Парадоксальная история России. Не очень серьёзные повести о русской жизни в 19 и 20 веке

найти обратную дорогу.
Последние часы жизни Сусанина показаны с большим драматизмом. После мольбы к Господу подкрепить его в смертный час Сусанин мысленно прощается с семьёй, дает резкую отповедь полякам и мужественно принимает смерть. Всё это сильно напоминает итальянские оперы, где главный герой перед кончиной произносит длинные монологи и даже заколотый насмерть поднимается по три-четыре раза, чтобы закончить их. Нечего разъяснять, что эта трагическая сцена в лесу – чистая выдумка: если все поляки погибли  вслед за Сусаниным, кто мог рассказать, что там произошло?
Надо заметить, что опера очень длинная, затянутая, – я невольно вспомнил историю о том, что император Николай Первый предлагал провинившимся офицерам одно из двух наказаний на выбор: либо от начала до конца прослушать «Жизнь за царя», либо гауптвахту. Многие выбирали гауптвахту.
Во время действия редко кто из зрителей постоянно сидел на своём месте: большинство из них часто выходили покурить и в буфет. Когда я тоже пошёл в буфет, народу там было едва ли не больше, чем в зале. По поводу и самой оперы и её сюжета отпускали шутки, иногда двусмысленные, с явным намёком на нынешнего царя, а что касается Ивана Сусанина, то про него рассказывали анекдоты, в которых он представлен простаком и недотёпой, которому нельзя довериться.
Но на финал оперы публика потянулась в зал, а когда хор запел: «Славься, славься, святая Русь! Веселись: твой царь идёт!», и зазвонили колокола, в зале раздались такие шумные рукоплескания, что задрожали подвески на люстрах».
Георг отложил ручку, встал, походил по комнате, затем вновь сел за стол и принялся быстро записывать:
«Вот интересная черта русского характера – три часа злословить о своём государе, а потом сойтись в едином порыве верноподданнических чувств! В Германии не так: кайзера могут любить или не любить, но за исключением отчаянных радикалов почитают его все, – ведь он гарант порядка и спокойствия в государстве. Немецкая любовь рациональная, но русская не поддается разумному объяснению. Мне рассказывали, что поездка царя Николая по России вызвала бурю восторга  у народа: тысячи людей приходили встретить царя, – они становились на колени в грязь и кланялись ему до земли, матери протягивали ему детей для благословения; у всех на глазах стояли слёзы. Однако тот же самый народ называет царя «Николашкой» (Георг написал по-русски), – это пренебрежительное словообразование от «Николай», – грозит ему, высмеивает его, смакует небылицы о нём и его супруге, которую сильно недолюбливают в России.
Осмеянию подвергаются такие вещи, над которыми не стал бы смеяться европеец. К примеру, с Николаем, когда он был ещё наследником престола, приключилась неприятная история. Вместе со своими друзьями, наследными принцами из Европы, – среди них был и наш будущий государь, – Николай совершал кругосветное путешествие. В Японии молодые люди слишком шумно вели себя на улице, и японский полицейский, не разобравшись, кто перед ним, ударил Николая палкой по голове. Удар был очень сильным, Николай получил сотрясение мозга, на голове образовалась большая шишка. По этому поводу народ в России сочинил стишки:

Цесаревич Николай,
Если царствовать придётся,
Никогда не забывай,
Что полиция дерётся.

