спросить учёных, убеждённо ответил хитрый Кордильеро. Они всё знают и сумеют вычислить массу золота в воде с точностью до грамма даже с учётом закона Архимеда.
Присутствующие физики покрутили носами, а потом отвернулись и тихо засмеялись.
Сомневаюсь я однако… начал было недоверчивый Беэр.
Малейшее сомнение рискует всё испортить, быст-ро опроверг его Пеликен. И тщедушный Джон Сильвер тоже напыжился, посмотрел с укором на своего верного телохранителя и подтвердил, что в таких важных делах малейшее сомнение вполне может всё испортить.
А когда многомудрый Пеликен порадовал уши со-бравшихся ещё парой банальнейших поговорок (мне даже не хочется приводить их здесь), человеколюбивый канди-дат в благороднейшее собрание совершенно разомлел и на виду у всех предался сладостным мечтаниям. Глаза его широко открылись, и неморгающий взор их надолго со-средоточился на какой-то невидимой присутствующим точке. Нижняя челюсть немного отвалилась, а уши порозо-вели.
Ах, забормотал бескорыстный политик, как хо-рошо, как замечательно, что этот ценный конь утопился в каком-то глупом озере и теперь лежит нетронутый вдали от путей современной дотошной цивилизации! Мы обяза-тельно вытащим этого античного монстра, а потом я рас-пилю его на маленькие кусочки и продам ювелирам и зуб-ным техникам. Это ж сколько кусков получится!
Ах, сказал себе и Беэр тоже, с каким удовольст-вием я взял бы за хвост этого Золотого Коня и стукнул им по башке своего любимого начальника. Боже, до чего же он глуп!
В мыслях этого славного человека понятия «удоволь-ствие» и «стукнул» были неразлучны, как Орест и Пилад.
Так когда мы отправимся в путь? с вожделением спросил Джон Сильвер. Видно было, что ему сильно не терпится.
Когда-нибудь какой-нибудь замечательный учёный, отложив в сторону все менее серьёзные дела, засядет за работу и, не жалея здоровья, напишет столь необходимый обществу трактат о терпении, этой величайшей, по нашему мнению, добродетели рода людского. Потому что все ос-тальные одобряемые качества человеческой натуры идут на пользу в основном только их обладателям. А вот без-граничное терпение народных масс явно имело общест-венный резонанс и в далёкие времена позволило нашим волосатым предшественникам быстро выделится из мало-перспективной среды заурядных животных и создать госу-дарства и партии, но главное искренне возлюбить своих повелителей. И впрямь, невозможно представить себе ка-ких-нибудь, к примеру, леопардов или козлов, безропотно сносящих власть какого-нибудь зачуханного, плохо обра-зованного леопардишки или, не дай бог, бестолкового коз-ла. А люди, бывает, сносят, потому что терпеливы.
Ну а о тех, кому не терпится, и особенно о тех, кто не желает быть почтительным с начальством, можно сказать только, что души их черны, как фигурки, вырезанные в Гвинее из эбенового дерева.
Да хоть сегодня, ответил Пеликен, но я с вами не пойду, потому что, чувствую, растянул сухожилие, кажет-ся на левой ноге.
3.
Когда идёшь по дороге и наблюдаешь трудолюбивых земледельцев, спозаранку вышедших на поля, душу твою наполняет тихий восторг.
Ах, как хорошо, восклицаешь ты, подняться на заре, выйти босиком по сверкающей росе, расправить пле-чи, вдохнуть свежий воздух и с чистым сердцем размах-нуться косой или другим сельскохозяйственным орудием!
Один раз, возможно, это совсем неплохо. Но если это происходит каждый день, то тебя, невыспавшегося, по-немногу перестают вдохновлять бриллиантовые капли ут-ренней росы, и воздух начинает казаться настолько све-жим, что хочется укутаться потеплее. И размахнуться как следует уже не удаётся, потому что давно уже болит и не проходит поясница.
Когда идёшь по дороге и тебе не слишком жарко, и поклажа не слишком тяжела, и ботинок не успел натереть пятку, и по обочинам нет ничего заслуживающего внима-ния, в том числе и предающихся простейшим мирским ра-достям земледельцев, в голову начинают лезть разные по-сторонние, в том числе и философские, мысли.
Сначала Гиперион попробовал сравнить дорогу с жиз-нью, а жизнь с дорогой всякие там изгибы, повороты, подъёмы и спуски, а также лужи, колдобины и кочки, но потом устыдился, что прибег к столь затасканному образу, и попробовал придумать что-то совсем новенькое. Для на-чала он представил себя полководцем, который едет на чистокровном коне впереди необозримого войска. На го-лове плюмаж, лишивший гордого оперения немало фаза-нов и страусов. На груди бесчисленные ордена, названия которых и сам не упомнишь. На боку сабля, которую в бою ни разу не приходилось вынимать из ножен, зато в дамских гостиных она вызывает неизменное восхищение. На почтительном расстоянии сзади гарцуют адъютанты. По их легкомысленному мнению командир чересчур мед-лителен и хорошо было бы его обогнать да помчаться с ве-терком, но этикет такой вольности не позволяет, вот и приходится двигаться зигзагами.
Далее по четыре в ряд на кобылах белой масти едут трубачи. Свои красивые начищенные инструменты они держат под рукой в надежде, что вскоре им подадут знак просигналить привал. Позади трубачей кавалерийские полки. Едут в строгом порядке, у каждого своя форма, слегка потрёпанная, у каждого свой выгоревший штандарт и свой пожилой полковник с чудовищными жёлтыми от никотина усами, которые он отращивал не одну кампанию. Лица у всех полковников кислые. Эти честные служаки давно поняли, что в генералы им уже не выйти. Поэтому они всё больше думают не о тактике и стратегии, а о своих хронических радикулитах и прочих безрадостных подар-ках длительной походной жизни.
