несколько дней, а потом я устроюсь на работу и мы найдём какую-нибудь квартиру. Или угол… Где-нибудь… Я отведу тебя в детский сад. Это будет большой детский сад. Красивое здание, в котором много мальчишек и девчонок. У тебя будет много новых друзей! И ещё книжки с цветными картинками, игрушки, мячи. А на следующий Новый год у тебя будет настоящая ёлка! Зелёная, смолистая, с широкими ветками, которые украсят синими, серебряными и красными шарами. А под ёлкой будут лежать подарки. Много подарков! Конфеты, яблоки…
- Пирожные, - добавил от себя мальчик. – А скоро это будет? Скорее бы мы уехали уже, а то я совсем замёрз.
Мальчишка захлюпал носом.
- Сходи, посмотри расписание, - ответила мама. – И погреешься заодно. Не спеши назад… Постой там. Там тепло…
Мальчишка кивнул в ответ и побежал по перрону в сторону заветного деревянного домика, где есть это загадочное «расписание», в котором написано про поезд, тот самый поезд в Москву…
«А я читать не умею!» вспомнил мальчик.
У самого входа в зал ожидания, у зелёной скрипучей двери мальчишка остановился и посмотрел назад.
Сгорбившаяся от усталости женщина в потёртом коричневом пальто стояла у самого края перрона. Почувствовав взгляд мальчишки, она отошла на шаг. Повернулась и махнула ему рукой, но как-то странно, будто отталкивая его от себя.
«…Иди!» принёс ему ветер обрывок фразы.
«Мама лучше знает» решил мальчишка. «Подумаешь, читать не умею! Спрошу у кого-нибудь».
Он толкнул дверь и переступил через покрытый чёрной наледью высокий порог зала.
«Я, криттер, тварь Божья! Не сотворён, не сделан, не живу. Только мерещусь кому-то в пьяном бреду. Найти бы того, кто бредом своим вызвал меня из небытия, да упокоить навеки этого негодяя! И мне было бы легче, и ему, и всем вам.
О главном. Охоту на фантомов я начал в девяносто восьмом году. Любители разного рода эзотерики называют их «криттеры». Призрачные создания, недоступные взгляду, но запечатлённые на плёнках фотоаппаратов и видеокамер.
Пишу: «на плёнках», потому что с цифровой техникой в те времена было очень напряжённо. То есть мне она была недоступна. Да и на хороший плёночный аппарат не было денег.
Слабое техническое оснащение должно было компенсироваться точным подбором места проведения съёмок и выбором времени, в течение которого будет производиться фиксация криттеров, и, кроме этого, нашей невероятной везучестью, а так же особым свойством моего сознания, а именно - его способностью притягивать разного рода нематериальные создания.
Только не думайте, что я верю во всю эту чушь о «загробном мире», «душах умерших», синих огоньках на могилах и бродячих мертвецах!
Кое-кто из коллег считает меня сумасшедшим. Возможно, они правы, но я сумасшедший, который остаётся на позициях здравого смысла даже в самых безумных своих экспериментах.
Призраков нет. Но есть проблески меркнущего сознания, есть догорающие фантомы, локализованные в местах упокоения мёртвых.
Смогу ли я вызвать их, то есть провести энергетическую подпитку? Увеличить мощность биополя до стадии визуальной фиксации?
Смогу ли восстановить структуру сознания умершего человека? Восстановить его воспоминания? Восстановить его «Я»?
И до какой степени?
Я не смогу подарить вечную жизнь фантому. Ему придётся повторно пережить смерть и войти в состояние распада.
Пожалуй, даже для некроманта этот эксперимент слишком жесток, но, с другой стороны, какой необыкновенный лечебный эффект может дать метод энергетической подзарядки, если мне и в самом деле удастся освоить его.
Все эти колдуны-шарлатаны с их «биополями» и грошовой магией и близко не представляют себе, какую необыкновенную, поистине абсолютную власть даёт возможность управлять энергетикой сознания.
Что ваши армии и спецслужбы! Чушь, пустяки, детские игры.
Все стены, возводимые государством для самозащиты, призрачны.
