нельзя.
— Я тебя тоже очень люблю, — Альфира поцеловала девочку в лоб и заплакала. — Прости, я обещала больше не плакать, но я не могу.
— А все потому, что нельзя обещать того, что не сможешь сделать. Меня этому деда учил, только я делаю вид, что ничего не понимаю. Ему только не говори, — Айна заговорщицки улыбнулась. — Пошли есть грибы, деда должен был их уже пожарить.
— Да, пошли. Я сильно проголодалась, — она посмотрела в черные глаза Айны, девочка уловила ее взгляд и смотрела, не мигая. — Ты можешь объяснить, как ты видишь? Ты же меня не видишь, верно?
— Не вижу и вижу, я тебе не объясню. Надо деда попытать, но он не любит об этом рассказывать. Я надавлю на него, надо только подловить, когда он расслабится, — низким голосом сказала Айна и зловеще рассмеялась.
Максим работал на грибной плантации, просто фермой такие масштабы назвать язык не поворачивался. Работа несложная и тяжелая, Альфиру забраковали сразу из-за зрения, робот-администратор, просканировав ее и Максима, вынес предупреждение, определив ее работать на кухне, где работа была не менее тяжелой, но не физически. От одного взгляда на огромные чаны-реакторы, в которых варилось или тушилось нечто вроде супа и грибного рагу, Максиму становилось дурно. Он мог сварить две-три в пачке пельменей или наггетсы разогреть в духовке.
Альфира легко вошла в работу, за один день разобравшись с терминалом, не боясь менять установки и настройки. И уже на второй день в столовой стали появляться новые блюда, и ей повезло, что людям понравилось, а то могли и в чан засунуть, так шутил дед. Мыть ничего не надо, посуда хорошо отмывалась в громадных карусельных посудомоечных машинах, все чаны и реакторы мылись сами, автоматика контролировала СИП-мойку, а отложения сбивались ультразвуком. И все же в этом техно-раю оставалось место для человека, для творчества, и у каждого оператора горячего цеха блюда получались свои, а ингредиенты не менялись, сохраняя вкус и качество согласно стандарту, принятому еще при втором Пророке. Кто это был и куда делся первый, никто не рассказывал, все старались отшутиться или злились. Дед объяснил Альфире, что не стоит донимать людей расспросами, они все равно не ответят, и не потому, что злые или вредные, а потому, что имплант все фиксирует, когда речь заходит о запретных темах. Данные из памяти импланта передавались при ежегодном сканировании, и у каждого человека была возможность «искупить» свою вину, заполнив голову нужным объемом терабайтов правильной информации. Процедура долгая и неприятная психологически, приходилось высматривать часы агитроликов и научно-пропагандистских фильмов, что на второй месяц вызывало тошноту, иногда диарею и кровавую рвоту. Медстанция списывала это на депрессию и синдром техно-истощения, такому больному полагалось закончить курс, а имплант обнулялся в результате терапии. По сути голову облучали пустым потоком данных, вымывая накопленные токсины. Максим долго смеялся, рассказав, что у них популярен другой детокс, когда человек провоцирует у себя безудержную диарею. После того голова не то, что пустая, она девственно чистая, и в нее можно заложить любую муть, особенно с видом на Индийский океан. Айна очень заинтересовалась океаном, внимательно слушая Максима и Альфиру, в конце заявив, что она его точно нарисует.
Грибная ферма работала автоматически, почти не требуя вмешательства человека, более того роботы часто ворчали, недовольно пища, если приходили дед и еще два слесаря ремонтировать насосы или чистить клапаны подачи питательного раствора в модифицированную почву. Насосы забивались, клапаны клинило, и здесь без человеческих рук обойтись было нельзя. В первый день Максим так устал, что молчал весь вечер, а утром заявил, что понял, как тяжело сестре после тренировок, и почему она так психовала или отрубалась. Он отрубиться не мог, тело болело, а кости скрипели, не привыкшие к тяжелой работе. Дед и другие работали больше и не уставали, по-доброму хлопая его по плечу, чтобы он не унывал, придет время и привыкнет, все привыкают. Пожалуй, самой удивительной была машина по сбору урожая, напоминающая одновременно робота-сборщика на конвейере и упаковочной линии. Машина работала по секторам, срезая грибы, тут же просматривая на смотровом столе и промывая. Упаковывалось все в пластиковые бочки, а лучшие куски аккуратно ссыпались в открытые контейнеры. Бочки уходили на переработку, а целые грибы отправлялись в распределительный пункт, который по старинке все называли магазином.
За все время жизни в поселке, а прошло уже больше месяца, Максим так и не добрался до конца плантации, главный контролер распределял их по квадратам, не разрешая человеку никакого своеволия. В этом была некая свобода, если бы приказывал другой человек, обличенный в должность нарядчика, возбуждаясь от малой власти над такими же, как он, было бы труднее. А с роботами было просто: сделал раньше, автомат принял в эксплуатацию, делай что хочешь, никто не навалит дополнительной работой, как любили делать менеджеры в фирме, в которой подрабатывал Максим. Пугало сначала безмолвие, как роботы работали, не издавая никаких звуков, кроме положенных силой трения или работой пневмо‑ и гидроцилиндров. На самом деле это он не слышал роботов, а все остальные слышали и посмеивались. Роботы общались с людьми через имплант, отпуская кривые шуточки в адрес друг друга или людей, получая в ответ хорошую порцию язвительных замечаний и шуток, и все в полной тишине, с имплантом можно было и не пользоваться второй сигнальной системой.