Ну а потом топает пехота. На лицах солдат тоже у всех одинаковое выражение тупая покорность судьбе и боль-ше ничего. Офицеры здесь низкорослые, плюгавенькие, узкоротые, плохо выбритые. Они тихо ненавидят армию, солдат, себя и особенно бедность, которая смолоду погна-ла их в пехотные училища.
Но прежде, чем подтянется арьергард (надеюсь, я к месту употребил это слово), не мешает проникнуться вы-соким патриотическим чувством, которое обуревает всяко-го приличного обывателя при виде военной мощи родной страны. И в такой торжественный момент не следует, ко-нечно, неделикатно вспоминать, что почти все кровопро-литные войны возникают по прихоти парочки коронован-ных негодяев или кучки мошенников, которым понадоби-лось надёжное прикрытие для каких-то своих крайне по-дозрительных делишек. Но не будем отвлекаться, потому что приближается артиллерия.
А вот и артиллерия! Сначала мелочь, она неинтересна. Но дальше уже кое-что. А вот и о-го-го. Трудно сказать, что выглядит внушительнее упряжки тяжеловозов-першеронов или толстоствольные гаубицы, которые они волокут. Ездовые, чутко придерживая вожжи, полегоньку клюют носом, но дорогу всё же чуют правильно. Артилле-ристы сидят на лафетах с каменными лицами. Почти не разговаривают друг с другом по причине лени и глухоты. Затем совсем уж скучный, но ужасающе длинный обоз. Тут везут одно, другое, третье. Вещи упакованы небрежно, поэтому тюки и ящики часто падают с телеги в пыль. Ги-периону неохота придумывать, что там везут, и он одним махом воображения отсекает мысленный обоз и отправля-ет его в небытие. Конечно, делать так не следовало, потому что вместе с ядрами, зарядными ящиками и санитарными носилками улетучиваются также и походные кухни, в ко-торых уже почти сварилась каша.
Поскольку ненакормленные бойцы не обладают необ-ходимым патриотическим духом и успешно сражаться не могут, Гиперион по некотором размышлении отправляет и их тоже вслед за обозом. Теперь дорога расчищена и её можно населить новыми персонажами, но в голову пока ничего не приходит.
Если идёшь по дороге достаточно долго, обязательно встретится что-нибудь необычное. На этот раз то была кучка людей, занимавшихся тем, что принято называть дракой. Их занятие выглядело несколько односторонним, в том смысле, что несколько человек усердно драли одного.
Мне кажется, что ваше состязание не вполне отвеча-ет требованиям спортивной этики, сказал Гиперион.
Бойцы посмотрели на ненужного свидетеля потасовки запотевшими от усердия глазами, ещё несколько раз пнули ногами поверженное тело и удалились, удостоив короля лишь коротким, но достаточно выразительным ответом, смысл которого сводился к тому, что нечего постороннему вмешиваться совсем не в своё дело.
Побитый встал, отряхнулся и с чувством сказал сво-ему спасителю, что ему, спасителю, крепко повезло со-вершить сегодня воистину превосходный поступок. Ко-роль возразил, что считает свою услугу настолько пустяч-ной, что и говорить о ней не следует.
О нет, вы глубоко не правы, ибо не ведаете, кого су-мели сегодня защитить. Да будет вам известно, торжест-венно провозгласил пострадавший (вскоре выяснилось, что его звали Филогеном), что я имею немалую честь при-надлежать к столь знатному и древнему роду, что притяза-ния на первенство всяких Бурбонов, Гогенцоллернов или амбициозных потомков перуанских королей могут вызвать у меня только саркастическую улыбку. Проведенные мною длительные изыскания не у всех хватило бы духа на по-добное показали, что я происхожу по прямой линии от Адама, а последний разве кто посмеет в том усомниться? был прирождённым аристократом, по крайней мере в первую половину жизни, когда он из принципа не желал ударить пальцем о палец, а лишь временами лениво протя-гивал руку, чтобы безнаказанно сорвать любой съедобный плод, кроме яблока.
Но потом вашему прославленному предку всё же пришлось хорошенько потрудиться в поте лица своего, сочувственно заметил Гиперион.
Не совсем так, возразил Филоген, поскольку на-прягался он чаще для виду, а не по истинной необходимо-сти. В основном он предпочитал услаждать слух своих овечек и баранов игрой на арфе. При этом пением своим он почти не уступал Орфею. Так что всякое дикое зверьё, заслушавшись, вполне готово было выйти из леса и улечь-ся у ног певца. Но почему-то оно этого не делало.
Гиперион тоже принадлежал, как он считал доселе, к древней и уважаемой фамилии, но, не обладая непроби-ваемой убеждённостью своего случайного попутчика, не стал понапрасну шевелить ветви своего генеалогического древа отдельные отростки корней этого примечательного растения и впрямь довольно смутно просматривались во тьме веков.
Завидую вам, сказал король, решивший, что время откровенных излияний для него ещё не наступило. По моему мнению, даже самая маленькая принадлежность к знатному роду является бесконечно привлекательной (Фи-логен одобрительно кивнул). Однако лично я не могу по-хвастаться сколько-нибудь знаменитыми предками («Ну каков плут!»). В бесконечном ряду предшествовавших мне мирных землепашцев и вечно озабоченных сельских учи-телей не нашлось места ни римским консулам, ни наполе-оновским маршалам, ни даже чиновникам местного
