стойках турникета загорелись зелёные огоньки, створки-лапы с лязгом разошлись в стороны.
- Идите!
Вжав голову в плечи, прижимая к груди раскрытую сумку, она быстро прошла, прошмыгнула мимо стальных рамок, мимо закрытого толстым пуленепробиваемым стеклом окошка дежурного, мимо сетчатого ограждения – к металлической двери. На выход!
Жаль, что не на волю.
Она толкнула дверь. Сделала шаг – и только ту открыла глаза.
И увидела большую, чёрную машину, что стояла на бетонной площадке у ворот.
И услышала голос Романова:
- Здравствуйте, Наталья. Признаться, я уж думал, что не дождусь вас. Скажите, легко вас доктор на встречу со мной отпустил? Вопросов не задавал?
Она медленно спустилась по ступенькам. Заметила, что сумка всё ещё открыта и закрыла её.
Она успокоилась.
И ответила:
- Нет, Николай Иванович, что вы! Как он мог не отпустить? Вы же руководитель…
Ратманов махнул рукой.
- Мой авторитет для доктора – ничто. И я сам для него – ничто. Не возражайте, Наталья, я точно это знаю…
«Он называет меня – Наталья. Без отчества… Странно, он никогда прежде так не обращался ко мне».
- Я бы с удовольствие поговорил с вами в машине, по дороге в Москву, - продолжал Ратманов. – Но у вас рабочий день ещё не окончен. Прерывать его досрочно не могу, ибо этим вызову неудовольствие доктора. Так что…
Он показал в сторону тянущейся вдоль дороги липовой аллеи.
- …Предлагаю вам совершить небольшую вечернюю прогулку. Со своей стороны обещаю вам интересную беседу и массу полезной для вас информации.
«Интересно, что ты сделаешь, если я откажусь?» подумала Наталья Петровна.
Искушать судьбу она не стала. Она согласилась.
Ратманов в Управлении пользовался репутацией бабника, и Наталье Петровне было это хорошо известно.
Но почему-то (не смотря на такое неслужебное и необычное обращение – «Наташа», произнесённое к тому же голосом мягким и почти задушевным) была она уверена в том, что обещанная полковником беседа будет не интимно-любовной, а сугубо служебной.
И речь пойдёт о Балицком.
Догадывалась она и о причине, по которой Ратманов затеял этот разговор.
«Именно сейчас… Что грядёт, нехорошее что-то. Ему нужно столкнуть меня и доктора. Ему нужен конфликт между нами!»
Она оказалась права.
Ратманов шёл рядом с ней, молчал, смотрел себе под ноги, и время от времени грустно вздыхал.
Потом сорвал клейкий листок, и медленно растёр его о ладонь.
- Весной листья по-другому пахнут, - нарушил он, наконец, молчание. – Запах терпкий, с еле заметной кислинкой. Особенно листья липы. Говорят, отвар из них можно делать… Или из почек? Я в этой народной медицине не силён.
- Пётр Владимирович, мне не до лирики сейчас, - не слишком любезно ответила ему Наталья Петровна. – Вы… Вы не просто так позвали меня сюда. Если вы думаете, что подобные лирические признания настроят меня на благодушный лад и подвинут к большей откровенности, так должна заметить…
Она едва не споткнулась о едва заметный бугорок. Ратманов галантно поддержал её под локоть и тут же убрал руку.
- Ах, вот как! – воскликнул Ратманов.
И улыбнулся.
- Наталья, вы такая хмурая, замкнутая, настороженная. Знаете, на кого вы похожи?
Он остановился, отошёл на шаг и, наклонив голову, оценивающим взглядом посмотрел на неё.
- На ёжика!
- Что? – удивлённо переспросила Наталья Петровна.
Ратманов часто закивал в ответ. И махнул рукой, призывая её продолжить путь.
- Идёмте, Наталья, идёмте! Давайте дышать этим тёплым летним воздухом, вдыхать запах медовых лип и наслаждаться прекрасным, ранним летним вечером. Не будьте таким суровым и неприступным с виду, ушедшим в себя, свернувшимся в клубок маленьким, несчастным ёжиком. Успокойтесь, Наташа, уберите иголки.
