Роман Ангелины.

показывая, что чувство юмора ему не чуждо. — Скорее всего, и те, кто теперь будет верен мне, так же получили некоторые средства?!
— Не всё ли равно? — небрежно отмахнулась Юлия. — Главное, что императором станешь ты! И не бойся, если будет трудно, я взвалю на себя эту тяжесть и помогу тебе.
— А каким будет моё имя, когда я стану императором?
— Согласно традиции, тебя назовут Марк Аврелий Антонин. Или это имя тебя не устраивает?
— Я хочу называться Элагабал! — Авит произнёс это твёрдо, видимо, решение не было спонтанным.
— Хорошо, пусть будет так. Но официально тебе придётся носить всё же имя Марк Аврелий.
— Ах, как я ненавижу весь этот официоз! Вот почему мне по нраву оргии — там полная свобода!
— Этого у тебя никто не отнимет. Наоборот, я буду способствовать, чтобы ты никогда не нуждался в новых наложницах. Кстати, со мною прибыли несколько красивых рабынь. Есть среди них и девственницы.
— Это хорошо, а то здесь с этим становится всё хуже.
— А может, просто аппетиты твои велики? — Юлия провела влажным языком по сочным губам и посмотрела на внука так, словно он мог стать объектом её вожделения.
И в ответ она получила такой же взгляд. Но не знаю, может быть, это мне всего-лишь показалось. Хотя, сколько было случаев, когда благородные римские правители жили-поживали самой разнузданной половой житухой со своими ближайшими родственниками! И за это потомки их не столько ославили, сколько прославили. Но это пусть остаётся на совести тех, кому подобные отношения — мёд и перец!
 
— И ещё, внук, — продолжила Юлия, погасив огонь вожделения, — у тебя теперь будет интересный собеседник. Солат.
— Кто он?
— Это философ, но не совсем обычный.
— Ты же знаешь, бабушка, как я не люблю этих философов!
— Этот Солат смог уничижить самого Филострата! А это не удавалось ещё никому!
— Вот как? Тогда действительно, будет любопытно его послушать.
— Да, но особо не пытайся вникать в тонкости. Тебе нужны лишь некоторые познания, которые могут пригодиться в управлении империей. Этот философ знает очень много. Правда, некоторые его идеи не совсем законны. Например, он утверждает, что вскоре вся власть будет принадлежать плебсу, а императора не станет вовсе!
— Странно, что после таких слов он ещё жив!
— Он жив до тех пор, пока нам необходимо!
— А ты не боишься, бабушка, что этот Солат заразит меня своими идеями, и я откажусь от власти?
— Нет, не боюсь, ведь этот философ начисто отвергает не только твои любимые оргии, но даже и простое вкушение телесных сладостей, если они незаконны!
— Но я ничего незаконного не делаю! — искренне удивился Авит.
— А Солат считает, что рабства быть не должно. А у одного мужчины может быть лишь одна женщина!
Юноша так был поражён услышанным, что не сразу нашёлся:
— А он не сумасшедший?
— Ну, как сказать? Вообще-то все философы немного сумасшедшие, но в этом есть резон.
— Какой же может быть резон в сумасшествии?
— Выдумать что-то новое нормальному человеку не под силу!
— Вот в этом ты права! Поэтому я и скучаю, что делаю то, что уже известно. Необходимо придумать что-то необычное! — обрадованно сделал оригинальный вывод Авит.
 
