партии.
А как она называется? вежливо поинтересовался Пеликен, хотя ему было совершенно всё равно, какое имя она носит. Ведь всем известно, что названия партий, также как конфет и духов, не имеют ни малейшего отношения к тем основным ценностям, которыми данная организация или данный продукт намереваются осчастливить человече-ство.
«Единая и неповторимая», гордо сказал партийный лидер. Сокращённо «Едимая». А ты кто такой?
Увы, с показным смирением отвечал Пеликен, мне нечем особенно похвастаться, кроме разборчивого по-черка.
Не стесняйся, дружище, подбодрил его бывший банкир. Все мы тут не ангелы. А со статьями ты дело имел?
Мне как-то неловко перечислять все статьи, имев-шие ко мне отношение, сказал король. Но писал их не я, а другие очень серьёзные люди. Право, мне очень и очень стыдно.
Мне по душе такая сдержанность, сказал Гарри Флинт, хорошо знакомый с некоторыми статьями, но я хотел бы услышать, как тебя зовут.
Меня зовут Кордильеро, ответил Пеликен.
Какое странное имя! воскликнул партийный лидер. Никогда раньше не встречал такого.
Я тоже не встречал, признался Гиперион (и это была святая правда, потому что король брякнул первое, что пришло на ум).
Стоит ли объяснять просвещённому читателю, что выбор имени, псевдонима или просто клички это совсем не пустяк, а важнейшая вещь? Можно было бы сказать архиважнейшая, но так уже сказал другой классик, и мне не хочется нескромно повторять его. Представьте себе… нет, вы только представьте, что Юлия Цезаря звали бы иначе. Например, Вячеслав Александрович, как хоккейно-го тренера. Согласитесь прекрасно звучит. Но разве ко-горты Верцингеторикса дрогнут перед таким именем? Нисколько! Они просто рассмеются! Или на минуту пред-положите, что Бонапарта назвали не Наполеоном, а Вади-ком. Да с таким именем ни первым консулом, ни импера-тором не выберут, сколько ни проси.
Поэтому, если вы захотите скрыть своё настоящее имя и при этом рассчитывать на минимальное уважение, не то-ропитесь провозглашать первую попавшуюся ерунду. Здесь следует надолго задуматься, помедлить, посмотреть на небо, потом на землю, можно несколько раз оглянуться. Потом вы делаете плавный, но несколько неопределённый жест рукой и, наконец, по ситуации, выпаливаете или, на-оборот, выдавливаете:
Меня зовут Гонзаго (или Вова, или Арташес, или Хулио Пабло де Геррильеро, или Гога, или Олег Григорье-вич, или Джарулла Ибадулла оглы Абакаров, или… да говорите что угодно, лишь бы вам поверили. Но только не Кордильеро, не Ниагаро, не Атлантико. Потому что сразу посыплются вопросы, возгласы сомнения и недоверчивое хмыканье, ибо все мы в школе хотя бы кое-как учили гео-графию).
Вот и Гарри Флинт сначала заудивлялся, а потом мах-нул рукой и решил не расстраиваться по такому пустяку, как диковинное имя его нового секретаря. Более того пригласил Кордильеро, то есть Пеликена Гипериона, оту-жинать.
По-видимому, ужин удался на славу, потому что на другой день Гиперион проснулся на каком-то залитом со-усом диване и никак не мог восстановить в помрачённой памяти все детали этого восхитительного праздника. Вспоминались только жареные омары и как пили шампан-ское из дамских туфелек.
Голова трещала, как пулемёт, а ведь надо было ещё писать речь.
Надо так надо, и речь была написана.
Прекрасно, сказал Гарри Флинт, бегло просмотрев набросок. Дорогие сограждане…отдадим свои голоса достойнейшему…за годы сделаем дела столетий…лучше Гарри в целом мире не найдёшь…чудесно!
До чего всё-таки коварен homo sapiens! Мне так и хо-чется сказать homo vulgaris, но это было бы неоправдан-ным умалением королевского величия. Шаловливый Кор-дильеро-Пеликен, которого чрезвычайно забавляла вся эта история, в последний момент подсунул невнимательному политику совсем другой текст. А тот, не разобравшись, за-голосил прямо с трибуны:
Дорогие мои избиратели! Я так глубоко вас люблю и так высоко уважаю, что готов снять перед вами шляпу, ко-торой у меня нет. Почему нет? Это отдельный вопрос. Но я бы охотно снял её перед вами, если бы она у меня была. Но нет у меня шляпы, шляпы нет у меня, нет её, и всё тут.
Однако, странные слова я говорю.
Сегодня здесь перед вами, опираясь на гипотетиче-скую презумпцию перпендикулярности автократии архи-тектурному консонансу, я искренне обещаю реинкарниро-вать экранированное биополе в осадочные слои докем-брийского периода, связанные неразрывными узами с ме-тафизическим подходом к аллитерации согласных в не-удавшихся произведениях ранних византийских поэтов.
Интересно какое это имеет отношение к выборам?
Но прежде, чем говорить о выборах, ха-ха-ха, нужно твёрдо понимать, что сегодня, хе-хе-хе, наше общество решительно сменило медлительного Золотого Тельца на быстроногого Золотого Коня, оседлав которого мы намно-го быстрее достигаем цели наших умеренных желаний. Вот куда устремлены все ваши и все мои помыслы, и не будем больше врать друг другу!
Сытые мухи к учению глухи!
Всем хорошо известно, что Эверест находится не там, где Эльдорадо, а Мелитополь не там, где Антарктида, от-куда следует, что сумма углов треугольника равна пи, даже если этот треугольник нарисован небрежно, как план оса-ды Сарагосы. Сам я этот замечательный план не видел, и вы его тоже не видели и никогда не увидите, потому что никто его вам не покажет. Да и не нужен он нам, потому что всё наше внимание следует обратить на Первый Бран-денбургский концерт Баха.
Ты, брат, рассуждаешь глупо и постыдно. Или мо-жет на солнышке пережарился?
Это уже стали интересоваться рядовые избиратели. Про архаичного тельца и динамичного коня они поняли всё с полуслова. Реинкарнацию и Сарагосу они ещё как-то стерпели, но Бранденбургский концерт это уже слиш-ком!
Кордильеро! взвыл кандидат в слуги народа. Что это такое?! И он возмущённо потряс листком, написан-ным, следует отметить, превосходным почерком.
Это ваша речь перед ранее трудящимися избирате-лями, нахально ответил подлинный автор необычного спича. Но если ваша лихая болтовня людям не сильно нравится и, так сказать, задела за ретивóе, они могут от-дать свои гражданственные голоса Джону Сильверу. Как хорошо, когда есть выбор! Иначе это не выборы, а нечто совсем другое.
Чтобы описать дальнейшее, нужен не скромный про-заик, коим является автор этих незабвенных строк, а живо-писец с талантом не ниже Джошуа Рейнольдса. Потому что на лице крутобрюхого оратора за короткий срок сме-нилось больше цветов, чем их бывает в умытой дождём весенней радуге. Сначала оно стало белым, потом крас-ным, затем последовательно зелёным, синим, фиолето-вым, оранжевым, снова красным и так далее, и так далее. Все, кому посчастливилось наблюдать это памятное зре-лище, утверждали не без оснований и не без злорадства, что физиономия толстощёкого политика в тот момент сильно смахивала на «Сирень» Врубеля, хотя отдельные образованные личности склонялись к тому, что всё это больше напоминало «Водяные лилии» Клода Мане.
На фоне этой божественной игры красок расставание развесёлого Кордильеро и раздосадованного Гарри Флинта прошло довольно бледно и даже тускло: несколько выра-зительных напутственных слов, убедительный шлепок по затылку, пара чувствительных пинков ногой вот, пожа-луй, и всё. Зато в стане Джона Сильвера короля приняли с распростёртыми объятиями.
Как я рад, сказал Гиперион, бросаясь в эти объя-тия. Как я рад пожать руку человеку, у которого слово никогда не расходится с делом!
Рука политика была липкой и холодной.
Нет, нет, поправил новичка достопочтенный Джон Сильвер. Прошу не путать. Всё как раз наоборот у меня дело не расходится со словом.
Поразительно! с восхищением сказал король. Вот ведь как устроен мир: то, что рядовому обывателю может показаться сущей нелепицей и безвкусной переста-новкой слов, выдающемуся человеку представляется высо-чайшим достижением разума.
Хорошо, что главный партийный жрец расслышал только последние слова. Поэтому он благосклонно кивнул головой Гипериону и пожелал видеть его в своей свите.
Почту за честь, не совсем искренне ответил при-глашённый, но как называется ваша партия?
«Союз пламенных носителей цивилизации», с гор-достью сказал предводитель.
Ага, понятно, кивнул головой сообразительный неофит. «Сопланос», или что-то в этом роде.
Это большое счастье, что вожди упорно не умеют слушать своих подопечных. Иначе бы они такое услыша-ли! Но природа мудра, и для того, чтобы обеспечить вы-живание руководящих видов, она снабдила их органом слуха, воспринимающим сигналы исключительно сверху. А всё, что поступает снизу, преобразуется в ласковый убаюкивающий шёпот. К тому же, и низам от такого по-рядка вещей тоже легче, иначе над ними постоянно чинили бы жестокую расправу за недостаточное уважение к вер-хам. И впрямь всё к лучшему в этом лучшем из возмож-ных миров, как бывало говаривал уж не помнится кто и неизвестно по какому случаю.
Всё-таки ехидноватые слова Пеликена не пропали да-ром их хорошо расслышал начальник личной охраны Джона Сильвера. Уж на что, казалось, мозги его чрезмерно обросли жиром и мускулами, но простейшие соображения всё ж остались доступными обладателю этого нелишнего органа.
А на кой дьявол нам сдался этот пустобрёхий моло-дец? спросил Беэр (так звали этого охранника) со всей прямотой хорошо вышколенного военного.
На такой вопрос Сильвер не нашёл подходящего отве-та и в поисках подсказки устремил свой мутный взор на короля (при этом Гипериону вспомнились слова Мелвилла: «Взгляд тупицы ещё менее переносим, чем взгляд дьяво-ла»).
Может быть я вам и не нужен, дипломатично на-чал Пеликен, но вот вы мне нужны.
?
Потому что без вашей поддержки я не смогу выта-щить Золотого Коня.
Золотого Коня!?
Последние слова Сильвер и Беэр выкрикнули одно-временно и в унисон, и это в очередной раз неопровержи-мо доказывает, что единство бытия самым решительным образом сказывается на единстве сознания, что бы на этот счёт не говорили беспардонные критики диалектического материализма. Да и чьё сердце, неравнодушное к милым прелестям жизни, не забьётся, не вздрогнет, не затрепещет при таких сладостных словах Золотой Конь! Бурное во-ображение, у тех, у кого оно есть, сразу же начинает рисо-вать необыкновенные многообещающие радости и совсем уж несложные пути к этим радостям. Добросовестный по-вествователь этой истории и сам бы с превеликим удо-вольствием принял участие в поисках и обуздании Золото-го Коня, если бы неотложные семейные обстоятельства не обуздывали его самого. Но всё равно, его доброе сердце способно порадоваться и за других.
Наверное и любознательный читатель не прочь узнать вместе с Джоном Сильвером и косолапым
