угрозы терялись в сочувственных улыбках и жестах исполнителей, делавших положенное, но с большой долей разгильдяйства и саботажа. Сержант что-то кричал на солдата, но парень с автоматом не обращал внимания, сунув Юле три плитки серого шоколада. Она ела этот шоколад с закрытыми глазами, по вкусу он напоминал больше кондитерские плитки типа «Аленка», приторно сладкие, то что надо с голодухи. Второй солдат выдал ей полиэтиленовый пакет с впаянной трубкой, небольшой, около литра воды, и посоветовал ничего не пить в дороге, а то сильно трясет, а роботу в сортир не надо. Юля поблагодарила ребят усталой улыбкой, солдаты убрали автоматы за спину дулом вниз, хотя сержант и кричал на них, требуя выполнения приказа, грозя наказанием за неповиновение, пугая, что она особо опасный преступник, что она совершила дерзкое убийство киборга-дознавателя. После этого солдаты заржали в голос, и Юля вместе с ними. Они тут же нашли ролик, показав его Юле. А неплохо она ему дала, красиво получилось, вот бы себе сохранить на память.
Стараясь быть деликатными, ребята посадили Юлю в железный ящик. На электровозе стояло двенадцать подобных камер, из которых раздавался тихий вой. Места было мало, ящик в ширину был чуть больше полуметра, высотой почти полтора, и она могла встать, согнувшись как атлант, держащий небо, в длину тоже полтора, в целом можно лечь как на диване. Перед закрытием солдат посоветовал намотать шерстяные портянки, будет холодно. Пока ее закрывали, она на ощупь нашла портянки и намотала сразу две пары, сапоги стали ее размера, прямым продолжением ног, вот бы еще кого-нибудь поколотить. Устроившись вполне удобно, вещмешок хорошо подпирал шею и плечи, она задремала.
Проснулась она не от дороги, больше походившей на стиральную доску, а от невыносимого воя, раздававшегося из соседних камер. Это не столько ее пугало, сколько раздражало. Чувствуя себя уже опытным зеком, она не понимала, почему они не могут просто спать, пока их никто не трогает. Вряд ли в лагере дадут нормально отдохнуть, все, что всплыло в ее памяти из прошлого страны, не предвещало ничего хорошего. Чтобы заглушить этот вой, Юля стала петь наугад, вспоминая отрывки песен. Вой утих, ее слушали, а робот даже запищал, подбадривая ее. Она вспомнила одну душную песню, которую как-то прислала Альфа, сейчас текст показался к месту, да и получалось у нее неплохо, Юле самой нравилось, как она распелась:
Среди жёлтых стен
Душно и темно
Я бегу от тех,
Кто закрыл окно.
Исчезает день
В отблеске теней
В терпкой пустоте
Я ищу людей.
(Друг «Места нет).
Потом пошли детские песенки, легко приходившие на ум, а раньше они казались ей слишком глупыми и надоедливыми. Особенно всем понравилась песня про оранжевое небо и оранжевого верблюда, и ведь Юля понимала, что те, кто ехал с ней на Собачий остров никогда не видели ни неба, ни верблюда, но что-то внутри них взволновалось, выросло, заставляя поначалу тихо, потом все громче и громче подпевать ей. Вскоре они выучили текст, и Юля с удовлетворением слушала самодеятельный хор имени себя любимой:
Оранжевое небо,
Оранжевое море,
Оранжевая зелень,
Оранжевый верблюд.
Оранжевые мамы
Оранжевым ребятам
Оранжевые песни
Оранжево поют.
(Ирма Сохадзе «Оранжевая песенка»).
36. Волк
Чутье подвело, он потерял след. Имплант давно молчал, определив местонахождение объекта вне зоны обнаружения, настойчиво предлагая вернуться в исходную точку и изменить маршрут. Он не доверял импланту, до конца не понимая принцип действия, но уже гораздо быстрее определяя ложные наводки системы безопасности полиса, уводящие в сторону, подальше от защищенных объектов. К телу претензий не было, оно послушно исполняло все его команды и предкоманды импланта, реагировавшего несравнимо быстрее. Если бы он до сих пор доверялся своим чувствам, то давно перестал бы существовать. Он жив, и это главное, а кто он теперь совершенно не важно.
Надо найти ее и вывести, он знает, как это сделать. Волк вздрогнул, кибернетическое тело напряглось, мышцы, немногим уступавшие стальным тросам, заскрипели, в бессмысленном спазме желая сдавить кости, состоявшие на большую часть из титанового сплава. О таком и мечтать было нельзя, совершенный организм, сильный, выносливый и неприхотливый. Страшно хотелось есть, да и боль после последнего боя не отпускала, раны медленно затягивались, причиняя жуткую боль, которую брал на себя имплант, периодически сбрасывая накопленное напряжение в короткие мышечные спазмы. Он не обращал внимания на это, боль и голод стали верными спутниками, подтверждавшими необъяснимое, что он до сих пор жив. И все же киборг брал свое, и он забывал себя, как забыл почти сразу свое имя, держась за призрачный образ, за ее образ, имплант не сопротивлялся, принимая условия сделки — после он станет другим, переродится или, что точнее, родится заново. И он очень хотел этого, не в силах побороть давящую тоску и острую боль от невосполнимой потери, но чего, он уже и не очень помнил. Наверное, себя, своей жизни, но кем и где он был, волк не помнил, лишь во время затяжных ребутов, длившихся не больше двух часов в сутки, видел странные сны, становившиеся с каждым днем все прозрачнее и абстрактнее. И вот сейчас, готовясь к ребуту, спрятавшись на складе кабеля и сломанных трансформаторов, он думал о ней, зная, что должен ее спасти, но, не понимая, почему для него это так важно. В любом случае это было интересно. Волк оскалился, вспоминая, как час назад разорвал в клочья спецгруппу рядовых спецназовцев, слишком быстро выдавших себя из укрытия. Жалкие куски мяса, жалкие людишки, не способные отследить волка. Оскал стал похож на жестокую усмешку, зубы довольно лязгнули, интересно, сколько мегапаскалей в его челюсти, если он спокойно перекусывал их автоматики? Имплант подсказывал, что охрана его не видит, покопавшись в голове, он нашел справку о себе и таких, как он. Забавно, их создали патрулировать верхний уровень, сделав невидимыми для систем слежения, пускай в голове каждого киборга и стоял мощный имплант. Но что-то пошло не так, как оно всегда и бывает. Волк подумал о гармонии, находя в этом сбое истину законов мироздания. Теперь верхний уровень был их, почти весь и навсегда, пока люди не захотят с ними договориться.
