чувство голода и холод. Я вполне готов к смерти. Но всё же, как дурно, что я так измарался. Что ты теперь скажешь обо мне? На кого я стал похож?.. Такой кавалер не достоин моей спящей феи в подвенечном наряде. Если не забуду, надо будет перед твоими похоронами раздобыть для себя свежую сорочку.
Возвратившись в часовню, я старательно забаррикадировал дверь и с отчаяньем ребёнка кинулся к моему единственному утешению – к нежному ангелу, что покоится в чужой гробнице и терпеливо дожидается, покуда я смастерю для неё колыбель. Мне так мучительно хотелось обнять тебя и, прижав к груди, выплакать всю свою боль, свой страх и отчаянье. Но я не посмел – боялся замарать тебя своей кровью. Пришлось разорвать свою рубашку и сделать из неё перевязку. Рана была неглубокой, но сильно кровоточила. Пусть я и не чувствую боли, но было бы неприятно лишиться сознания от потери крови. Да и нельзя замарать нашу святую обитель.
А теперь я наконец могу взяться за дело. Едва ли я имею хоть какие-то навыки в столярном ремесле, но ради тебя я должен приложить все усилия. Стараясь работать как можно тише, чтобы не нарушать покой моей возлюбленной, я принялся осторожно готовить доски для её будущего гроба. Я решил не укорачивать их по длине, так что размеры её последней обители пришлись бы и мне по росту. Пусть у неё будет достойный гроб, а не какая-то детская утлая коробочка. Мне бы очень хотелось уметь вырезать красивые узоры по дереву, чтобы украсить твой гроб, но, увы, я не имею к этому таланта. Единственное, что я могу сделать – это прибить к крышке найденное здесь распятие. Какая жалость, что я не выучился на гробовщика. Но я постараюсь. Я сделаю всё возможное. Ведь ты достойна самого лучшего. Чем ещё я могу искупить свою вину? Перед тобой, перед Эдрианом – перед всеми, кого я не спас. Это моё последнее дело в сём мире – проводить тебя на небо. После этого я готов низвергнуться в бездну ада на встречу с моим дорогим младшим братом. Сможет ли он простить меня? Можно ли вообще простить бесчувствие? Я прочитаю ответ на этот вопрос, заглянув в опустевшие глазницы Эдриана – он один вправе судить меня.
5. …Но почему я не чувствую трупного запаха?
Я проснулся среди ночи на полу среди досок и разбросанных повсюду инструментов. Не знаю, сколько я проспал – сутки, двое, а может, лишь пару часов. Руки мои были покрыты мозолями, занозами и измазаны кровью – всё-таки плотник из меня вышел неважный. Утерев руки грязной тряпицей, которая ещё совсем недавно была моей рубашкой, я подошёл к усыпальнице, где по-прежнему сладко дремала моя украденная фея. И только в этот миг, любуясь её спокойным, прекрасным, как мечта, ликом, я впервые задумался, почему она до сих пор не тронута тлением. Сколько уже дней прошло с нашего побега? Конечно, сейчас довольно холодно, но этого недостаточно. Работая в морге, я регулярно менял лёд для своих безмолвных подопечных, покуда мои собственные руки не превращались в пару ледышек. А она по-прежнему свежа, как майская роза. Смертельно бледна, но всё же свежа. Ни трупных пятен, ни того тонкого аромата разложения, которым я уже успел пропитаться насквозь за эти годы работы с мертвецами. Даже букетик фиалок, что я купил ей недавно, уже пожух и завял, а она подобна цветущей лилии – чиста и благоуханна. Но что я делаю? Принюхиваюсь к её изящному тельцу, к безмятежному личику, к пушистым локонам. Прости меня за эту пошлость и грубость. Быть может, ты и вправду святая и твоего блаженного тела никогда не коснётся тление и распад? Или разум мой помутился настолько, что органы чувств обманывают меня, и я не ощущаю запаха разложения, не вижу следов тления, потому что моё обоняние и зрение одурманены жестоким бесом безумия? Как знать, может, для всех остальных ты уже смердящий и полуразложившийся труп и лишь я один в своём сумасшествии способен любоваться твоей красотой. Как мне самому определить степень своего помешательства?