 
III
 
Ангелина видела в зеркале отвратительную картинку. На неё глядела, нагло вытаращив серые маленькие глазки, конопатая взъерошенная девчонка. Волосы её, цвета недоброкачественной ржавчины, были собраны в небрежный пучок, торчащий на макушке подобно плюмажу на шлеме воина. Но на шлемах эти роскошные украшения подчёркивали значимость их владельца, а здесь, на голове рыжей девчонки, бесформенный пучок волос выглядел верхом безвкусицы и нелюбви к себе!
Ангелина скорчила гримасу, и отражение её с удовольствием повторило.
— Ну и уродина! — едва сдержавшись, чтобы не плюнуть в гадкое отражение, вздохнула наша несчастная героиня.
Она отвернулась и поднялась со стула. Да, и с фигуркой её было не всё в порядке. Где же ты, тонкая грациозная шейка, плавно переходящая в изящность узких округлых плечиков? Где же ты, тончайшая талия, разрубающая стройный стан на две почти равные части? Где же ты, волнующая полнота бёдер, незаметно перетекающая в идеальную стройность самых прекрасных в мире ножек?! Неужели в этой эпохе не нашлось для нашей любимой героини более привлекательной упаковки? Или Ванда устала скрежетать зубами, постоянно сравнивая себя с Ангелиной и осознавая своё несовершенство?
Я бы ответил на все эти вопросы, ничего не утаив, но, увы, и сам могу лишь строить догадки по данному поводу. Впрочем, разве это так уж важно, какую оболочку принимают наши герои? Главное, чтобы души их и сердца не растеряли верности и любви друг к другу, и чтобы воля Романа и Ангелины наливалась упорством и силой, как мышцы свихнувшегося бодибилдера.
 
Ангелина ещё раз без удовольствия бросила взгляд на своё отражение, но в серых глазках её появилась весёлость:
— Хотя, возможно, это и к лучшему. Кто позарится на такую страшилку?! Признаться, мне просто осточертело уворачиваться от мужиков, алчущих моего тела. Ах, мой любимый, если б ты знал, как я здесь всем желанна! И никто даже не подумал полюбопытствовать о моих годах! С какой бы сластью, с каким трепетом я отдала бы тебе своё тело, а душа моя уже давно твоя!
Ангелина шмыгнула толстым вздёрнутым носиком, и конопушки ярче проявились на бледной коже щёк.
Но долго плакать девушке не пришлось. В комнату вбежала Тира, смуглая персиянка, как и Ангелина бывшая прислужницей Авита:
— Кассия, нам пора!
— Куда? — непонимающе уставилась Ангелина на персиянку.
— Как это куда? Ты разве забыла, что скоро начнётся богослужение Элагабалу?! Возможно, оно будет последним!
— Последним?
— Да. Ты ничего не знаешь?
— Что я должна знать?
— Наш хозяин скоро станет императором!
— Это хорошо?
— Для него — конечно. А вот что будет с нами, я не знаю.
Ангелина пожала плечами:
— А что может быть с нами?
— С нами может быть всё! Авит может нас взять с собой, а может и утопить в море!
— Утопить? Зачем?!
— А затем. Мы все — его собственность. А собственность нельзя просто так бросить. Но тебе-то это не грозит. Ты для Авита лишь прислуга. Ведь он так и не попробовал тебя?! — пренебрежительно спросила Тира.
Ангелина смутилась и пробормотала сквозь сжатые зубы:
— Ещё чего не хватало! Пусть бы только посмел!
— Уж не ты бы ему запретила сделать это? — в глазах Тиры зажёгся злобный фонарик.
— Да, я! — Ангелина так жёстко упёрлась взглядом в красивые чёрные глаза Тиры, что та этого не выдержала и отвела взор. — Только я буду решать, кто и когда меня попробует!
«Ах ты, рыжая стерва! — выпрыгнуло из недр души Тиры. — Да кому ты нужна, такая уродина! Последний раб на тебя не позарится! Но гордость твою нужно обломать. И я это сделаю!»
Вслух же Тира сказала:
— Что ж, это хорошо, что ты такая смелая и гордая! Ну, а если б вдруг ты не смогла воспрепятствовать, и тобой кто-либо овладел?
— Я не стала бы жить! — ни мгновения не раздумывая, воскликнула Ангелина.
— Я тоже так когда-то думала, — внезапно загрустила Тира. — И я была гордая, и мне казалось, что, обесчесть меня кто-то, и я тут же умру. Но, как видишь, живу и очень даже неплохо.
