научишь шить. У меня столько идей, но я не знаю с чего начать.
— Я тоже не знаю. Будем учиться вместе, — она потрепала девочку по волосам.
— Деда, знаешь, она не хочет избавиться от своих очков! Представляешь? — Айна протянула руки к лицу, но Альфира схватила их, не разрешая снять очки.
— Не хочет и не надо. Она должна сама решить, хотя в этой операции нет ничего страшного. Медстанция делает ее за полтора часа, зато потом ни очки не нужны, а еще и несколько фильтров сможешь использовать, чтобы сетчатку не сжечь.
— Нет, не надо из меня делать киборга. Я привыкла к очкам — это часть меня, и глаза мои мне нравятся.
— Ладно, как хочешь, — немного обиженно сказала Айна, но в одну секунду забыла об обиде, запрыгав на месте. — У меня денег много. Я две картины в полис продала!
— Да, Айну ценят. Каждый год из разных полисов приезжают покупать ее картины в галереи. Она все деньги тратит на искусственные деревья и клумбы, вы же видели, какие они у нас классные? — дед с гордостью посмотрел на внучку, которая махнула рукой на его слова.
— Да не нужны мне эти деньги. На них ничего не купишь, а не купишь потому, что мне ничего и не надо! Деда, объясни Альфе что с моими глазами сделали, а то я опять забыла. И вообще, следи за грибами, вон уже подгорают!
— И, правда, подгорают. Ты этот спектр видишь лучше нас, сама бы жарила.
— Вот еще! Я маленькая! — Айна показала ему язык и запрыгала на одной ноге. — Ну, расскажи!
— Хорошо. В этом нет ничего сложного. Айна родилась с дефектом развития глаз, поэтому ее не забрали в питомник. Приняли решение сделать из нее киборга, как вы говорите. На самом деле решение правильное, но вот вероятность успеха очень низкая, не более 37%. В три года ей внедрили новую оптическую систему, это те глаза, что вы видите. Они прижились, организм не отторгнул, но что-то пошло не так. По плану она должна была стать контролером качества сплавов, в ее глазах полный набор фильтров, Айна может смотреть на плазму без защиты. Может и хорошо, что она не стала контролером, а стала художницей. Плохо то, что она не видит как мы, поэтому с нашей точки зрения слепа, но она и не слепа. Как работают ее глаза понять сложно, имплант тоже трансформировался, и снять с нее данные сканер не может. Поэтому она и не ходит на сканирование, хотя по возрасту должна начинать. У нас с десяти лет сканируют в тихом режиме, тренируют имплант.
— Деда тоже не сканируют. У него на войне осколком повредило голову, так что он свободен! — радостно запрыгала Айна. — Деда всегда был со мной, он для меня и папа, и мама. Вот продам еще десять картин, и куплю ему новое сердце!
— Она все хочет, чтобы я жил вечно, — грустно улыбнулся дед, из левого глаза скользнула слеза. — Но это невозможно. Я даже не знаю, что с ней будет, когда мой срок придет.
— Опять ты начинаешь! — разозлилась Айна и несильно ударила его кулаком в живот. — Следи лучше за шашлыками!
39. Теплое утро
— Очень похоже на колонию для несовершеннолетних. По крайней мере я ее так себе и представлял, — Максим внимательно осматривал территорию питомника.
— У нас нет колоний. В полисах есть тюрьмы для политических, а на островах исправительные лагеря. Там исправляют до победного конца, — дед закурил и пускал кольца в черное небо. Освещение питомника было ярче, чем в их поселке, и клубы дыма искрились серебристо-желтым, становясь на мгновение живыми бестелесными организмами. — А конец у всех всегда один — на утилизацию.
— А что, кроме политических других преступников нет? — удивился Максим.
— Есть, куда же без них. Но любое преступление можно отработать, восполнить нанесенный урон обществу, а политические неисправимы, поэтому их надо изолировать. Раньше было по-другому, нам об этом в школе рассказывали, Айне не рассказывают, такой курс удалили. И правильно, все равно молодые уже ничего не понимают. Тут надо понимать, какую роль играет имплант в нашей жизни. У тебя его нет, поэтому ты не поймешь.
— Я попробую, расскажите, пожалуйста. У нас же еще есть время?
