Их же всё равно закопают. Зачем добру пропадать? Глупо свинью забить, да не попользоваться…
Он сплюнул на палец, обтёр его тщательно об рукав и спрятал в карман.
- Завоняет – выброшу, - решительно заявил Вильгельм. – А до той поры – не касайтесь. Я вам обоим говорю: не касайтесь. Поняли? Марсель, ты понял? Да ответь же, Микеланджело ты полоумный!
Марсель кивнул в ответ и, обмакнув в лужу не носок ботинка, а каблук, провёл по полу жирную черту
- Вот! – с гордостью сказал Марсель. – Абстракция: «Три ангела зажигают в Содоме». Красиво?
- Сейчас начальство сюда пожалует, и зажгут тебе по полной, - мрачно заметил Вильгельм. – Ты перед Марком ещё за собаку не ответил…
- Да что он в живописи понимает? – запальчиво произнёс Марсель. – Всё, испортил ты мне настроение! Испортил окончательно! Художник вообще не должен отвечать, художник…
Договорить фразу Марсель не успел. С грохотом открылась входная дверь и в квартиру, грохоча по рассохшемуся от старости линолеуму каблуками, вошли офицеры Управления во главе с Ратмановым.
Вслед за ними, сознательно отстав шага на три, тихо вошёл Балицкий. Доктор явно старался не только не выделяться, но и вообще вести себя как можно скромнее и быть как можно незаметней.
Но не вышло.
Едва заметив его, патриотические больные дружно вскочили, выпрямились, сложив руки за спинами, и дружно заулыбались. Глаза их открылись по-детски широко и измазанные кровью лица посветлели.
Ратманов резко остановился, будто натолкнулся на невидимую стену, даже немного попятился назад. Потом, изумлённо вглядываясь в лица больных, задумчиво произнёс:
- Это что? Это они меня так приветствуют?
Потом оглянулся. Увидел сзади замершего у входа в комнату доктора. И всё понял.
- Это они вас, стало быть, увидели, волшебник вы наш? Ну, идите сюда доктор! Полюбуйтесь на результаты трудов ваших!
И Ратманов показал на сочащиеся кровью изуродованные тела.
Нервы у полковника Ратманова были явно покрепче, чем у старшего лейтенанта. Невероятная изуродованность трупов привела его в восторг. Ком к его горлу явно не подкатывал.
- Подойдите, доктор, подойдите…
Балицкий на трупы смотрел абсолютно равнодушно, без интереса, без отвращения. Взгляд его ничего не выражал. Был совершенно пустым и равнодушным.
Тёплые искры мелькнули в глазах его, только когда подошёл он к своим больным.
- Не жалеете? – спросил он их.
Больные отрицательно замотали головами.
- А о чём они вообще могут жалеть? – забеспокоился Ратманов.
Доктор не ответил ему. Он повернулся и пошёл к двери, наступив по пути на чью-то голову, выпавшую ему под ноги из общей кучи. Доктор наклонился, секунды две смотрел на посиневшее, сведённое трупной судорогой лицо, потом носком ботинка отодвинул голову в сторону. И продолжил свой путь.
«Нечего секретничать!» подумал Ратманов. «Я вижу вас насквозь. И знаю вас… вы даже представить себе не можете, как хорошо я вас знаю!»
- Гордитесь, доктор! – крикнул ему вслед Ратманов. – Учения прошли великолепно, образцово! Слышите?
Доктор замер.
«Других слов ждёшь?» догадался рРатманов. «Хорошо, волшебник! Будут и другие слова! Те, что нужны тебе сейчас больше всего на свете».
- Санкционирую боевое применение, доктор, - решительно заявил Ратманов. – Без ограничений, по плану «Лабиринт». Действуем по плану, Семён Сергеевич, по ранее оговоренному плану.
Доктор повернул голову. Он посмотрел на Ратманова искоса, каким-то особенным, испытующим, пронзающим взглядом. Глаза его потемнели.
Ратманову показалось, будто в комнате этой, наполненной полдневным, душным августовским жаром появился вдруг тонкий, но явственно ощутимый сладковатый трупный запах.
