частоты крупных массивных объектов, включая сверхмассивные черные дыры и невероятно огромные пустоты. То средние и высокие: дрожащие и как бы озябшие частоты звезд, галактик, туманностей, похожих на невесомую паутину или полупрозрачную дымку, от которых в теле происходит некий приятный озноб. Где-то среди них таится другая жизнь, сама возможность существования которой полна приятной таинственности. В некоторых из высоких дрожащих частот ее можно даже услышать. Но нет возможности разобрать и расщепить эту информацию на составляющие, чтобы дать четкие характеристики тому, что таится в данных сигналах. Это на другом уровне восприятия, недоступном обычному сознанию, которое требует воспринимать наличие иной жизни как данность. Однако светло-белое ядро не позволяет отвлечься на все эти мысли и проникнуть в осмысление их глубже, буквально притягивая сознание через бесконечность расстояния к центру Вселенной. [/b]
И все меньше и меньше остается до него пути, и все яснее и отчетливее открываются чудесные и величественные владения гор, позолоченных кристально чистым светом солнца. То тут, то там раскатывается по горам и горным вершинам звон, сильно напоминающий звон хрустального бокала, пропущенный через сильную реверберацию. Все те же уверенные низкие частоты массивных гор, все те же средние и высокие частоты безграничного лазурного и такого же золотистого неба и сияющего солнца, чей озноб чувствуется как свой собственный. Отражаются от них приятные звенящие вспышки во все стороны, затмевая собой непрекращающийся бой колокола, в эти мгновенья кажущегося каким-то нереальным, каким-то потусторонним. Из какого-то иного бытия, внезапно открывшегося с первыми лучами солнца и оставшегося доступным для глаз и ушей. Будто где-то по центру спрятан некий источник сменяющих друг друга объемных декораций, воспроизводимых настолько реалистично, что сознание так и стремится стать частью их, желая прямых родственных с ними отношений. Ибо там и есть подлинное умиротворение, к которому оно стремилось так долго и, кажется, светло-белое ядро продемонстрировало возможность его существования.
Больше нет ничего на фоне бесконечного неба и обитающего не нем солнца как единоличного его хозяина кроме грузных и мощных каменных тел гор и их вершин, безнадежно стремящихся достичь источника той позолоты, что солнце разбрасывает на них каждое утро. Лишь остатки холодного ночного тумана стелятся по каменистой земле. Здесь просто физически нет места никому живому, особенно тем, кто способен мыслить и осознавать. И тем значимее находиться здесь, тем значительнее представляется эта мертвая холодная безграничность, которой просто все равно. Своего рода, та же галактика внутри миниатюрной Вселенной, кажется закольцованной, имеющей обозримые невооруженным глазом границы, за пределами которых нечто, способное свести с ума неподготовленное к нему сознание. Нечто вроде бескрайнего океана, так же покрытого утренней позолотой, среди которого и расположено это массивное горное образование, целый горный остров, лишенный жизни. Ведет светло-белое ядро расслабленное сознание прямо сквозь бездушные каменные громадины, стремится протащить его вокруг каждой горы по некоей спирали то снизу вверх, то сверху вниз, принуждая облететь огромную территорию вдоль и поперек.
И таких горных скоплений великое множество в целом бесконечном океане, залитом утренней позолотой солнца так, что невозможно определить водную поверхность его. Подобны они гигантским каплям, от которых одно за другим разбегаются колышущие золотой покров на должной быть воде кольца волн. Шумит дождь мягким шелестом, стелется по воде. Изредка падают крупные, можно даже сказать крупнейшие капли с таким приятным на слух плюханьем, дополненные средними и высокими частотами. Остаются после них все новые гористые образование, будто твердеет в этих местах вода при соприкосновении с позолоченной поверхностью океана, принимая форму каменных островов.
Скользит сознание по позолоченному океану, минуя препятствия, возникающие прямо перед ним будто перед каким-нибудь гоночным болидом на идеально ровной трассе. Но не уворачивается оно из стороны в сторону, выписывая зигзаги, сохраняя прямолинейность движения. И это тяжелые гигантские капли падают то справа, то слева, и удары колокола надежно защищают центр.
И неспроста.
Ведь там, где-то впереди постепенно вырастает и крупнеет целый вихрь. Тянется он от воды до самого неба, заворачивая в спираль все это невероятное в своей сложной простоте пространство. Можно сказать, это центр его, достичь которого невозможно по собственной воле, сколько бы ни пришлось затратить времени и сил. Способен поднять вихрь даже столь массивные горные острова, остающиеся частью океанического дна, способен как пушинки направить их далеко в космическое пространство, но не разбрасывая хаотично, а прямо-таки направляя по одной траектории будто к вполне конкретной точке на отдалении от океана. Похож вихрь на целый портал, перемещающий объекты из одного пространства в другое за совсем небольшой промежуток времени (если, конечно, наблюдать за ним со стороны). И совсем немногим из целых миллиардов дано хотя бы узнать о нем, не говоря уже о том, чтобы увидеть своими глазами, не говоря уже о том, чтобы добраться до его физического естества. Неслышен он за шелестом дождя, за тяжестью громадных капель, превращающихся в целые горные системы. Бесшумен он подобно ужасному хищнику, таящемуся в самом центре бытия, представляется неким призраком, обретающем плоть только перед самым своим нападением в момент осознания его существования.
