Корсунь-шаг первый

этом лучше сейчас не думать.  В подтверждении его мыслей, ворота во двор распахнулись и в них на полном скаку, влетел верхом , еще совсем молодой центурион. Спрыгнув со своего коня, он подбежал к стратигу и запыхавшимся голосом произнес:  «Командир, толпа смела охрану городских ворот, разоружила караул на стенах и открывает ворота варварам. Все кто оказал ей сопротивление, убиты. Два центуриона буквально разорваны на куски разбушевавшейся  чернью. Самое меньшее, чем через час, варвары захватят весь город и будут здесь. Спасайся, стратиг, и спасай свою семью». Андроник с кривой усмешкой посмотрел на центуриона и произнес: «Куда бежать? Из города нам никому не уйти. Нас либо схватят русичи, либо разорвут свои же по дороге. Если дело обстоит так, как ты говоришь, варвары уже блокировали все входы и выходы из города. Порт то же у них в руках. Будучи на месте Владимира, я бы сделал именно так. Мне остается только одно. Принять смерть здесь, на пороге этого дома, защищая свою семью. Вас об этом просить не могу, не имею права. Попытайтесь спастись, если сможете». Начальник тайной стражи, поднялся со своего места и, пятясь задом к воротам, вышел со двора. Стратиг , только криво усмехнулся, видя как тот  уже выйдя за ворота, бегом бросился прочь от его дома. Молодой центурион, присев на скамью, рядом со своим командиром произнес: «Мне бежать не куда, семьи у меня  нет, да и из города не уйти. Я останусь здесь, стратиг, сражаться вместе с тобой – честь для меня». Андроник посмотрел на молодого солдата, не пытаясь скрыть наворачивающиеся на его глаза слезы, и произнес: «А если так, то пойди запри ворота на засов. Я в дом, мне надо переодеться. По моим расчетам у нас на все приготовления - не более четверти часа». С этими словами он поднялся по лестнице в дом. Немного постоял перед спальней. И приняв решение не будить спящих жену и дочь, забрав из комнаты одежду, доспехи и оружие вышел из дома через черный ход, предварительно закрыв на засов парадную дверь. Присев на скамью на заднем дворе, стратиг одел чистую одежду, затянул застежки брони, приладил к поясу меч и подняв на руку круглый щит обогнул угол дома-то, оказавшись на террасе перед его основным входом. Там  уже ждал, исполнивший его приказания центурион. Они присели на ступени перед парадным входом и стали ждать. Как и предполагал стратиг, ждать им пришлось не долго. Сначала до воинов донесся приглушенный гул, как будто рой рассерженных пчел вылетел из своего улья, потом в этом гуле стали различимы топот бегущих людей, бряцанье оружия и грубые мужские голоса, кричавшие что-то на непонятном им языке. Стратиг с центурионом молча поднялись со своих мест и обнажили мечи. Прокатившаяся по улице волна, остановилась у ворот дома стратига . Что- то непонятное прокричал голос на варварском языке. И, по всей видимости, по его команде деревянные ворота, обшитые для крепости металлическими пластинами закачались под тяжестью напирающих на них людских тел. Из-за забора показались головы в шлемах, оглядывающие дворовое пространство дома и с  удивлением обнаружившие в нем всего двух воинов. С криками они стали перебираться через забор, спрыгивая  во двор. Стратиг поднял меч над головой и, посмотрев на центуриона, сказал: «Вот и наш час пришел, дадим им открыть ворота, меча поднять не успеем – затопчут». И с яростным  криком бросился на оказавшихся во дворе варваров. За ним следом на врагов устремился и молодой центурион. За несколько минут боя стратиг увидел, как пал под тяжелым варварским топором, разрубленный надвое его товарищ, а он сам, стоя спиной к забору, отбивался от четырех русских воинов, успев прикончить и ранить до этого не менее трех нападавших на него.  