В сатирических русских журналах до сих пор печатают изображение человека, похожего на царя, с кривыми рахитичными ножками и огромной шишкой на голове. Остаётся удивляться, как это пропускает суровая российская цензура, – ведь в стране нет свободы слова, – возможно, цензоры втайне сочувствуют настроениям народа.
А недавно я видел в одном из журналов рисунок, который глумится не только над царём, но и над государственной символикой России. Рисунок называется «Орёл-оборотень», на нём стилизованно изображен российский герб, но если двуглавого орла повернуть вверх ногами, вы увидите портрет царя Николая. Две шеи орла представляют собой всё те же кривые рахитичные ноги, тело орла – это туловище царя, прикрытое до пояса горностаевой мантией, а лапы так хитро нарисованы, что в их очертаниях видна голова Николая с неизменной шишкой на макушке.
Этот рисунок характерен – неуважение к царю дополняется у русских неуважением к государственным и национальным символам своей страны. Во время моего первого посещения Кремля я познакомился со студентом, не стану называть его фамилию, который весьма резко отзывался о национальных святынях России. Столь непочтительно отзываться о них перед иностранцем мог лишь русский.
Подобное же неуважение проявляется у русских по отношению к религии. Вопрос о религиозности русского народа слишком сложен, чтобы я рискнул ответить на него в этих поверхностных записках, – могу только вновь привести свои впечатления.
По внешнему виду русский народ очень набожен. Я уже отмечал, что в Москве есть множество храмов, а также монастырей, – и везде толпятся богомольцы и паломники, не считая бесчисленных нищих. На улице нередко можно увидеть людей, которые кланяются и крестятся на ближние храмы, часто встречаются священники и монахи; повсюду торгуют церковные магазинчики, и их товар, похоже, пользуется спросом. Всё это напоминает Италию, похожую картину я наблюдал в итальянских городах. Но одновременно русские находят какое-то особое удовольствие в богохульстве, оно доходит у них до крайнего цинизма. Не осмелюсь передать те выражения, в которых они поминают Господа и Богородицу, а издевательство нал священниками у русских носит всеобщий характер.
Своих попов русские называют за глаза не иначе как «толстобрюхими», «долгогривыми» и «жеребячьей породой»; встретиться с попом – это плохая примета, за спиной попу показывают кукиш. О женах и дочерях попов сочиняют похабные рассказы, – даже великий русский поэт Пушкин не остался в стороне и сочинил «Сказку о попе и работнике его Балде», в которой поп представлен глупым и жадным, а поповская дочь – сладострастной.
Из всего этого я делаю вывод, что набожность русских носит внешний характер,  – а истинная вера, если она существует, развивается своими особенными путями, отличными от официальной религии».
Георг снова пробежался по своим заметкам и хотел прибавить ещё что-то про русскую религию, но передумал. Посмотрев, остались ли чернила в чернильнице, он решил, что их хватит, чтобы дописать этот раздел. Обмакнув ручку в чернильницу, он продолжил:
«В быту русские просты и непритязательны. Европейцы постоянно упрекают русских в пренебрежении собственным домом, в нежелании поддерживать его в порядке. По моим наблюдениям, это происходит не от лени, – русские просто не придают этому серьёзного значения. Зато общение с родственниками, соседями, даже с малознакомыми, а то и вовсе незнакомыми людьми – очень важно для русских. Не удивляйтесь, если на улице Москвы вас остановит человек, которого вы видите в первый раз в жизни, и заговорит с вами, например, о положении на Балканах, – у русских это в порядке вещей. А если вы покупаете что-нибудь в лавке, или читаете газету в трамвае, или обедаете в одиночестве в ресторане, – это тоже может стать поводом для начала разговора. Я сам общительный человек и не считаю предосудительным знакомиться без предварительной аккредитации, но у русских это переходит всякие границы.
Русское гостеприимство фантастическое. После десяти-пятнадцати минут разговора вас непременно пригласят в дом, «в гости» («в гости» Георг написал по-русски), – и можете не сомневаться, что это посещение выльется в обильный обед с невероятным количеством горячительных напитков. Узнав, что вы иностранец, русские считают свои долгом накормить вас до заворота кишок и напоить до бесчувствия. Отказаться невозможно, этим вы смертельно обидите хозяев, – более того, нанесёте удар по престижу России. Иностранец, не охваченный русским гостеприимством и не отведавший русского хлебосольства, – это такое неслыханное упущение для России, которого ни в коем случае нельзя допустить. Каждый русский чувствует свою ответственность за то, чтобы этого не произошло. Хорошо, что по совету отца я запасся в Германии эффективными пилюлями от несварения желудка и злоупотребления спиртными напитками, – без этих пилюль мне пришлось бы туго.
Несомненный плюс русской общительности – знакомство с интересными людьми и лёгкое вхождение в круг русского общества. Когда я уезжал из Германии, мой отец вручил мне рекомендательные письма к своим старым знакомым, – эти письма мне не пригодились. Я всего две недели в Москве, но уже обзавёлся порядочным количеством друзей. Среди них встречаются оригинальные типы…».
Георг вдруг хлопнул себя по лбу и взглянул на стоявшие в углу комнаты напольные часы.
– Бог мой, как я мог забыть! – воскликнул он. – Она сейчас придёт, а я не одет. К черту дневник, одеваться!
***
Георг уже завязал галстук и собирался надеть сюртук, когда в дверь постучали.
– Einen Moment! Bitte, warten, – ich bin fast vollständig bereit! – крикнул Георг и, спохватившись, перевёл на русский: – Подождите, пожалуйста, одну маленькую минуту! Я почти совсем изготовился.  
– Keine Sorge, ich werde warten, – ответили ему.
Георг накинул сюртук и распахнул дверь. За ней стояла девушка, одетая в костюм для верховой езды, пышные светлые волосы были подколоты под соболиную шляпку. Девушка была хорошо сложена, лицо её было свежим и румяным, – но в глазах было что-то холодное и жёсткое.
– Если хотите, будем говорить по-немецки, – сказала она. – Я хорошо знаю ваш язык.
– О, нет, только на русском, – возразил Георг. – Русский язык звучал в нашем доме в Германии, мои родители имели привязанность к нему. Отсюда выходит, что в России я тем более обязан использовать этот язык.
– Как хотите. Так вы готовы? – спросила девушка.
– О, да, мы уже можем двинуться, – Георг надел пальто и шляпу. – Прошу вас, фрейлин Елена, – он сделал галантный жест рукой, показывая на лестницу.
– Пожалуйста, без экивоков, – недовольно сказала девушка. – Женщина – равное существо с мужчиной, вот и относитесь ко мне соответственно.
– Как вам будет угодно мною распорядиться, – поклонился Георг. – Но позволительно мне будет спросить, что означает «экивоков»? Похоже на чью-то фамилию.
– «Экивоки» означает излишние любезности. Вы поняли? – девушка строго посмотрела на Георга.
– Отлично вас понял, – кивнул он.
– Хорошо… Спускаемся, нас ждёт авто.
На улице перед подъездом стоял новенький, сверкающий никелем и полированным деревом автомобиль. Около него собрались любопытные, они обменивались замечаниями и поглядывали на важного невозмутимого шофёра в меховой дохе и кожаной кепке, со сдвинутыми на козырёк большими очками.
– Это что же такое-то? – говорил молодой разносчик галантерейного товара, ещё ни разу не видевший автомобиль. – Вроде паровоза, или как?
– Какой тебе паровоз, деревня, – презрительно возразил пожилой мастеровой в картузе. – Паровоза без рельсов не бывает. Где тут рельсы, лапоть?
– Стало быть, не паровоз, – задумчиво произнёс разносчик. – А что же это, дяденька?
– Это автомобиль, – вмешался чиновник в потёртой суконной шинели. – Самодвижущаяся телега.
– Ишь ты! – разносчик поправил лоток, висевший у него на груди, и