Разрушительная энергия сознания – вот оружие будущего.
Освоив данный метод психотрансформации, на следующем этапе я смогу применить разработанные мной методики для освобождения сознания человека и перевода его в новое сверх…»
- Повернись, - сказал Бек.
Она послушно повернулась.
Тени, неясные, расплывчатые, похожие на маленьких тёмных ящериц тени скользили по её телу.
Шторы волнами ходили от залетавшего в комнату сквозь приоткрытое окно ночного ветра; сине-голубые блики фонарей отражались на шторах, словно на экране, и уличный свет смешивался с жёлтым тёплым огнём стоявшего в углу комнаты ночного светильника.
Бек всегда гордился острым своим зрением, но сейчас почему-то совсем, совсем не мог разглядеть лицо этой девушки. И тело её, обнажённое, тёплое, близкое – было будто туманом подёрнуто, спрятано странной дымкой, бледной кисеёй.
- Нравлюсь? – спросила она.
И погладила свои высокие груди с тёмно-розовыми сосками.
- Ты всё время крутиться заставляешь… И молчишь. Ты не слепой?
Она засмеялась и прыгнула в постель.
- Так ближе. Попробуй на ощупь.
Она взяла его руку и положила её себе на живот.
Подождала немного.
- Теперь ты сам…
Бек ласкал её, проводя ладонью по животу и бокам. Но не опускал ладонь ниже. Словно боялся прикоснуться…
- Ну, ты какой…
- Я всякий, - ответил Бек. – Я разный бываю. От моих ласк женщины так стонут… Честное слово!
- А со мной что так вяло? – поинтересовалась она. – Ты, как на меня посмотрел, так мне взгляд прямо огненным показался. Ну, думаю, этот покажет… Или ты думаешь, мне всё равно?
Она протянула руку и взяла с тумбочки пачку сигаре. Бек услышал щелчок и скрежет колёсика, на мгновение вспыхнуло оранжевое пламя зажигалки.
На мгновение… Он увидел её лицо!
Совсем молодая девчонка, лет двадцати – двадцати двух. Зелёные глаза… Красивый природный цвет, да жаль только – забит, заглушён густыми синеватыми тенями. Пухлые губы. Розовые, страстные…
Красивое лицо. Вот только кожа бледная и какая-то припухшая. Бек знал, откуда эта болезненная припухлость. Издержки профессии. Бессонные ночи, сумасшедшие клиенты, жёсткие «мамки».
Ей приходится часами стоять на улице. Или, наоборот, сутками торчать в квартире: непроветриваемой квартире, где воздух пропитан табаком и водочным перегаром.
Она была бы красивой, если…
«Что со мной?» подумал Бек. «Становлюсь брезгливым? Да я грязней её в сотню раз! Я в крови по уши, а она… Разве что вымазана семенем всякого сброда. Но ведь моется, моется, душ принимает. Она свою грязь смывает. А ты – свою? И всё к случайным девкам не привык. Ты чего, парень? Приелся тебе такой секс? Любовь урывками надоела? А у твоей работы свои издержки. Нет у тебя семьи. И любовницы нет. И не будет. Ничего другого не будет. Попробуй привыкнуть…»
- Ого! – произнесла она, проведя пальцами по его груди. – Я и не поняла сначала…
Она с удивлением смотрела на глубокие борозды, исполосовавшие его грудь.
- Да у тебя шрамы такие! Ты это…
В голосе её зазвучал испуг.
- Ты не из бандюков?
- Татуировки у меня видишь где-нибудь? – спросил её Бек.
Она как-то неопределённо и неуверенно пожала плечами.
- Да у этих… бандитов по-всякому бывает. Бывает и без татуировок.
- А у меня одна была, - ответил ей Бек и показал нарост на запястье, оставшийся на месте срезанной кожи. – Группа крови А – два, резус положительный. И один номерок… Номер наизусть помню. А татуировки больше нет. Начальству, понимаешь ли, не понравилось. Пришлось срезать.
- Суровое у тебя начальство, - сказала она.
И затушила в пепельнице докуренную до половину тонкую сигарету.