Однако сейчас у меня есть более насущная проблема. Гвозди – я почти все истратил, а ведь работа ещё не продвинулась и наполовину. Их изначально было недостаточно, так я ещё и погнул пару из них – попытался выпрямить и совсем сломал. Какой же бездарный гробовщик достался моей печальной принцессе. Мне ужасно не хочется тебя вновь покидать, я боюсь расстаться с тобой даже на пару минут. Но ничего не поделаешь – я должен доделать начатое. Вот только... мне стыдно тебя просить об этом, но ты не обидишься, если я заберу ненадолго свой сюртук? От рубашки моей совсем ничего не осталось, а идти на улицу в одном жилете мне стыдно. Холод меня уже не пугает, но как подумаю, что попадусь в таком виде кому-нибудь на глаза, меня передёргивает от отвращения к себе самому. Я и так стал похож на грязного бродягу. Прости меня за это. Я надеюсь, ты не успеешь сильно замёрзнуть. Обещаю, я вернусь очень быстро. И наконец доделаю свою работу.
Получив безмолвное согласие от моей Элейны, я стыдливо снял с неё сюртук и, прикрыв крышкой её ложе, покинул часовню. Лишь бы никто не забрёл сюда в моё отсутствие и не увидел тот чудовищный кавардак, что я навёл на полу часовни. Я устроил плотницкую мастерскую прямо посреди Божьего дома. Но разве Ты сам не был плотником? Так, может, Ты всё же попытаешься меня понять? Ведь кроме Тебя никто не сможет оправдать моего безумия.
Гвозди. Гвозди. Куда же мне идти? Как тут страшно, как гадко. Я хочу как можно скорее спрятаться в нашей часовенке на руках моего мёртвого ангела. На этот раз я всё-таки прихватил с собой топор – довольно с меня всех этих Диксонов и Личей, которые хотят продать меня полиции или заставить изображать из себя «мёртвенького мальчика». Всю свою жизнь я пресмыкался и потворствовал чужим желаниям – довольно с меня. Уж если вы нарекли меня маньяком, так не удивляйтесь, что я теперь вынужден бродить по ночному городу с топором. А что ещё остаётся человеку, которому не осталось никакого места на этой земле? Я готов зарубить кого угодно, лишь бы раздобыть эти чёртовы гвозди. Вот только в этот глухой полуночный час мне на пути не повстречалась ни единая живая душа и уж тем более с гвоздями. Проходя мимо покосившегося заборчика, я споткнулся – кажется, ноги уже совсем отказываются держать меня – и, оперевшись на него плечом, наткнулся на торчащий из досок гвоздь. Попытался вытащить его оттуда, но лишь попусту сорвал ноготь. Попробовал подцепить другой топором, но тоже безрезультатно. Всё это походит на какой-то дурной сон. Бесконечный нелепый кошмар, от которого я никак не могу пробудиться. Опустившись на колени, я уткнулся лбом в проклятый забор и едва не разревелся, как в детстве. Впрочем... а разве я имел такую привычку в детстве? Не помню, чтобы я плакал до встречи с тобой, маленькая моя. Даже на похоронах Эдриана. Моё сердцем было камнем, но от присутствия мёртвой феи оно расцвело и поросло сорной травой неведомых мне доселе чувств. И мне захотелось плакать, плакать всю свою оставшуюся жизнь.
– Сэр, купите цветочков для вашей душеньки!
Этот пугающе нереальный, удручающе знакомый голос заставил меня очнуться и, в ужасе обернувшись, я увидел её – ту самую увядшую, как и её букеты, цветочницу с глазами вампира. Конвульсивно содрогнувшись, я вскинулся на ноги и испуганно прижался к забору. Откуда она здесь взялась? Ей-то, зачем переправляться на этот берег? Она мой морок, явственное доказательство моего безумия, следующее за мной по пятам.
