Созвездие Волка

тяжёлой мизантропии, которые периодически охватывали доктора. Наш волшебник ведь родом из приюта. После смерти родителей его кидали из одного детского дома в другой. Наш доктор кушал казённую кашу в Казани, Саратове, Куйбышеве... Кажется, каша эта была горькой. Он же был слабым, болезненным ребёнком. Насколько я понимаю, в приютах с ним очень дурно обращались. Били жестоко – и дети, и, бывало, воспитатели. В Саратове в одну из зим он чуть не умер от пневмонии. Болел, а его заставляли мыть пол в уборной. Чуть не помер… Но выжил всё-таки! Железная воля у доктора! С седьмого класса он был круглым отличником. Без связей и знакомств этот бывший замарашка пробился в медицинский институт в Москве. И его окончил с отличием. Прорвался, так сказать,  из грязи и нищеты в новый, светлый мир. Но какой ценой!
 - Его детство навсегда осталось с ним. Я знаю, что оно оставило его, чёрным спрутом вцепилось в его мозг. Побои, голод, унижения. И ещё – уход родителей. Он ведь любил их… Особенно мать! И любит сейчас. Но это какая-то странная любовь-ненависть. Ему плохо без них, он зовёт свою мать… Просит её о помощи. И проклинает её – за предательство. За то, что привела его в этот мир, и бросила. Оставила одного. Он проклинает всех и всех ненавидит. Он считает, что мир терзает его с самого рождения. Люди – враги для него. Он до сих пор не простил им унижений и издевательств.
 - Спросите: откуда я это знаю? Читал дневники доктора. Записи допросов. И прочие материалы уголовного дела. Занимательное, скажу я вам, чтение… да нет, ерунда! Тяжёлое чтение. Доктор умеет затягивать в свой безумный мир. Меня вот…
 Ратманов вздохнул тяжело.
 - …Затянул! Да, в девяностом доктор женился. В девяносто первом у него родился сын. Назвал мальчика Серёжей. Думаю, в честь отца. Он же любил… Любит родителей! И всё хорошо было бы у доктора, если бы… Во-первых, приступы эти. Свидетели, коллеги по работе, сотрудники института, рассказывали потом следователю, что в иные дни к доктору и подойти было страшно. Он садился на корточки где-нибудь в уголке, чаще всего – под институтским фикусом, закрывал глаза и начинал бормотать себе под нос какие-то колдовские заклинания. Будто шаман какой-то! Час мог так просидеть, полтора. Потом он вскакивал, носился по коридору. Иногда мог наброситься на какого-нибудь, некстати вышедшего покурить, бедолагу. И все эти его безумные идеи… Он ведь посреди рабочего дня мог встать посреди кабинета и закатить речь минут на сорок о новых методах лечения больных. И горе было тому, кто пытался его перебить или остановить!
 - Доктора терпели. Институт переживал тяжелые времена, многие сотрудники уволились. А доктор был очень, очень хорошим специалистом. Да и все эти приступы… Не такими уж частыми они были. Чаще всего доктор был просто груб. Невыносимо груб. Но за грубость тем более не увольняют.
 - Да, во-первых… Во-вторых, болезнь сына. Не разбираюсь во всех этих душевных недугах… Доктор во время следствия весьма подробно и обстоятельно объяснял следователю причины заболевания, описывал симптомы… Признаюсь, я ничего не понял! Разве только то, что ребёнок совершенно утратил контакт с внешним миром, потерял дар речи… Да, ходил и мычал. Ещё – у него были какие-то видения. Какие-то призраки мучили его. Ребёнок не мог объяснить, кто именно является к нему и по какой причине поселились в его сознание эти фантомы. Видны были лишь проявления губительного воздействия этих призраков. Ребёнок часто бледнел, в испуге прятался в шкаф или кладовку, плакал, катался по полу, мычал, будто пытался рассказать хоть что-то об этих невидимых мучителях. Безумие словно засунуло ему кляп в рот. Он страдал, и даже не мог пожаловаться.