— И ты не жалеешь, что так произошло?
— А что изменится от этого? По мне, лучше жить блудницей, чем умереть девственницей!
— Ты, наверное, никогда не любила? — с жалостью в голосе прошептала Ангелина.
— Я?! — взорвалась Тира с такой силой, что вспышка сверхновой показалась бы в сравнении с этим огоньком светлячка. — Это я не любила?! Да что ты знаешь о любви, рыжая уродина?!
Но дальше персиянка говорить не смогла. Она упала на кровать Ангелины, и жуткие рыдания сотрясли её немного полное, но красивое тело.
Ангелина не стала утешать Тиру, позволив ей выплакаться вволю. И слёзы вымыли шлаки злобы из души несчастной:
— Мне ли не знать любовь?! Меня схватили прямо с супружеского ложа, в тот момент, когда должно было свершиться величайшее чудо! Мой возлюбленный был убит прямо на ложе, и кровь его обагрила то место, где должна была пролиться кровь моя, невинная! Но он и мёртвый, с разорванной грудью, смотрел на меня, и в глазах его были любовь и счастье! А меня запеленали в ковёр и привезли сюда, где в тот же день честь моя была растоптана!
Ангелина оцепенела, когда представила услышанное. В неё, словно бетонный раствор, влился ужас и мгновенно затвердел, парализовав тело и душу. Но скоро из глаз хлынули слёзы, и горячая соль растворила твердь:
— Бедная, бедная Тира! Я даже не могла вообразить, что может случиться такая беда!
А персиянка уже успокоилась, и ей стало неловко за проявленную слабость:
— Всё уже пережито, Кассия. Мне иногда кажется, что ничего и не было, хоть и прошёл всего год с того дня.
— Ты очень сильная! Я бы не смогла жить после всего этого!
— Нет, Кассия, я слаба, и именно поэтому живу!
Девушки замолчали.
«Господи, а если бы я оказалась на месте Тиры? — содрогаясь, думала Ангелина. — Я, наверное, умерла бы сразу, на месте! Нет, я даже не могу представить, что меня вырывают из объятий любимого, а его убивают на моих глазах! Нет! Нет!! Нет!!! Господи, только не это!!! Лучше убей меня, но не допусти, чтобы я увидела смерть Романа!»
А Тира, успокоившись, думала о своём:
«Дура, распустила сопли! Зачем я тут разжалобилась перед этой девкой?! Что ей до меня, а мне до неё!? Нет, Кассия, я сделаю так, чтобы и ты испытала женское счастье! Довольно тебе нежиться в детской невинности! Пора обломать твою гордость, потом же сама мне будешь благодарна!»
Тира поднялась с ложа:
— Пойдём, Кассия, нас ждут.
Ангелина кивнула:
— Пойдём. Но после богослужения вновь устроят застолье?
— Обязательно. И оно перейдёт в самую разнузданную оргию! — страстно сверкнула глазами персиянка.
— Как бы мне избежать её? — задумчиво прошептала Ангелина.
— Я постараюсь тебе помочь в этом.
— Правда? Спасибо тебе, Тира!
— Благодарить будешь потом, если сможешь и захочешь!
 
Вот ведь, дорогой читатель, какие гадкие дамочки встречались в той эпохе! Как хорошо, что в наше время их нет! Что ты говоришь? Есть? И много?! Да, признаться, и мне они встречались, но я думал, что это лишь исключения. Не знаю, как ты, но я не могу понять, почему бывают так жестоки те, кто волею природы должен быть нежен и всепрощающ?! Неужели именно так всё было задумано с самого начала? Ну да ладно, не мне критиковать разум высший, коли так происходит, это не случайность!
Но я не могу не высказать своего разочарования этой персияночкой! Вот стерва-то! Самой досталось, так другим бы того не желала! Ведь я уже почти поверил, что она, выплакавшись, переменится и отнесётся к нашей героине как к подруге. Но душа женская глубже и темнее любого входа в преисподнюю и таинственнее самой смерти! Как я рад, что не родился женщиной!
 
IV
 
Роман устало махнул рукой. Он понял, что этому юноше все философские концепции нужны так же, как ему, Роману, императорский трон.
— В твои годы я был любознательнее! — заключил Роман и принялся собирать свои записи.
Авит исподлобья глянул на своего