«Не может быть!» со страхом и внутренним содроганием подумал Ратманов.
Эти трупы, в комнате – совсем свежие. Не может, не может гниение идти так быстро! Даже на такой жаре…
Ратманов не боялся мертвецов. Мертвецы были, скорее, симпатичны ему трогательной своей беззащитностью и абсолютной покладистостью.
Но до дрожи, до животного страха боялся полковник Ратманов той заразы, которая могла исходить от гниющей плоти. Он мог и любоваться трупом… Но до появления первых признаков гниения!
«Нет, нет!» пытался успокоить себя Ратманов. «Это только кажется… Самовнушение… Или он, этот колдун проклятый, пытается мне внушить… Он что, пытается нащупать моё слабое место? Он… Внутри? Внутри меня? Чёрт возьми, Волк, да ты опасен! Опасен!»
- Доктор, - едва разлепив губы, произнёс Ратманов, - а почему они у вас всё время улыбаются? Такое у вас… лечебное воздействие? Или зомбируете их таким образом?
Сопровождавшие Ратманова офицеры заметили, что полковник неожиданно побледнел, стал пьяно покачиваться из стороны в сторону, и прежняя громкая речь его сменилась едва ли не на тихий шёпот.
Не смея перешёптываться в присутствии командира, офицеры сопровождения, не в силах скрыть своего удивления и беспокойства, закрутили головами, обмениваясь недоумёнными взглядами.
Ратманов отступил на шаг назад. К окну с выбитыми стёклами. Но и там, на задуающем сквозь оконный проём лёгком сквозняке, не было ему облегчения.
«Прекрати!» попросил он мысленно доктора. «Не надо, прошу тебя…»
Одного лишь взгляда доктора и одной минуты хватило, чтобы Ратманов сломался. От прежнего его самоуверенного вида не осталось и следа. Бледный, с подрагивающими губами он, покачиваясь, стоял у окна и с умоляющим видом пытался сказать, произнести, прошептать что-то…
А патриотические больные с детскими улыбками смотрели на доктора, словно ожидаю от него какой-то команды.
Но команды не последовало.
Доктор подошёл к полковнику. Таким быстрым и решительным шагом, что никто и не попытался его остановить. Да, пожалуй, и не успел бы.
Положил полковнику руку на плечо. Довёл до середины комнаты. И разжал пальцы.
- Я никого не зомбирую, - спокойным и уверенным голосом произнёс доктор. – Я освобождаю. Эти люди свободны и счастливы. И потому они улыбаются. Каждый из них в мире с самим собой. Они примирились с Господом.
- А сына своего вы тоже примирили с Господом? – с кривой улыбкой произнёс Ратманов. – И знать бы доктор, что за зверь ваш Господь…
- Такой же зверь, как и ваш! – крикнул Балицкий.
И вышел из комнаты.
А через секунду Ратманов услышал, как хлопнула входная дверь.
«И хорошо» подумал полковник. «Он ушёл… Легче… Стало легче!»
Действительно, стало легче дышать. И исчез, исчез этот проклятый гнилостный запах!
Но только… Беспокойство осталось. Остался страх.
«Это он, он душил меня!» догадался Ратманов. «Он стал сильнее, гораздо сильнее! Кровь придаёт ему силы! Пролитая кровь – вот что ему нужно. Как же я раньше не догадался! Он же подпитывается чужими страданиями, насильственными смертями… Безумие питает его. Он же говорил, что у сумасшедших открываются какие-то особые энергетические каналы… Что он там ещё говорил? Какие-то возмущения ментального поля Земли, вызванные насильственными смертями… Ничего, ничего не запомнил! Чёрт!»
- Товарищ полковник, с вами всё в порядке? – обеспокоенным тоном спросил его один из офицеров.
Ратманов, словно очнувшись от морока, вздохнул глубоко и покрутил головой.
- Всё хорошо! – бодро произнёс полковник. – Учения, как и говорил, на «отлично»…
Почувствовав, что обстановка разряжается и входит в привычное русло, офицеры расслабились и заулыбались.