 - Мать его горевала, и не знала как помочь сыну. Ребёнка показывали психиатрам, очень хорошим специалистам… Доктор, кажется, использовал свои знакомства и профессиональные связи. Мальчик прошёл курс лечения… Стал не то, чтобы более спокойным… Скорее, заторможенным. Страхи и чудовища остались с ним. Балицкий прекрасно понимал это. Он видел, что традиционный курс лечения не дал никаких результатов. И тогда он взялся за лечение сам. По своей методике…
 - Со стороны лечебные процедуры напоминали, скорее, пытки. Доктор как будто пытался не победить болезнь, а усилить её, развить до самой разрушительной стадии. Как он сам объяснял: «больные ближе к сверхчеловеческому, поскольку их человеческое сознание уже почти разрушено, а из разрушенного человеческого сознания рождается сверхчеловеческое, или, точнее, вне- или даже античеловеческое; настолько принципиально иное, что ни с чем человеческим нельзя сравнить…» Вот!
 Ратманов хлопнул себя ладонью по лбу.
 - По памяти цитирую! Как видите, дневники доктора, подшитые в уголовное дело, я читал очень внимательно. И даже конспектировал.
 - Что стало с ребёнком? – спросила Наталья Петровна.
 - С ребёнком? – с какой-то ироничной интонацией переспросил Ратманов.
 И посмотрел на часы. Потом на дорогу.
 - Мы далеко ушли. Давайте развернёмся и двинемся в обратный путь. Как раз дойдём минут за десять. Я успею рассказать вам печальную историю о докторе и погубленной им семье.
 - Методы лечения, применяемые доктором, становились всё более жестокими. Он закармливал ребёнка какими-то лекарственными смесями собственного изготовления, от которых парень впадал в депрессию, ревел, выл и катался по полу. Он проводил сеансы гипноза, которые походили больше на шаманские ритуалы. Возможно, даже давал ребёнку наркотики… Однозначного подтверждения этому в уголовном деле нет, но косвенные доказательства имеются. На одном из допросов доктор вдруг вспомнил о каких-то психостимуляторах, которые он якобы нелегально приобрёл на чёрном рынке. В общем, показание Балицкого были запутаны и крайне невразумительны, а следователь эту тему развивать не стал.
 - Супруга поначалу поддерживала доктора. Надеялась, должно быть, на чудо и необыкновенные способности супруга. Терпела, терпела самые жестокие эксперименты… Когда начались откровенные пытки и истязания – пыталась протестовать. Но доктор, как говорится, удила закусил. Вообразил себя каким-то царём Ликаоном… Не помните, кто это такой? Я в этой мифологии…
 Ратманов смещено вздохнул.
 - …Не силён.
 - Царь Аркадии, - ответила Наталья Петровна.
 И вздрогнула.
 - Боже мой! Так вот, оказывается, что он делал! Ликаон, прародитель оборотней!
 - Что? – переспросил Ратманов. – Из сына оборотня делал?
 «Боже… Как он мог? Как он посмел?!»
 Отчаяние охватило её. Она не могла понять, как же мог доктор, такой талантливый, одарённый, необыкновенный человек – дойти до такой дикости.
 До предела бесчеловечности! Не в речах, не в записях, на деле – дойти.
 Опуститься!
 - Он принёс сына в жертву, - пояснила Наталья Петровна. – Он обрёл свои сверхспособности, медленно и мучительно убивая собственного сына. Отработал на нём приёмы «лечения»… И убил! Думал, что, если Господь от него отвернётся, так посмотрит кое-кто другой. Он добился своего?
 - Как видите, - ответил Ратманов. – Он с нами. Значит, его методика признана эффективной. Кое-чего он добился… Только в одном вы неправы. Сына он не убивал. Это его сын после очередного «сеанса» в припадке агрессии набросился на доктора. Так ударил его головой об стену, что наш волшебник мигом потерял сознание. Потом мальчик начал рычать, рвать в клочья ковёр в гостиной. На шум прибежала супруга доктора. Ей парнишка перегрыз горло. Чудовищная сила у него появилась! Он же был болезненным, слабым ребёнком. Еле ходил! А тут – в зверя превратился. Доктор говорил на следствии о каких-то особых энергетических каналах, открывающихся во время болезни. Ничего в этом не понимаю. И вообще, думаю, что это чушь. Просто доктор с какого момента начал запутывать следствие, чтобы не делиться слишком конфиденциальной информацией о своих методиках. Да, но у этого парня кое-что открылось.
 - Разгромил всё квартиру. А потом поджёг. Раскидал газеты по полу – и поджёг. Доктор чудом выжил. Видно, очнулся в последний момент, пытался в коридор выползти, а там уже пламя. Тогда к окну пополз… В общем, вытащили его пожарные. А там – пожар, два трупа обгорелых. Доктора – в тюрьму. Двойное убийство на него повесить пытались. Никто не верил его показаниям об «особом лечении»… Да и, как минимум, жестокое обращение с ребёнком – было. И за это он должен был ответить.
 - Но не ответил? – спросила Наталья Петровна. – Вы его нашли? Как же вы его…
 - А вот как…
 Ратманов ладонью провёл по воздуху, словно рисуя не видимую черту.
 - …Этого я вам не скажу. Методика поиска сотрудников – наша тайна.
 Наталья Петровна недоверчиво покачала головой.
 - Какая уж тайна! Доктор заживо гнил в тюрьме. Бесправный, отверженный, одинокий. Но очень полезный! Для вас, для Управления. В том числе и полезный своей отверженностью. Нет друзей, нет семьи. Никого нет. Ему не с кем поговорить, некуда пойти, и в гости он никого не может пригласить. Одинокий волк, и полностью ваш… Удобно вам?
 Ратманов резко остановился, хотя до ожидавшей его на парковке машины они не дошли ещё шагов десять.
 - Та-ак, - протянул Ратманов. – Страха я на вас не нагнал? Или вы даже после моего рассказа не поняли, с кем имеете дело? Он же опасен. Для всех опасен! И для вас, в том числе. Мы просили одно: «результат», и результат мы получили. Доктор обеспечил его. Но какой ценой? Если он своей семьёй пожертвовал, то сколько… Сколько он с нас потребует? Крови? Жизней? Потому страшно… Наталья, прошу вас, следите за доктором! Балицкий никому не доверяет, но с вами, по крайней мере, он держится наиболее открыто и дружелюбно. Вы первая можете заметить признаки… Не знаю, чего… Чего-то нехорошего. Даже если не увидите, то почувствуете, как поведение его изменится! Это в аших интересах, Наталья, следите за ним!
 - Нет! – решительно ответила она. – Не стану. Не надо… Достаточно ваших видеокамер и штатных стукачей. Бог судья доктору! Бог, а не Управление!
 Она обошла растеряно молчавшего Ратманов и быстрым шагом пошла к воротам.
 - Наталья! – крикнул ей вслед Ратманов. – Вы неправильно поняли! Постойте!
 Остановившись, она повернулась и крикнула полковнику:
 - Почистите ботинки! Не несите в дом эту грязь!
 Через полминуты Ратманов услышал грохот закрывающейся стальной двери.
 Он сорвал ветку и с размаху ударил по носку ботинка.
 «Дура!» прошипел он.
 И, выждав полминуты, в бессильной ярости повторил:
 «Дура!»
 Чуть громче произнёс:
 - Не поняла… Ничего не поняла! И только ли она… Да мы сами не знаем, кто в нашем доме живёт! Мы - не знаем!
 Он отбросил ветку и пошёл к машине.

 - Нужно посмотреть расписание…
 Ветер целует глаза. Сушит, пьёт студенистую влагу.
 Этот ветер невыносим!
 Женщина наклонилась к мальчишке, поправила ему шапку.
 И повторила, шёпотом:
 - Расписание. Там, внутри…
 Она показала на станционное здание с мутными окнами, в которых отражались белые, бледные огоньки казённых ламп.
 - Там всё подробно написано: какие поезда идут, и куда, и когда. И мы сразу узнаем, когда уедем отсюда.
 - В Москву? – спросил мальчик.
 - В Москву, Сёмушка, - ответила женщина. – Там нас…
 Она вздохнула.
 - …Родственники ждут. Они нас встретят. Мы поживём у них