Он слышал, стук падающего на каменные плиты двора большого деревянного засова и треск открываемых варварами настежь ворот. Крики толпы вваливающейся во двор его дома. Смех и гогот, окруживших его с трех сторон варваров, спорящих на своем языке между собой о том, сколько еще продержится против четверых этот греческий воин. Двое из них уже лежали на плитах двора, один из которых был мертв, пораженный мечом стратига, другой легко ранен. От двух других стратиг отбивался, прикрываясь щитом. Вражеские голоса и грубый смех сливались в ушах стратига в единый назойливый гул, его глаза заливал пот, струйками стекающий из под шлема с высоким гребнем. Руки его слабели, наносимые им удары с каждой минутой, становились все менее чувствительными для нападавших на него варваров. Еще несколько минут, подумал стратиг и меч сам выпадет из  ослабевших рук. Вот и мой черед пришел. Пора молиться, а иначе можно и не успеть. Начав  произносить про себя заученные с детства слова, стратиг отбросил в сторону, ставший бесполезным щит и, обхватив рукоять своего меча обеими руками, набрав в легкие побольше воздуха и выдыхая его с криком ярости, бросился на  врагов в свою последнюю в жизни битву. Раздался резкий окрик. Копыта  лошадей процокали по мощеному камнем двору, кольцо варваров вокруг стратига разомкнулось и, подняв глаза, он увидел сидящих н верхом двух всадников,  голову одного из которых венчал шлем с длинным хвостом, какого-то животного  на самой его макушке. Второй, сидевший на белом жеребце, явно выделялся богатством своей одежды среди всех прочих, подняв руку над головой, он отдал приказ своим воинам. Кольцо нападавших  раздвинулось еще шире. А богато одетый воин, спрыгнул с коня и встал, обнажив свой меч, напротив стратига. Несколько долгих минут они пристально смотрели друг на друга. За это время стратиг смог хорошо рассмотреть стоявшего перед ним варвара. Он был ладно сложен и одет, его плечи, закованные в чешуйчатую броню покрывал пурпурного цвета плащ, подбитый с внутренней стороной дорогим мехом. Широкие штаны из телячьей кожи были заправлены в запыленные мягкие  сапоги. Пальцы рук, обхватывающие рукоять, большого, похожего на двуручный, меча унизаны золотыми перстнями. Из под островерхого шлема, закрывавшего верхнюю часть лица и переносицу воина, на стратига внимательно смотрели умные голубые глаза. Неизвестный воин прервал затянувшееся молчание и произнес  на довольно чистом греческом: « Все кончено стратиг, город в наших руках. Дальнейшее сопротивление бессмысленно. Мы знаем, кто ты. И будем судить тебя прилюдно, на площади за содеянное тобою, под стенами этого города. И может быть, мы сохраним твою жизнь. Это говорю тебе, я Владимир – князь Киевский». Услышав имя стоявшего перед ним, стратиг заиграл желваками на  скулах.  Ненависть к презренному варварскому конугу, который оказался удачливей его в этой осаде рвалась наружу. Этот варвар победил его, умудренного столькими  битвами и впитавшего высокую воинскую науку, чуть ли не с молоком матери. Этого понять и тем более пережить Андроник не мог. И с криком: «Так и умри тут то же вместе со мной»,- последний стратиг Херсонеса, патрикий Византийской империи  кинулся на князя, пытаясь достать своего врага мечом. Владимир, еле заметным движением тела, отклонился в сторону от наносимого ему удара,  меч его как молния, рассекая воздух обрушился на голову нападавшего грека, разрубив гребень его шлема на двое. Стратиг медленно с открытыми закатившимися глазами оседал на каменные плиты двора. Князь  поднял свой меч для последнего решающего удара, собираясь окончательно покончить с коварным греком. Последнее что видел Андроник в своей жизни, как на пороге его дома, у раскрытой настежь входной двери стоят его жена и дочь. Такие красивые и очень похожие друг на друга. Дочь закрыла глаза от страха руками. Лицо жены исказилось в истошном крике отчаянья. Крича что-то в его сторону, она в мольбе протягивала руки к мужу. Но он уже ничего не слышал, так в этот миг меч Владимира опустился  на его грудь, вспорол грудную клетку и, круша ребра на своем пути, пронзил ему сердце.