Ратманов быстрым движением разомкнул и сжал пальцы.
- Вот так! Уберите, и всё. Вам нечего боятся, не о чем волноваться. Мы просто идём и беседуем. Кто знает, когда ещё выпадет такой спокойный, тихий вечер. Через несколько дней… Жизнь станет другой. В ней не будет места для таких вот беззаботных вечерних прогулок. Не будет места для дружеских бесед. Не будет…
- А что останется в этой будущей жизни? – прервала его Наталья Петровна. – Для каких вещей останется в ней место? Для ваших денег и бизнес-проектов? Для новых дворцов и слуг? Наверное… для меня вот только место не найдётся.
- Что с вами, Наталья? – удивлённо произнёс Ратманов. – Неужели мы чем-то обидели вас? Откуда такой негативный настрой? В последние дни вы всё чаще впадаете в депрессию.
Наталья Петровна опустила голову и еле слышно произнесла:
- Вы измучили меня…
- Что? – переспросил Ратманов.
- Измучили меня, - повторила Наталья. – Вашими охранниками, решётками, колючей проволокой, видеокамерами, микрофонами… Всем, всем этим! Боже мой, как я устала! Как я устала от вашей подозрительности, вашей жестокости, вашего цинизма, постоянных разговоров о новой власти и грядущей «революции богатых»…
- Ого! – изумлённо воскликнул Ратманов. – Где же это вы такие разговоры слышали? Неужели и в этом тихом уголке кто-то рассуждает о подобных вещах?
- Это ваши разговоры, - ответила Наталья. – Ваши и ваших гостей. Вы так уверены в своей безопасности, что совершенно расслабляетесь в стенах больницы. Ваши разговоры… такие громкие. Но дело ведь не в этом? Я просто хочу сказать, что очень устала. Очень!
Она отвернулась.
- И даже грядущее повышение зарплаты вас не радует? – спросил Ратманов.
Она не ответила.
- Наталья, - необычно-робким голосом произнёс Ратманов. – Я понимаю вас. Вы не поверите, должно быть, но понимаю вас. Вы очень одиноки. Я знаю кое-что о вас… Вы простите меня, если я покажусь вам бестактным, но сейчас нам надо быть откровенными друг с другом. Почему нам нужна откровенность, почему это так важно для нас – вы поймёте позже. Я знаю, что могу невольно причинить вам боль. Душевную боль. Знаю, душе бывает больно…
Она зажмурилась. Прошептала: «не надо, не надо так…»
- Чёрт возьми, я же знаю, что вы одиноки! – воскликнул Ратманов.
И взял её аккуратно под локоть.
- Знаю, что муж бросил вас. Точнее, предал. Случилось это три года назад. Знаю, что живёте вы одна. И вы ненавидите пустую, одинокую, холодную свою квартиру. Вы не любите возвращаться в свой дом. Потому что дом этот – свидетель предательства. Предательства человека, которого вы любили. Он в ваше отсутствие водил любовниц в этот дом. А потом вы застали его…
Она остановилась, отступила на шаг, освобождая локоть.
- Вы не имеете права…
Голос её дрожал. Слёзы подступили к глазам.
- Вы прочитали это в моём деле! Я знаю… Вы за всеми присматриваете! Вы собираете под своё крыло несчастных, обездоленных людей – и используете их. Используете! Какое вам дела до меня? Зачем…
Она ладонью провела по лицу. Будто вытирая не проступившие ещё слёзы.
- Какое вам дело?
- Наталья, - прежним мягким голосом продолжил Ратманов. – Я просто хочу поддержать вас. Да, в такие вот, особые, организации, вроде этой лечебницы, мы принимаем людей одиноких. В наших глазах одиночество – преимущество. Но давайте забудем об этих «мы»! Я для вас не полковник, не представитель Управления, а просто человек. Человек, который знает вас много месяцев… Вроде бы, больше года уже? Видите, я всё-таки не случайный человек. И я искренне жалею вас и опасаюсь за ваше будущее, потому что одиночество и неустроенность толкают вас на необдуманные поступки.
- Какие же? – спросила Наталья.
Голос её звучал спокойно. Видно было, что она пришла в себя.
- Необдуманные, - повторил Ратманов. – Вы явно неравнодушны к этому…
Он поморщился.
- …Гипнотизёру и чародею. Нашему совсем не доброму волшебнику.
- Балицкому? – догадалась Наталья Петровна.
И на щеках её неожиданно проступил румянец.
- Нет, нет…
- Не нужно! – решительно заявил Ратманов. – Не нужно отрицать факты! Очевидные факты! Вы буквально по пятам ходите за доктором, выполняете любые его капризы, готовите для него кофе, смотрите на него…
- Уж не ревнуете ли вы? – прервала его Наталья Петровна. – Вы, кажется, говорили, что разговор будет сугубо служебный. Слишком много личного для служебного разговора. Не находите, Пётр Владимирович?
- Не нахожу! – отрезал Ратманов. – Нет! Меня беспокоит ваша чрезмерная привязанность к доктору. Потому что она ставит под угрозу наш проект! И вашу жизнь!
- Неправда, - тихо произнесла Наталья Петровна. – Вы… Вы не любите его!
- Боюсь его, - признался Ратманов. – Так точнее… Он страшный человек, этот доктор! Страшный! Вы думаете, он несчастный затворник, жертва безжалостных и хладнокровных извергов из Управления, которые заставляют бедного доктора-идеалиста ставить жестокие эксперименты над больными, подготавливая, таким образом, будущих боевиков-смертников? Думаете – он жертва? Нет, Наталья, он хищник! Волк! Он сам выбрал себе это имя. Это его внутренняя сущность. Это его выбор: погоня за жертвой, за болью, за мясом. Он познаёт человека, разделывая его на куски. И мечтает о целой стае волков, с помощью которой он весь мир разорвёт на куски!
Она едва слышала его. Взгляд её завесил густой, красный туман, который едва пропускал звуки. Кровь стучала в висках суетливыми молоточками.
Она смотрела себе под ноги и думала лишь о том, чтобы не упасть. Не споткнуться. Не…
И она увидела и отметила машинально, не придавая ещё какого-либо серьёзного значения этому факту, что ботинки полковника, не по-армейски элегантные кожаные ботинки с высокой шнуровкой, засыпаны белой пылью. Такой белой, что казалось, будто сделана она из мелко растёртого мела. И на меловой пыли этой чётко выделялись чёрные, широко расползшиеся пятна какой-то густой, давно уже подсохшей жидкости, похожие на чернильные. Будто шутки ради брызнул кто-то чёрным из ручки на полковничьи ботинки. Щедро, не жалея чернил.
Но только казались отметины эти чернильными. Бурый, странный бурый отсвет был у них. Неужели бывают чернила такого цвета? И такие густые?
«Где он испачкался? Ах да, сегодня же были эти… Игры мужчин. Учения. Доктор проводил сеанс социальной терапии. Он учил больных адаптироваться в социуме… Нет, не так! Он учил их, как лучше адаптировать социум под себя. Семён Сергеевич… Это же был спектакль? Всё не так серьёзно, как кажется? Или…»
- Вы знаете, что он сделал со своим сыном? – продолжал Ратманов.
Наталья Петровна вздрогнула и удивлённо посмотрела на полковника.
- С сыном? – растеряно произнесла она. – Я не знала… Я не так много о нём знаю. Семён Сергеевич неразговорчив и вообще…
Вопрос полковника явно ошеломил её.
- У него есть сын? Но его семья… Я только что-то слышала о его жене. С ней случилось что-то нехорошее. И доктор овдовел. Это всё, что я знаю…
- Да, бедный вдовец! – нараспев произнёс Ратманов.
И усмехнулся. Едва заметно, уголками губ. В голосе Ратманова послышалось ей какое-то странно злорадство.
«Он загнал меня в ловушку? Он знает о докторе что-то такое, что…»
- Да, была у него семейная трагедия, - выдавал ей тайны доктора Ратманов. – В девяностом году, накануне большой, как говорится, геополитической катастрофы доктор женился. Жена его была просто чудо: добрая, умная, снисходительная к некоторым, хорошо вам знакомым слабостям доктора. Она умела смягчать приступы
