам, учёным, виднее, – неопределённо сказал крестьянин и вдруг спросил: – А землю будут давать?
– Много тебе власть дала? – насмешливо присвистнул рабочий. – От неё дождёшься. Ты лучше вот что читай! – он ткнул в серый листок с воззванием.
– Так мы неграмотные, – сказал крестьянин, пряча глаза.
– Нет, вы не правы, революция – не панацея от болезней государства, – заспорил господин в пенсне. – Только эволюционный путь развития способствует историческому прогрессу… А вы как считаете? – обратился он к Кашемирову.
– Я не интересуюсь политикой, – пробурчал Кашемиров.
– И напрасно! Кому, как не молодёжи, торить дорогу к светлому будущему. Сейчас не время для внутренней эмиграции, – назидательно произнёс господин в пенсне.
– Извините, я должен идти, – Кашемиров приподнял фуражку и пошёл по Никольской в сторону Лубянки.
– Ага, жди, пока власть тебе подарок сделает! – Нет, вы не правы, ещё Гоббс убедительно доказал… – слышал он у себя за спиной голоса рабочего и господина в пенсне.
…Кашемиров шёл по знакомому маршруту через Старую и Новую площади к Солянке и далее к Николоямской улице. Манифест висел почти на каждом столбе, – впрочем, где-то от него были уже оторваны куски, а где-то нацарапаны нецензурные слова. В то же время, на Кулишках стояла группа людей с государственными флагами и портретами царя. «Россия! Россия!», – донеслись до Кашемирова хриплые недружные крики. Он обошёл эту группу стороной.
В Шелапутинском переулке всё было тихо и буднично, – дворник лениво сметал опавшие листья, стая бродячих собак с лаем промчалась к Яузе. Кашемиров зашёл во внутренний дворик, затем через настежь открытую дверь – в подъезд и поднялся по скрипучей лестнице на второй этаж к квартире направо. Он постучал три раза, затем ещё два раза после небольшой паузы. Ему не ответили, – он снова постучал. Наконец, послышались шаги и знакомый мужской голос спросил: «Кто там?».
– Я от Николая Николаевича. Он оставил для меня письмо от тёти, – сказал Кашемиров.
– А мы ждали вас ещё на прошлой неделе, – ответили ему.
– На прошлой неделе у меня была инфлюэнца, – отозвался Кашемиров.
Дверь открылась, в ней стоял Страхолюдский.
– Проходите быстрее, я не совсем одет, а с лестницы дует, – сказал он.
– Это, что, новый пароль? – спросил Кашемиров.
– Да нет, какой пароль, – с досадой проговорил Страхолюдский. – Вы сами видите, я не одет, а с лестницы действительно дует.
Он был в нижней рубашке, брюках и ботинках на босу ногу. Кашемиров пожал плечами и прошёл в комнату. На столе стояли всё тот же сильно помятый самовар и простые стаканы из толстого стекла, но рядом на обёрточной бумаге была порезана ливерная колбаса и буханка ржаного хлеба.
– Есть хотите? – предложил Страхолюдский.
– Нет, спасибо, – отказался Кашемиров.
– Ну, тогда присаживайтесь и рассказывайте, что в Кремле.
– Все необходимые согласования произведены. Наша фиктивная ремонтная фирма получила разрешение на вывоз Царь-пушки и Царь-колокола. Можем хоть завтра начинать, – доложил Кашемиров.
– Отлично! Вы замечательно поработали, – Страхолюдский пожал Кашемирову руку. – Но завтра мы начать не сможем, – и вообще в ближайшее время.
– Почему? – спросил неприятно поражённый Кашемиров.
– Кислоту из Петербурга не привезли, не в чем будет растворить Царь-колокол, – пояснил Страхолюдский.
– Да что они там, спят? Сколько времени прошло! – воскликнул Кашемиров. – Мы всё успели, а они нас подводят.
– Не будем ругать петербургских товарищей, этим летом у них было много работы, – примирительно заметил Страхолюдский. – Вам же известно, что помимо нашего заказа они выполняют заказы по изготовлению взрывчатых веществ. Сколько бомб этим летом взорвалось, сколько пороху понадобилось, – с казанского завода не успевают присылать, пришлось задействовать петербургскую лабораторию. Мы должны радоваться, что революция так бурно развивается.
– Да, бурно, – Кашемиров замялся.
– Что вас смущает? – посмотрел на него Страхолюдский.
– Вы читали сегодняшний манифест царя?
– А, вот вы о чём, – усмехнулся Страхолюдский. – И что, по-вашему, теперь будет?
– Как бы революция не пошла на спад: по пути сюда я видел каких-то молодчиков с государственными флагами и портретами Николая. Эти молодчики выкрикивали «Россия» и были настроены агрессивно, – сказал Кашемиров.
– Так что же?
– Я видел и другое: один господин, явно из богатых, поздравлял народ с обретением свободы, ещё один господин, из интеллигентов, с восторгом читал царский манифест и говорил о том, что нам не нужна революция, а нужна эволюция, – прибавил Кашемиров.
– Значит, вас волнуют настроения так называемых патриотов и записных либералов? Хорош революционер! – иронически заметил Страхолюдский. – Ладно, у меня есть немного свободного времени, посвящаю его вам.
Итак, революция и отношение к ней патриотов (в кавычках) и либералов. Насчёт патриотов из властных кругов мы с вами уже говорили, – это негодяи, которые панически боятся за своё положение и поэтому пытаются укрепить его призывами к патриотизму. Поговорим о патриотах из числа интеллигенции и из низших кругов общества, – последних вы и наблюдали, когда они несли царские портреты и кричали «Россия!».
Кто такие патриоты из числа интеллигенции? Это романтики, романтики в буквальном смысле слова, если брать романтизм как течение общественной мысли. Они ищут некую высокую мистическую идею, в нашем случае, – национальную. Как и положено романтикам-идеалистам, они ставят эту идею над всеми условиями жизни, – идея для них первична, а жизнь вторична. Они не желают замечать, поэтому, никаких различий в положении обездоленного народа и всепоглощающей власти: по мнению патриотов, власть и народ не являются непримиримыми смертельными врагами, – нет, они едины, ибо связаны русской национальной идеей. Национальная идея – это бог патриотов, и от этого божества, по всем законам теологии, исходит дух, – национальный дух, естественно. При этом наши патриоты – язычники, потому что считают, что у каждого народа есть своё божество в виде национальной идеи и свой национальный дух.
Русская национальная идея и русский дух, конечно, превыше прочих, и наши романтики-патриоты постоянно и мучительно ищут доказательства этого, даже в недостатках русской жизни они пытаются найти положительные моменты. Русский народ тёмен? Прекрасно, он сохранил свою патриархальность и исконные русские черты. Византизм и православие отбросили Россию назад в историческом развитии? Замечательно, она отстояла свою самобытность и русский дух только укрепился в ней. Россия в течение
