убирают, то очень тихо и быстро. Так, что и испугаться не успеешь. Так что не дрожи прежде времени. Да и бесполезное это занятие – дрожать!»
Водитель дождался, пока полковник зайдёт в подъезд. И медленно начал сдавать задним ходом, продвигаясь потихоньку к выезду из плотно заставленного машинами двора.
«Филиппов И.В., одна тысяча девятьсот семьдесят восьмого года рождения, образование среднее специальное.
Родители: мать-одиночка, личность отца не установлена. Мать – алкоголичка, вела антиобщественный и чрезвычайно распущенный образ жизни. Воспитанием ребёнка занималась в основном бабушка.
Филиппов с детства отличался робостью, замкнутость и чрезвычайно мягким характером. По его словам, его постоянно унижали и избивали одноклассники, а учителя называли «умственно отсталым ребёнком».
Он ненавидел школу и до дрожи боялся учеников, однако исправно ходил на занятия, поскольку в школе были бесплатные завтраки (домашнее питание Филиппова было крайне скудным), а так же и потому, что боялся наказания за нарушение режима учёбы и новой порции унижений со стороны учителей.
По воспоминаниям Филиппова, ещё в раннем детстве у него проявились способности художника, однако его талант художника не привлёк внимания учителей.
(Пометка офицера кадровой службы: «И не удивительно!»)
Первую попытку самоубийства Филиппов предпринял в четырнадцать лет.
Его объяснение: «Надо было доломать себя».
В шестнадцать лет он пережил особенно сильное унижение со стороны одноклассников. В течение нескольких часов его держали в подвале жилого дома и изощрённо издевались над ним (подробности в его личном деле отсутствуют, сам Филиппов детали данного эпизода категорически отказывается вспоминать).
После этого, как указывает Филиппов, «внутри что-то сломалось…»
Первой его жертвой стал гражданин без определённого места жительства, которого Филиппов выследил и убил в городском парке.
В течение тринадцати лет Филиппов убил не менее девяти человек.
Примечательно, что он постоянно носил с собой блокнот и каждый раз делал зарисовки убитых им людей, время от времени прикладывая альбомные листы к окровавленной коже жертв.
Таким образом, по мнению Филиппова, на бумаге «оставался след уходящей души».
При этом следует отметить, что среди жертв Филиппова не было ни одного человека из числа тех, кто унижал его и издевался над ним.
Сам Филиппов объяснял это следующим образом: «Их будет судить Господь. Я сужу тех, кто лучше их».
По мнению же экспертов Управления, по причине слабоволия Филиппова страх перед его мучителями оказался им не преодолённым и не позволил совершить акции возмездия.
Мизантропия же сублимировалась в акции «ограниченного возмездия» с переадресацией агрессии заведомо невиновным людям, что оправдывалось принципом «коллективной ответственности человечества перед Агнцем».
Себя Филиппов отождествлял с жертвенным Агнцем, которому в силу перенесённых страданий позволено судить человечество. В страданиях же своих Филиппов стал видеть знак своей избранности, дающей ему право на «высший и благой произвол во имя всеобщего счастья» (цитируются слова Филиппова).
Следует отметить, что направление агрессии вовне избавило Филиппов от суицидальных наклонностей. Последнюю попытку самоубийства он совершил в двадцать два года. После этого мазохистские комплексы в его сознании были окончательно вытеснены садистскими.
В 1997 году Филиппов окончил среднее специальное училище. Пытался заниматься промышленным дизайном.
Однако все его попытки адаптироваться в обществе были неудачны.
Деструктивные тенденции нарастали, и в декабре 2007 года болезнь Филиппова перешла в фазу острого помешательства. Он забил до смерти свою мать, и после этого бегал по улицам с ножом, нападая на прохожих (трое раненых).
Филиппов был задержан нарядом милиции.
На следствии Филиппов подробно (хотя и довольно путано) рассказал о совершённых им убийствах.
В камере предварительного заключения поначалу вёл себя очень тихо. Однако в январе 2008 года, в период очередного обострения болезни, напал на одного из заключённых и откусил ему часть уха.
После этого инцидента был направлен на экспертизу и помещён в специальное лечебное учреждение.
В конце марта 2008 года по решению суда признан душевнобольным и направлен на принудительное лечение.
В апреле 2008 года группой поиска был отобран и направлен лечебный центр УССМ. По представлению Балицкого С.С. включён в оперативную группу КПБ.
Пометка кадровой службы: «Руководство Управление возражало против привлечения Филиппова И.В. к программе специальной подготовки, скептически оценивая его боевой потенциал. Группа поиска так же отозвала своё первоначальное заключение, более детально ознакомившись с биографией кандидата. Положительное решение было принято с учётом мнения Балицкого С.С., а так же данных им гарантий успешного тренинга Филиппова И.В. по программе подготовки КПБ».
Резолюция полковника Ратманова П.В.: «Нам художники тоже нужны! Мнение доктора по всем вопросам, касающимся отбора кандидатов, является определяющим».
Запись в личном деле Филиппова И.В. (сделана рукой Балицкого С.С.): «Террор – это искусство!»
Янов Л.А.. …»
- Здравствуйте, Борис Иванович!
Никеев замер у раскрывшихся дверей лифта. Чья-то рука легла ему на плечо.
- Вы уж простите, что беспокоим. Понимаем, устали. Вечер, рабочий день закончился. Трудный был день? Много дел сделали?
Двери лифта закрылись.
«Как они код подъезда узнали? Чёрт, что мне всякие глупости в голову лезут! Тоже мне, тайна великая!»
Он повернулся лицом к остановившему его незнакомцу.
- Руку уберите! – резко, командным голосом произнёс полковник.