По мере приближения к вихрю откуда-то из-под боя колокола все яснее доносится легкое гудение средней частоты. Постепенно захватывает оно все остальное пространство, вытесняя и плюханье тяжелых капель и шелест дождя (и лишь колокол неподвластен его силе). И вот уже наполнена голова этим мягким звуком, кружащим сознание в каком-то полете, захватившем все природное естество, прогнавшем прочь все мысли, которые могли бы еще оставаться спустя какое-то время после начала трека. Все яснее различима вибрация, с которой гудение стремится усыпить рассудок, заставить его погрузиться в теплое сладкое забытье. Кружит вихрь сознание по спирали, несет куда-то вверх, возникает ощущение реального головокружения, вызванного самым настоящим аудио наркотиком, по крайней мере, именно такого расслабляющего сознание эффекта добивался автор всего этого прекрасного действа.
И как-то совершенно незаметно окружает расслабленное и дезориентированное в пространстве благодаря вихрю сознание повсеместный щебет множества птиц. Самых разных, но певчих и звонких, представляющихся нутром целого мира, сочность и свежесть которого передается сознанию во всех деталях. Кажется, что он возникает перед глазами сам собой, хотя на самом деле это светло-белое ядро приводит в движение все обостренные аудио наркотиком чувства. И будто физическое тело и впрямь каким-то немыслимым образом переместилось из одного пространства в другое, оказавшись, в конечном итоге, прямо посреди леса, где ни на мгновенье не смолкает жизнь, воспеваемая каждым живым существом и передаваемая как через глашатаев голосами птиц. Древесные запахи и ароматы травы так и стремятся в легкие, прохлада росы как-то сама собой остается на коже.
И кажется, что нет более подходящего места, со всеми передаваемыми им ощущениями, для определения его в качестве Эдема, в который сознание возвращается по воле светло-белого ядра, а гудение вихря, давно должное остаться в прошлом, все не смолкает и продолжает привлекать к себе все внимание несмотря на колокольный звон. И больше нет ничего похожего в эти секунды на мелодию, нет больше никаких тонов, которые могли бы передать всю необходимую атмосферу этого места. Нет, атмосфера отлично образована без прочих дополнительных нот. И именно сейчас светло-белое ядро ослабляет свою хватку, будто желая, чтобы сознание задержалось в лесу подольше.
И в какой-то миг доносится из-под птичьих голосов людские песнопения под мерные удары в барабан под ритм бубнов. Где-то на отдалении, но ясно и отчетливо, демонстрируя все признаки разумной жизни. Кажется, что нечто подобное уже звучало прежде, пугало и напрягало, вызывая в воображении неприятные жуткие образы. Однако сейчас все иначе. То никакой не обряд, пропитанный человеческими кровью и муками, но обычные песнопения собравшихся вместе людей. Светло-белое ядро не пускает сознание к ним ближе, требуя оставаться от них в стороне, но однозначно настаивает на прослушивании доносящихся откуда-то из глубины леса мотивов, могущих сливаться с птичьими песнями и гудением на средней частоте. Даже на какое-то время пропадает колокол.
Но он пропадает только на время, будто задавленный общим эффектом пробудившейся и закипевшей жизни, хотя не должно быть ничего, что могло бы столь же значительным и важным в сравнении с ним, способное превозмочь его в звучании.
И когда все, вдруг, внезапно прекращается, колокол объявляет себя полноценным хозяином всего, что происходит вокруг сознания. Будто мощная вспышка белого света ослепляет на мгновенье все прежнее бытие, отделяя некую часть от другой некоей части. Теперь ветер воет над песчаными барханами, раскаленными солнечной мощью, только растущей и не знающей, наверное, пределов. Накрыты желтые пески пленкой низкого тона как неким гладким стеклом, которое невозможно разбить; подобны желтые пески драгоценностям в какой-то ювелирной лавке с надежной охраной, прячущей их от рук ненасытных воришек. Кажется, что как никогда до этого светло-белое ядро предстает в физической своей плоти, со всей своей силой. Кажется, что прямо сейчас можно вытянуть руку и коснуться, наконец, его со всей уверенностью в подлинности его физического естества, и оно окажется именно таким, каким было светло-белое ядро с самого своего начала существования. Ибо жар раскаленных солнцем песков стремится достичь небесной выси, оставаясь на закрывающей их пленке каким-то першащем и скребущем в горле звуковым эффектом, благодаря которому низкий, но чуть басовый тон кажется не опасным, а потому не может быть тем, чем является светло-белое ядро по своей сути. Однако какой-то сухой золотой блеск, оставшийся на песках и не желающий отшелушиться с их лица, все еще впечатляет. И еще настораживает.
[b]Но даже он не сравнится с ворсовым ковром голой степи в своей золотой гордыне. И как мощны и уверенны удары копыт мчащейся лошади, и ветер в лицо силен и горд, требуя от всадника тех же силы и гордости. Все тот же низкий тон с першащем и скребущем в горле звуковым эффектом, такой, будто ничего не изменилось, и пустыня остается все той же голой и жаркой пустыней. Но нет, кое-что, все-таки, добавилось помимо уверенного конского галопа, от которого сознание практически не отстает, и эта скорость формирует гладкий плотный фон сразу нескольких