— Ага, девчонки пришли на запах, — улыбнулся дед и протянул Айне шампур с жареными грибами.
— Надо посолить и прожарка слишком сильная, — с важным видом сказала Айна, съев половину грибов. Оставшуюся часть она отдала Альфире, забрав две пятилитровые канистры с желто-бурой жидкостью. — А мы джин забрали по квоте Альфы. Смотри, сколько ей положено!
— Вы же не пьете, — Максим с сомнением посмотрел на потертые бутылки со странной жидкостью, пить такое не хотелось. Любая мысль об алкоголе под землей вызывала у него плохо сдерживаемую тошноту.
— Это самая надежная валюта, — учительским тоном ответила Айна. — Ты вроде взрослый и не понимаешь таких элементарных вещей. У нас каждый ребенок распишет тебе метаболизм экзогенного алкоголя и нарисует блок-схему утилизации инфотоксинов в участке сопряжения импланта с неокортексом.
— Ты не важничай, мы на разных этапах, — дед щелкнул девочку по носу, Айна встала в воинственную стойку, пытаясь сделать подобие удара ногой, но промахнулась и едва не упала, если бы дед не поймал ее. — Пьют все, кроме нас. Это неизбежно, иначе придется идти на психотерапию, а там мозг промывают варварски.
— Да, я помню, вы рассказывали, — вздрогнула Альфира и помотала головой, улыбнувшись. — Мы когда баклашки брали, продавец так долго на меня смотрела. Так смешно было!
— Ага, она там чуть с ума не сошла! — захохотала Айна. — Я не видела ее лицо, но расслышала ее запах, как она злится.
— А что случилось? — Максим недоуменно смотрел на всех.
— У вас старые жетоны, — дед показал на бейдж инвалида на шее Максима.
— Ага, мне оказывается уже сто двадцать лет. А хорошо сохранилась, правда? — Альфира надула губки и захлопала ресницами, изображая жутковатое подобие Барби.
— А, понятно, — Максим с тревогой посмотрел на деда, потом на Альфиру, как разительно отличается ее молодое лицо и белая кожа от всех, даже молодых девушек, симпатичных, но не более. — Нас так вычислят и заложат.
— Неа, не в нашем поселке. Здесь все ссыльные, по статусу гномы, как вы называете. Мы привыкли жить тихо, чтобы никого не трогали, тогда и нас никто не трогает. Мы работаем, норму выполняем, наши грибы уходят в полис, а фарш один из лучших в области. Поэтому не беспокойтесь, у нас стукачей не любят, а щиты давно сгорели, новых не присылают. Если бы не сканирование два раза в год, то можно сказать, что мы свободные люди, — объяснил дед. — Вот из-за этого сканирования все и пьют. Эта бурда снимает напряженность в импланте, иначе человек быстро сойдет с ума, как было раньше. Я еще застал политику нулевой компенсации, когда запретили употреблять любой алкоголь. В итоге стали гнать из остатков еды, много отравилось. Я тогда ребенком был, детям и так доставалось в питомнике. Если хотите, завтра можем туда сходить, как раз надо свежих грибов отвезти.
— Я боюсь, но я обязательно пойду! — воскликнула Альфира, с надеждой посмотрев на Максима. Он кивнул. — А можно столько выпить, чтобы имплант сгорел?
— Да он не сгорает! Как ты не понимаешь! — воскликнула Айна. — Попадая в мозг, продукты метаболизма этой дряни блокируют сигналы и могут замкнуть ячейки памяти. Тогда данные сгорают, но это происходит рандомно, можно и что-то важное забыть. Хотя нет, в нашей жизни нет ничего важного, так что можно смело выбивать ячейки!
— Я ничего не понимаю, — Альфира с мольбой посмотрела на Максима.
— Я тебе объясню, когда вернемся домой, — ответил он. — А на что вы меняете это пойло?
— На краски и кисти для Айны. Иногда на ткани, Айна все хочет сшить себе что-нибудь красивое, но пока только ленточки нашивает.
— Я не умею! — обиженно воскликнула Айна. — Вот деда обещал научить, да так и не научил!
— Да я тоже не умею шить ничего красивого. После питомника я отработал шесть лет на швейной фабрике, шил робу. Сейчас она гораздо лучше, раньше вообще была ужасной, если неправильно швы сделать, то натирало до крови через нижнюю робу. А Айна думает, что я умею. Не умею, ей надо платье сшить или костюм красивый, а я только штаны и куртку могу раскроить.
— Я умею шить платья для кукол, — Альфира закрыла глаза и улыбнулась. — Можно и на тебя попробовать сшить, надо только все правильно рассчитать.
— На кукол? — Айна прижалась к Альфире. — Больше никогда не говори про кукол, пожалуйста.
— Да, не стоит. Куклы у нас запрещены, как и магические знаки. В куклу положено вдохнуть жизнь, поселить в нее малого духа. В основном получались жуткие твари, разве у вас не так? — удивился дед.
— У нас куклы просто игрушка, как ваши роботы, с которыми играют дети. А так да, твари иногда жуткие выходят, — согласился Максим. — Духов у нас нет, или мы о них не знаем.
— Да как это нет духов? Глупости! Духи всегда есть, просто вы им не интересны, — Айна хмыкнула и посмотрела на Альфиру, обнимая за талию. — Ты меня