                                                     Глава XII
                              Где каждый сам в ответе за свою душу.
    В тот момент, когда  Владимир наносил  смертельный удар стратигу, проснувшиеся от шума во дворе  его жена и дочь   выбежали из дома, где и застали последний момент схватки. Кассандра громко кричала, пытаясь предотвратить смерть мужа.  Но ее крики и мольбы, уже не могли остановить разящий меч Киевского князя. И когда стратиг  испустил дух, она бросилась к телу погибшего, бесполезно пытаясь заслонить его собой, захлебываясь от рыданий. Князь Владимир, отойдя от места поединка, вытирал окровавленный меч о гриву своего коня. Несчастная женщина подняла к нему свои большие полные слез голубые глаза и, глядя в спину Владимира, произнесла: «Будь ты проклят, убийца! И пусть глаза твои никогда не увидят света божьего, как и глаза убитого тобой, мужа моего. Господи, услышь мою мольбу, покарай безбожника». Последние слова убитой горем женщины, прозвучали в полной тишине и были хорошо слышны князю. Он резко обернулся к Кассандре, меч все еще был в его руках. Глаза  недобро сверкнули. Волк внутренне напрягся. И в одно короткое мгновение  меч князя пронзил тело несчастной обезумевшей от горя Кассандры, соединив собой  в один миг их тела и души с мужем воедино.  В этот момент трагическую тишину происходящего прорезал басовитый удар церковного колокола центрального городского собора, который подхватили колокола приходских церквей, возвещавших о полуденной службе. Их басово-малиновый перезвон заставил притихших воинов вздрогнуть, вернув их к  реальности. Русичи, опасливо поглядывая в сторону князя о чем-то переговаривались, в пол голоса обсуждая произошедшее. Владимир, продолжая смотреть прямо перед собой, как будто ни как не мог оторвать свой взгляд, прикованный к двум мертвым телам,  молвил: «Жробейн подойди ко мне». Волк, повинуясь приказу князя спрыгнул с коня  и встал  слева от него. Тот не глядя на своего старого товарища, тихо произнес: «Дай мне свою руку старый друг». Варяг протянул ему руку, за которую князь тут же взялся своей соединив их в крепком рукопожатии и громким голосом, так что бы его услышали все присутствующие произнес: «Слушайте и передайте всем, кто не слышал. Отныне он - Жробейн или по - нашему Волк, в этом городе главный воевода.  Корсунь и этот дом я отдаю ему. И все воины моей дружины должны выполнять его приказы, как мои собственные. Скачите и передайте всем. Пусть возьмут под охрану храмы греческие, того кто хоть что- нибудь возьмет в них себе, или обиду чернецам в них служащим учинит, тому - смерть на месте. За каждого в городе, кто будет убит без меча в руке, безвинно – смерть. Грабить и насилие в Корусуни чинить, не сметь. Склады с продовольствием открыть и раздать все нищим и обездоленным. Воду в город вернуть. А за отвагу и преданность вашу,  всем кто жив и погиб, каждому воздам сполна. Половину получите здесь, оставшуюся половину  в Киеве. А тем, кто ослушается слов моих , нет места ни рядом со мной, ни в дружине моей и на Руси места не будет. А теперь идите и передайте это всем тем, кто слов моих не слышал». Воины стали расходиться, и через какое-то время на месте остался лишь сам князь, Жробейн и корсуньский священник Анастас. Не выпуская руку Волка из затянувшегося крепкого рукопожатия, Владимир тихо произнес, обращаясь к нему: