История государства которого никогда не было.

«хорогвы» на левом берегу Днепра. На юге запорожцы во главе с Иваном Сирко решили вернуть булаву Юрку Хмельниченко, и вскоре в Белой Церкви состоялась рада, где Юрий был провозглашён гетманом. Выговский, не смотря на так расхваливаемый Апанович  Гадячский договор, который, уже только тем, что предусматривал возвращение польской шляхте их владений в Украине, фактически, перечёркивал все завоевания русского народа Украины, невзирая на попытки Выговского преподнести его как альтернативу Переяславскому договору 1654 года, не приняла даже большая часть старшины. Да и сам Выговский, который, так усиленно пытался убедить московское правительство в том, что полякам верить нельзя, сам вдруг, почему-то,  оказался таким наивным и доверчивым, что когда ознакомился с изменениями внесёнными в Гадячский договор, уже, вскоре, после ратифицировавшего его «сейма», только и смог сказать гонцу польского короля: - «Ты со смертью приехал, и смерть мне привёз…». На самом же деле, смерть ни кто не привозил. Смерть на Украине посеял сам Выговский, и взошла она вскоре, кровавыми всходами «Руины».  



На пути к «Руине»

Как не расхваливают Выговского нынешние перекройщики истории, как не стараются обвинить народ Малороссии в неумении определиться – что есть для них добро, а что – зло, но только не пришлись Гадячские пакты по душе, не только простым казакам, но и многим полковникам и старшине. Видимо расположенные на постой польские «хорогвы», живо напомнили всем, что их ожидает, когда в «Великое Княжество Русское» (именно с таким названием должна была войти в состав Речи Посполитой Малороссия) вернётся польская шляхта. Потому то, уже к осени левобережная Украина вышвырнула польские и татарские орды «гетмана-патриота». Выговский,  поправляя дела на Левобережье «…городи тiе с которих козаки были при войску московскому якото: Ромен, Миргород, Веприк и инiе казал зганяти за Днепр, а городи палити». (Самовидец) Но, это никак не дало ожидаемого результата. Наоборот, против Выговского стали выступать и правобережные полковники, и уже в сентябре он вынужден был передать булаву и клейноды Юрию Хмельницкому, которого ещё летом провозгласили гетманом запорожцы во главе с Иваном Сирком. Затем, съехавшись на раду у Жердева, казаки единогласно подтвердили своё желание иметь гетманом сына Богдана Хмельницкого. На гетманскую булаву претендовал также Яким Сомко, дядя гетмана, который уже успел зарекомендовать себя, как откровенный сторонник Москвы, но казаки предпочли Юрия. Этот выбор красноречиво показывает, что царь и бояре абсолютно не вмешивались во внутренние дела казаков, (по крайней мере, до избрания гетманом Брюховецкого) и совсем не желали той братоубийственной войны, которая началась уже при Выговском и в которой сегодня кое-кто нагло обвиняет Москву.  Хотите Выговского – ради Бога, хотите Юрия – на здоровье; но если дети никак не поделят игрушку….  Ну, а в общем, вроде бы, ничто не предвещало беду. В октябре Юрий Хмельницкий с приличествующими гетману почестями, с полковниками, старшиною и духовенством прибыл в Переяславль для  официального подтверждения его полномочий представителем государя А. Н. Трубецким, который, в то время находился там с сорокатысячным российским и казацким войском. Там же были прочитаны и переданы  гетману и старшине статьи заключенные с Богданом Хмельницким в 1654 году, правда, с внесёнными в них небольшими изменениями, а так же новые статьи, которые существенно ужесточали те условия, на которых был заключён договор 1654 года.
И тут опять начинается спекуляция тем, что царское правительство с каждым годом всё сильнее «закручивало гайки», лишая украинский народ тех привилегий, на которых был заключен изначальный договор. Но только изначальный договор заключён был так расплывчиво, что свежая струя украинских национал-историков, как-то вдруг, перестала его замечать, считая, что его «взагалi в природi не iснувало»,  а Богдан Хмельницкий «не зважав і на тi додатковi умови договору, що були результатом царських указiв» (Апанович). Естественно - московское правительство, как отмечает Грушевский, в связи с этим предъявляло «рiзнi докори гетьмановi». Действительно, коль уж пожелали быть под «высокой рукой, на веки вечные», то уж будьте добры – под ней и будьте, но «українська сторона до їх не признається». Отсюда колебания и междоусобная вражда малорусских феодалов-старшины, отсюда недоверие к ней народа и как следствие – братоубийственная война. Московское правительство, видимо чувствуя, чем всё это может кончиться, ещё при избрании гетманом Выговского, предложило расставить все точки над i. Выговский пообещал приехать в Москву и лично с царём уладить все спорные вопросы, но, видимо, не надеясь на свои «блискучi  дипломатичнi здiбностi», которые обнаружила у него Апанович, он  мир и благополучие которые, по заключению Переяславского договора 1654 года, после шести лет непрерывной войны стали приобретать реальные очертания, променял на кровь и войну, ради достижения авантюрных намерений клана Выговских. Как раз эта война и укрепила царское правительство в решении, как выражается В. Горобец «закрутить гайки». Момент для этой цели был выбран самый подходящий. Старшина, прибывшая в Переяславль с Ю. Хмельницким, конечно же, осознавала свою вину за развязанную войну и за пролитую в ней кровь, а потому согласилась с принятием даже тех пунктов нового договора, которых, наверное, можно было и не принимать. Тем не менее, договор был заключен, и как событие знаменательное для обеих сторон, был