«Только так! Так! Страха нет… Нет его! Пусть чувствуют силу!»
- Невежливо это: вот так, без приглашения среди ночи являться. Людей у лифта останавливать. Нехорошо!
Он внимательно оглядел незнакомца. У полковника было чутьё на кадровых сотрудников спецслужб. Привлечённого к работе агента он бы в толпе, конечно, не выделил, но вот кадрового, профессионального оперативника определить мог с абсолютной точностью.
Оглядел и решил: «Из этих!»
Серая, до скуки и зевоты, банальная внешность, даже подчёркнуто-посредственная, профессионально размытая для лучшего растворения в толпе. Глаза - белые и пустые. Но взгляд при этом цепкий, будто невидимым, но прочным крючком цепляющийся за объект наблюдения. Телосложение спортивное, плотное. Но при этом не атлетическое, чтобы не выделяться из толпы.
Человек этой породы покрыт невидимым камуфляжем. Он видим, но - будто невидимка. Нельзя ни вспомнить, ни описать толком его внешность, его манеру поведения, нельзя уловить хоть какие-то отличительные признаки этой до совершенства серой личности.
Даже голос его, безжизненный и ровный, начисто лишённый эмоций, звучит так, будто исходит не от человека, а от идеально настроенного речевого механизма, выдающего отмеренные порции правильных и точно выстроенных, но совершенно не удерживающихся в сознании фраз.
Этой профессиональной, подчёркнутой серостью люди спецслужб себя и выдавали. Никеев, опытный оперативник и сам человек спецслужб, определял «серых» безошибочно.
Всегда!
Незнакомец демонстративно убрал руки за спину.
- Не волнуйтесь, Борис Иванович.
- А я не волнуюсь! – уверенным (но едва не дрогнувшим предательски) голосом ответил Никеев.
Кто-то вызвал лифт. С гудением и еле слышным потрескиванием кабина пошла вверх.
«Он не будет тянуть время» подумал Никеев. «Здесь скоро появятся люди, свидетели. Ему это не нужно. И так их счастье, что они меня одного в подъезде застали. Но убирать он меня точно не будет. Давно бы уже убрал, если бы захотел. Не руку бы мне на плечо положил, а заточку бы в шею сунул. И все дела…»
От этой мысли стало как-то спокойней на душе. Убивать его точно сегодня не будут! Ни свои, ни чужие. Ещё одну ночь он, пожалуй, поживёт.
- А во дворе нервничали, - с улыбкой заметил незнакомец.
- Следили? – уточнил Никеев. – Ну, ну… Спросить хотели о чём-то, гражданин неизвестный?
- Предложить, - ответил незнакомец. – Давайте во двор выйдем, прогуляемся. Там вас человек ждёт. С нетерпением ждёт! У него для вас есть очень важная информация. Пойдёмте, Борис Иванович!
И незнакомец слегка тронул Никеева за локоть.
- Не стану спрашивать, что со мной будет, если не пойду, - со вздохом заметил Никеев. – Должно быть, начнутся угрозы...
- Никогда! – уверенно произнёс незнакомец. – Что вы, Борис Иванович! Пойдёмте же!
Когда они выходили из подъезда, Никеев, как бы между прочим, заметил:
- Меня супруга ждёт. Я позвонил ей по дороге, просил разогреть ужин. Надеюсь…
- Не волнуйтесь, - успокоил его незнакомец. – Разговор минут десять займёт, не больше!
«А хорошо вы, видно, к разговору подготовились» подумал Никеев. «Так уверенно меня на вербовку тащите!»
То, что предстоящая беседа будет вербовочной, Никеев не сомневался. Он догадывался, из какой конторы пожаловали к нему полночные гости. Догадывался, о чём именно с ним будут говорить, что предлагать и чем запугивать.
В иной ситуации он бы никогда, ни при каких обстоятельствах не пошёл бы на контакт с лубянскими (то, что гости – именно лубянские, Никеев не сомневался). ФСБ не просто конкурент Управления, а злейший враг.
Служба, которую Управление планировало нейтрализовать, в идеале – полностью дискредитировать и подвести под удар радикального реформирования, после которого лубянская группировка перестанет существовать как реальная сила.
Вербовочный контакт с ФСБ (если он не является частью оперативной игры, одобренной руководством Управления) – это, в лучшем случае, гарантия немедленного увольнения с последующим весьма вероятным уголовным преследованием, организованным Управлением через доверенных лиц в следственных органах.
Но такое, очень мягкое, наказание применимо разве что для оперативников из числа младшего офицерского состава, не имеющих доступа к особо чувствительной для Управления информации.
Для старших офицеров, оперативников уровня Никеева наказание иное. Возмездие для таких отступников – «несчастный случай». Отравление, автокатастрофа, сердечный приступ, нападение хулиганов. Или самоубийство в состоянии депрессии.
Такой приговор не обжалуешь. О таком приговоре даже не узнаешь. Пока его не приведут в исполнение. Но и привести в исполнение могут так быстро, что жалобу придётся подавать уже святому Петру.
«Вот как мы сегодня… отравили» некстати подумал Никеев.
Нет, в иных обстоятельствах он бы на контакт с ФСБ не пошёл. В иных… А в сложившихся – пойдёт с охотой. Чекисты это знают, потому так смело и тянут его на беседу.
Он в Управлении – слабое звено. С этого дня он – руководитель ликвидированной из-за провала оперативной группы. Группы, выполнявшей особые задания.
Он теперь объект служебной проверки. И, потенциально, виновник провала. Человек, который может потянуть за собой «хвост» к самому порогу Управления.
И что с ним сделает родное Управление? В лучшем случае – переведёт в распоряжение отдела кадров. То есть отстранит не только от оперативной, а от какой-либо