Отключаясь, волк решил, что больше не будет так подставляться. Шкура бронированная, но ее прорвали, в следующий раз можно потерять больше. Жаль, что он не может есть их, тогда бы не пришлось искать жратву, и почему он отторгает сырое мясо, явная недоработка или создатели что-то предвидели, боялись, что волки сожрут своих хозяев? Решив, что это программный код-обманка, волк дал команду импланту обдумать это во время ребута. Мясо, конечно, противное на вкус, но чего пропадать энергии и стройматериалу?
Одна часть мозга волка отключилась, обездвижив тело. Сейчас эта машина для убийства выглядела беззащитной, но и в спящем состоянии ее было сложно уничтожить, придется долго пилить, ломать и, возможно, проще будет взорвать. Имплант продолжал работу с мозгом, помогая новому сознанию легче адаптироваться, внедриться в совершенное тело. Ему нравилось, как легко в уме он мог решать задачи, отправлять команды внешним контролерам, запросы на сопряжение с общей сетью, получая в ответ инструкции, на ходу вырабатывая алгоритмы обхода, видя уязвимости после беглого чтения кода. Или все это ему снилось, вся эта огромная и стремительная обработка данных, чистое сознание и мощный вычислительный центр, лишенный животных страстей. Ему снилось, как он, совсем непохожий на себя, ломает голову над простым кодом, что-то пытаясь добиться от допотопного дрона. Маленький и несовершенный, скованный странным чувством к старому роботу и другому телу из мяса и костей, и это другое тело мешает ему жить и работать, заставляя подолгу замирать, отключаться, уходить в бессмысленное копание в воспоминаниях, чувствах жалости к себе, доходящей до отчаянья.
К нему пришли, принесли заказ. Какой бы он не был совершенный, энергия требовалась каждому. Кривляются, снимают на свои жалкие паспорта, чтобы вбросить все потом в шлакопровод. Волк не сопротивлялся, имплант мог дать команду на пробуждение, челюсти и лапы разорвать парней и девчонок на запчасти, можно было бы и попробовать высосать из них информацию, но это ни к чему, они и так пустые. Имплант проверил курьеров, даже если они и привели слежку, отряд спецназа так быстро не сможет собраться, он знал, где их базы. Еще на первом посту, оглушив офицера, он смог высосать из него почти всю карту и коды, не хватало верхнего уровня, но там и делать было нечего, он не сможет пройти автостанции защиты, сожгут в считанные минуты. А эти пусть кривляются, снимают видосики, он знает это слово, кажется, когда-то человеческая часть его мозга делала это.
Расхрабрившаяся девушка, полуголая и вымазанная красной и черной красками, изображавшими на теле не то геометрические фигуры, не то заклинания, взобралась на волка, потрясая куском гнутого профиля, напоминающего древний топор. Она что-то кричит, воинственно машет руками, елозит по жесткой шерсти, как на коне. Вот бы вскочить и покатать эту дурочку, наверное, сошла бы с ума. Но волк лежит неподвижно, положив огромную морду на лапы, не реагируя на выкрутасы девчонки. К ней присоединилась вторая, и вместе они под вопли и улюлюканья парней, неслись куда-то вскачь на волке, куда-то очень далеко, бесстрашные, молодые и глупые. Волк видит их через камеры парней, сливавших трансляцию прямо в шлакопровод, как просто взломать имплант мясокостного человека при оплате заказа. Лица девушек закрашены, узнать их невозможно, камера сама камуфлирует, накладывает несмываемый фильтр. Он может стать для них мягче, снять напряженность со шкуры, и девушкам это нравится. Первая бросила топор в сторону и прижалась к нему всем телом, гладя уши, зарываясь лицом в грязную шкуру. И это приятно его человеческому мозгу, что-то просыпается в нем, разливаясь теплом по телу. И девушки чувствуют это, уже забыв, что их снимают, или, не забыв, кто поймет этих людей.
Девушки скатываются на пол, смеясь и помогая подняться, комично держась за руки. Каждая обнимает волка, целует в нос, потом они обнимаются и целуются, хохоча и кривляясь, зная, сколько баллов принесет эта концовка. Парни убирают паспорта, помогают девушкам счистить грим, а они никак не могут успокоиться, валят парней на мешки. Люди, глупые и беспечные, не знающие, что совсем рядом идет патруль, и их могут застать. Следить за ними не так интересно, скачка была куда занимательней. Он запомнил себе этот