отмечен грандиозным банкетом, в котором принимали участие даже простые казаки. По окончании этой пьянки казаки разъехались по домам, а гетман и старшина отправились похмеляться в Чигирин. И только там старшина стала выражать недовольство новыми статьями «бо побачила в них дещо новододане, якого не було в статях Хмельницького». Можно подумать, что раньше они этого не заметили – не всё же время они пьянствовали. Ведь не стал же их подписывать, присутствующий там Иван Сирко, не смотря на то, что он находился в лагере врагов Выговского и придерживался московской ориентации. Всё прекрасно видели, и полковники, и прочая старшина. Но как надебоширивший пьяница, который смутно помнит, что он вытворял вчера, виновато молчит, когда его отчитывают за вчерашнее, стараясь, не осторожным словом ещё более не усугубить свою вину, так и старшина молчала в Переяславле. В Чигирине же её прорвало. «Особенно выражали неудовольствие Богун, Ханенко, Гоголь и остальные, которые не были при утверждении в Переяславле Хмельниченка гетманом… и крепко упрекали за нерасторопность старшину, которая была в Переяславле при  Хмельницком» - пишет Величко. Оно, конечно, других упрекать легче, чем самим открыто отстаивать то, что хотели бы иметь и  то, что имеете, и чем дорожите. Но только сами то, видимо, опасаясь своего весомого вклада в пролитии братской крови и обвинения их в прямой измене, поехать в Переяславль не решились, а теперь, конечно, они герои упрекать остальную старшину и гетмана. Конечно больше всего доставалось новому гетману и тот, доведённый чуть ли не до слёз, не нашёл ничего лучшего, как предстать перед  «наезжающей» на него старшиной в роли мученика, которого те бросили на произвол московских бояр. – «Я две недели был у москвитов узником; что хотели то и делали со мной, не было мне к кому податься». – Мол, дескать, где вы были тогда, умники?
 А сегодня вдруг стало ясно, что статьи эти «молодоумный» гетман, как нежно называет его Величко, принял, чуть ли не под пыткой.  Я извиняюсь за неточность, ясно это стало конечно не сегодня, а сравнительно недавно, и одним из первых кому это стало ясно, был Грушевский. Он живо представил как «московський уповноважений кн. Трубецкой, зрадливим способом постарався заманити до свого табору гетьмана з старшиною, і, маючи їх в своїх руках, примусив зложити присягу царевi на статтях мовляв Б. Хмельницького, з різними новими московськими додотками… - и - …Гетьман з старшиною бачучи себе в московській засаді заявили, що приймають сі статті і нові московські додатки…». Вот так вот бедную старшину сначала сломали, а потом споили или наоборот, но только вот интересное наблюдение; «зрадив» Выговский – началась война, а после Переяславского договора, который был заключён  в 1659 году «зрадливим способом» - «…почали у Подніпров;ї  війни вщухати» - писал Г. Грабянка. А когда, почти через год, в августе 1660 года Шереметьев с сорокатысячным войском выступил против Польши, с намерением пленить самого короля, то  его сорокатысячное войско на половину состояло из казаков. Другое же тридцатитысячное войско, в котором были одни казаки,  возглавляемое гетманом-невольником, выступило следом.
Информация к размышлению. В июле 1942 года командующий 2-й ударной армии генерал Власов, с остатками своей армии сдался в плен. 3 августа 1942 года он обратился с письмом к Гитлеру, в котором предложил создать Русскую освободительную армию из числа добровольцев-военнопленных и русских эмигрантов. Немцы согласились, и 27 декабря 1942 года Русский комитет объявил о создании Русской освободительной армии (РОА). Но только 13 апреля 1945 года РОА приняла боевое крещение. Гитлер не доверял русским «добровольцам», и ввёл их в бой только от безысходности и нехватки пушечного мяса в собственных войсках. До этого он, если и использовал их то, только небольшими группами, как полицейские или диверсионные отряды.
Так почему же тогда Шереметьев, присутствовавший при принудительной присяге, когда Трубецкой «примусив зложити присягу» гетмана и старшину, идя в поход на ляхов, так верил в непобедимость своего войска и так доверял гетману и старшине? Почему, палкой загнанная под присягу старшина и гетман, отрезанные от войска Шереметьева, ещё 7 – 8 октября отчаянно противились польским войскам, и лишь узнав о безвыходном положении армии Шереметьева, в средине октября согласились подписать Слободищенский трактат или как его ещё называют Чудновский договор? Кстати, вот этот то договор как раз и был заключен в «засаді», и явно не по доброй воле молодого гетмана, который, смалодушничал и пошёл на поводу у пропольски настроенной старшины. Вскоре после заключения договора с поляками, уже в конце октября  гетман даже  писал о том, что его принудили заключить этот договор насильно воеводам Ю. Барятинскому и И. Чаадаеву. Но, чтобы снять с себя всю вину перед государем за поражение в кампании, воеводы просто взяли и сделали гетмана козлом отпущения. Тем более что сразу после Слободищинской капитуляции, на раде, которая состоялась в Корсуне, польские эммисары подтвердили легитимность гетмана Юрия Хмельницкого, вручив ему булаву, а тот прямо оттуда, надо полагать тоже под давлением, отправил в Москву письмо, в котором отказывался от покровительства царя и требовал вывода московских войск из Малороссии. Узнав о поражении под Слободищами и Чудновом, дядя гетмана Яким Сомко, поспешил в Переяславль, где левобережные полки, не признавшие Чудновский договор, избирают его наказным гетманом. Естественно и он, лелея мечту стать полновластным гетманом, тоже не