– Сэр, купите букетик. – протянув мне засохшие маргаритки, промолвила женщина с отсутствующей улыбкой. – Порадуйте свою любимую.
– Мне не нужны цветы. Мне нужны гвозди. – сипло пробормотал я, смиряясь со своим сумасшествием и не отвергая порождённого моим больным разумом фантома.
Цветочница медленно воздела руку с маргаритками и указала куда-то в сторону с видом древней пророчицы. А когда я проследил за её дланью, то увидел скобяную лавку через дорогу. И почему я её раньше не заметил? А я тут готов был биться головой об этой треклятый забор и зубами вытаскивать из него гвозди. Или может, лавка появилась здесь по волшебству, что сотворила эта потрёпанная ворожея? Когда я перевёл взгляд обратно, туда, где стояла цветочница, то её уже и след простыл. На этот раз я даже не почувствовал удивления. Да, конечно, это была моя галлюцинация. Что в этом может быть странного, ведь я уже совершенно точно сошёл с ума. Главное, чтобы скобяная лавка была настоящей, а не очередным плодом моего ополоумевшего воображения.
Вновь отыскав на земле булыжник, я разбил ещё одну витрину и запрыгнул внутрь магазина. В этот раз было немного сложнее, ведь гвозди не дожидались меня прямо на витрине, так что мне пришлось пошарить на полках. Но к счастью, я вскоре сумел их отыскать и, прихватив сразу пару пачек – неизвестно, сколько ещё я их погну – спешно покинул лавку. Этой ночью небеса, видимо, решили смилостивиться надо мной, и мне не пришлось никого рубить топором ради гвоздей. Пробегая каким-то грязным двором, я неожиданно с изумлением увидел среди белья, что сушилось между двух близстоящих домов, прекраснейшую рубашку из дорогого шёлка – словно сшитую на меня. И кому только пришло в голову оставить здесь такую красивую вещь? Наверное, какая-то нерадивая прачка забыла перед сном унести богатые вещи своих хозяев. Как жаль, что ей достанется из-за меня. Но я должен хорошо выглядеть на похоронах моей невесты. Я не могу оскорбить её память. Помимо рубахи моё внимание также привлекло одеяло, отделанное кружевом – такие обычно дарят новобрачным. Вот чего недостаёт моей спящей принцессе – когда я закутаю в него мою Элейну, ей станет тепло и уютно даже в гробу. Стащив пару этих красивых вещиц, я поспешил домой к своей милой – сегодня мне есть, чем её порадовать. Да, я всё-таки стал вором. Но отчего-то я почти не чувствую стыда. Всё же это так приятно – когда тебе есть ради кого жить и даже ради кого воровать.
– Ты только посмотри, что я тебе принёс! – с порога радостно объявил я и, на ходу сняв с себя сюртук, поспешил укутать мою девочку, чтобы поскорее её согреть, а поверх укрыл прекрасным одеялом. – Теперь ты точно не замёрзнешь. Правда, на нём очень мягко лежать? Я рад, что тебе понравилось. Извини... сейчас я приведу себя в порядок. – смущённо пробормотал я, опустив взгляд на свой наряд.
Как это было грубо и некорректно – предстать перед ней в изодранном вдрызг жилете, надетым на голое тело. Наверное, я ужасно её огорчил. Долгие годы нищеты заставили меня позабыть о моём благородном происхождении и сотворили из меня неотёсанного плебея, не имеющего никаких понятий о приличии. Но я исправлюсь, милая, я обещаю.
Облачившись в новую сорочку, я сразу почувствовал себя увереннее, словно ко мне возвратилось некогда утерянное человеческое достоинство. Но тут внезапно, покуда я поправлял на себе рубаху, за моей спиной раздался жуткий гогочущий возглас:
– Ага, попалась, голубка!
В ужасе обернувшись, я увидел на пороге часовни какого-то оборванца, который, суетливо подхватив что-то с пола, засунул это в свой большой залатанный мешок. Как я мог забыть запереть дверь?! Я был так возбуждён от радости своих приобретений, что это совсем вылетело у меня из головы. Эта оплошность может дорого