- Для этого биоматериала…
Полковник, брезгливо поморщившись, пальцем показал на трупы.
- …Надо будет совместно с прикомандированными сотрудниками МВД подготовить справки о смерти. Поступили в тюремную больницу, болели, умерли. Трупы кремировать. На кладбище при спецзоне захороните бродяг каких-нибудь. У милиционеров всегда есть неопознанные и бесхозные трупы, они помогут. Договорённость об этом имеется. Нам эти в клочья рваные трупы и в могилах не нужны. Всё должно быть красиво. За это красиво у нас отвечает майор Иевлев. Поняли, товарищ майор?
- Так точно! – ответил Иевлев.
Каблуками майор щёлкать не стал – боялся забрызгаться. Кровь растеклась уже по всей комнате.
- И ещё, - сказал Ратманов, обращаясь к начальнику охраны лечебного центра. – Найдите, пожалуйста, Клеметьеву. Да… Клементьеву Наталья Петровну. И попросите её подойти к КПП. Через…
Полковник посмотрел на часы.
- …Через пятнадцать минут я буду её там ждать. Это очень важно! И ещё…
Полковник повернулся к больным.
- Этих головорезов жизнерадостных отведите, пожалуйста, в лечебный корпус. Тихо и спокойно отведите! Пусть примут душ, переоденутся, поспят после обеда. Если доктор потом захочет с ними позаниматься – не препятствовать! Ни в коем случае!
«Да ты и не посмеешь препятствовать» подумал Ратманов.
- Есть! – ответил начальник охраны.
- Я обещал поговорить с тобой о собаке. Хорошо, Марк. Но разве ты…
Вместо послеобеденного сна Марк напросился к доктору на беседу.
Именно напросился, потому что доктор явно не расположен был к долгому и обстоятельному разговору с больным.
«Ты не устал?»
Но поддался настоятельным уговорам Марка и пригласил его в курительный салон.
Это была большая честь. Обычно доктор никого не пускал в свои личные апартаменты (хотя и он, да и некоторые больные догадывались, что охранники, выполняя распоряжение Ратманова, проводят время от времени тайные обыски в занимаемых доктором помещениях, с особым тщанием проверяя кабинет и библиотеку). Даже сам Ратманов в присутствие доктора обходил обитель его стороной.
А больным и строгие больничные порядки категорически запрещали покидать отведённую для них зону проживания.
Да, именно так и написано было в утверждённой Ратмановым инструкции: «зона проживания». И вот с этой самой зоны – ни шагу!
Но Балицкий нарушил больнично-тюремный порядок. Конечно, это было не первое нарушение и не первая вольность с его стороны.
Не то, чтобы доктор не любил казарменные или тюремные порядки… Едва ли бы он вообще смог работать в больнице, если бы категорически их не принимал.
Принимал. Вполне принимал и даже готов был распространить на куда большую площадь, чем занимала территория больницы.
Просто он был вне правил и процедур. И это – не обсуждалось.
- Ты не устал? – повторил вопрос Балицкий.
Марк смущённо переступил с ноги на ногу и глухо кашлянул, прикрыв ладонью рот.
Доктор курил сигару. Гаванскую сигару. Сладковатый аромат её сводил Марка с ума.
Когда-то, в давние, вольные времена, Марк был заядлым курильщиком. И даже скитания по тюрьмам и больницам не отучили его от этой привычки (тем более, что до поры до времени удавалось перехватывать у сокамерников, надзирателей и санитаров и непотушённые окурки, и даже иногда – целые сигареты).
Но вот в этой больнице… Первые три недели курить разрешали (как же давно это было!). А с началом боевых занятий – запретили категорически.
Вот и страдал долгие месяцы Марк от отсутствия никотина, сплёвывая по утрам в раковину чёрную слизь, отхарканную от очищающихся лёгких. И не радовала его лёгкость дыхания. Хотелось курить!
Теперь Марк жадно вдыхал табачный дым. Конечно, он и помыслить не мог о том, чтобы попросить у доктора, у самого доктора – хоть самый жалкий остаток сигары. Это была бы