Потом наклонилась к нему и шёпотом спросила:
- Так кто ж такой, парень?
- Офицер, - шёпотом же ответил ей Бек. – Просто парень в фронта.
Она снова провела пальцами по шрамам, словно на ощупь пытаясь определить их глубину.
- А ты не контуженый? – осторожно спросила она. – А то тянешь всё, тянешь… Конечно, на всю ночь договаривались. Но у меня по первом разу клиенты быстрее проходят. Дело твоё…
Бек не ответил.
Только сейчас он понял, что так и не смог запомнить лица всех этих женщин, которые дарили ему часы оплаченной любви. Он, Бек, профессионал высочайшего уровня, способный в короткий срок запомнить и надолго удержать в памяти целые страницы текста, десятки фотографий, карты, схемы, инструкции – он не в состоянии вспомнить ни одного лица ни одной продажной девчонки.
«Возможно, мне просто наплевать на них» подумал Бек. «Когда мне будет наплевать на моих клиентов – я забуду и их лица. Просто останется белое пятно. Я закрою глаза и увижу белое пятно…»
- Ну что, начнём стонать? – предложила она.
И решительно стянула с его бёдер влажное полотенце.
- А вид неплохой, - сказала она.
- Если массаж сделаешь – будет ещё лучше, - ответил Бек.
Она погладила его бёдра. Кончиками пальцев провела по тестикулам. Она почувствовала, как кожа его наливается жаром.
«Я тебя расшевелю!» подумала она. «Есть один верный способ».
Она взяла с тумбочки презерватив и быстрым, отработанным движением разорвала упаковку.
«Одно и то же» подумал Бек. «Всё будет хорошо, я знаю… Время стонать!»
И ещё подумал о странном звонке Никеева. Неурочном, неожиданном…
«Собраться… Инструктаж… Только что задание отработали, отдохнуть не успели! Что он задумал?»
- Хорошо? – спросила она и задвигала рукой.
А потом головой приникла к низу его живота.
- Да… Да! – выкрикнул Бек.
«Давай! Давай, сволочь! Дёргай, тяни, рви плоть! Сладость… Сладость! Дай умереть! Сейчас, здесь – с тобой! С тобой, сука! Сейчас умереть, закрыть глаза, забыть, сойти с ума! Сдохнуть! Не потом – сейчас!»
Он застонал. Застонал. Долго, протяжно, раненым стоном.
Страсть его была смешана с болью.
Ему хотелось, чтобы не сперма, а кровь брызнула на простынь. Чтобы напрягшийся член его выбросил не семя, а загустевшую кровь.
И боль в высшей точке своей соединится с наслаждением.
И сине-белые искры вспыхнут в темноте на миг, и погаснут.
А потом наступит расслабление. Расслабление… Наступит! Наступит!
- Рви! – прохрипел он. – Рви!
«…У меня давно не было сновидений, доктор».
Вкус кофе показался ему чересчур горьким и вяжущим. Словно в чёрную гущу добавили лесных недозрелых ягод.
Конечно, это только казалось ему. Никто бы не стал так готовить кофе в стране, которая славится своими элитными кофейными сортами и давними, если не сказать – древними, кофейными традициями.
«Впрочем, кто знает, чем теперь они угощают туристов. Новая политика… Лишь бы деньги срубить с богатых иностранцев. Всё, что угодно можно ожидать».
Или просто его подводит вкус? Те самые вкусовые рецепторы на языке, которые раньше могли безошибочно распознать с десяток оттенков благородной кофейной горечи и ещё три-четыре оттенка не менее благородной кислинки – теперь будто огрубели или вовсе частью отключились и улавливали лишь самые грубые вкусовые тона, да и то весьма часто извращали их до крайности.
«Что-то внутри меня происходит нехорошее. Будто организм решил заранее перестроится, перейти от прежней моей устроенной жизни к той, что ждёт меня, если план мой осуществится. Сам себя загоняю в клетку, и организм противится… Он глуп, этот самый организм. Он смотрит и на шаг вперёд. У него есть только инстинкты, инстинкты примитивного