— Времени навалом, мы рано приехали, — дед кивнул на спящих в кузове Айну и Альфиру. — Я специально выехал пораньше, чтобы ты все увидел. Питомник пока спит, и можно все хорошо разглядеть. Видишь забор?
— Нет, забора нет, — Максим прищурился, потер глаза, но здания питомника были свободны, только по углам многогранной фигуры стояли столбы с массивными блестящими ведрами, отдаленно напоминавшими перевернутый колокол, но сделано все было грубо и на первый взгляд неумело.
— А забор есть. Я его вижу, Айна его видит, точнее его видит наш имплант. Пошли, подойдем ближе, — дед докурил и закашлял.
Робот-грузовик спал вместе с девчонками, даже не приоткрыв для приличия фары, когда дед и Максим слезли и пошли к питомнику. Не доходя десяти метров до ближайшего столба с колоколообразным ведром, Максим остановился и поморщился. В груди стало тяжело, каждый вздох давался с ощутимым усилием, а от лопаток к пяткам пробегали импульсы тихой боли, терпимо, но очень било по нервам. Дед кивнул ему, чтобы он подошел ближе. В метре от невидимой границы Максим почувствовал паническую атаку и отошел назад.
— Вот она, граница. Незачем строить заборы, металла на всех не хватит, а энергии у нас завались. Не знаю, что ты почувствовал, но почувствовал же, верно?
— Да, здесь сильное магнитное поле или еще что-нибудь.
— Скорее микроволновое. Если долго стоять под этим генератором, то можно слегка свариться. В целом это не так уж и вредно, хорошо вирусы лечит, — дед засмеялся, и они отошли. — Имплант нас предупреждает заранее, мы видим забор, пускай он и отрисован нашим воображением, но он есть, ты сам это почувствовал. Конечно, ты можешь попробовать перейти границу, но не советую. Скорее всего, там и рухнешь, а дальше очнешься уже в другом месте.
— Это я понял. Получается через имплант можно нарисовать новую реальность? Ну, или запереть человека в видимых только ему границах, посадить его в личную тюрьму?
— Можно и так сказать, но это слишком обще, на деле все сложнее. Я не смогу объяснить, как все на самом деле работает, да и незачем это. Когда человек совершает тяжкое преступление, например, убийство или изнасилование, то его программируют на искупление вины. На весь срок наказания он становится киборгом начального уровня, такие работают на прокладке и ремонте туннелей. Но это не просто ограничение или зомбирование, как говорили раньше. Все интереснее, ведь наказание не только заставляет преступника работать на тяжелой работе, оно меняет его психику, учит состраданию, взаимовыручки и доброте. В туннелях часто случаются обвалы, и каждый обязан спасти товарища или товарку, кто будет рядом. В этом и есть разница с системой искупления преступлений прошлого. Больше нет ни религиозных догматов, которые позволяли особо хитрым и беспринципным облегчать свою долю, играя роль раскаявшихся, нет и бессмысленного, и тяжелого труда, который вызывает у человека чувство подавленности и гнетущей усталости, желание выбраться и отомстить всем за свои страдания. Нам об этом в армии рассказывали, приводя примеры наказаний для солдат прошлого. Честно говоря, какая же была дикость, ниже животного уровня. Человек способный организм, особенно в части издевательства над себеподобным.
— Это точно. У нас за такие слова можно и срок получить, — хмыкнул Максим. — У нас человек в первую очередь творение бога, правда, все запутались какого.
— У нас с богами все проще и честнее: с богами общаются духи, а люди общаются с духами, богам до человека дела нет, слишком низший уровень. В некоторых полисах сохранились храмы, но исключительно как музеи. Я это знаю только потому, что мать Айны работает там смотрителем.
— А ее родители не приезжают к ней?
— Нет, конечно. Это поселок ссыльных, и Айна здесь потому, что я заключил договор о заботе и воспитании. Так-то я могу жить и в полисе, но здесь лучше, воздух чище и веселее. Ты не смотри, что вокруг одна чернота, попробуй взглянуть на наш мир нашими глазами.
— Пока не получается. Слишком сложно сразу же отключить привычное мировоззрение, все равно, что признать, что земля плоская, и солнце вращается вокруг огромного плато.
— Мы не задаемся такими вопросами. Для нас не имеет никакого значение, какая земля на самом деле.
— Так почему преступники становятся другими? Имплант прописывает им новую личность?
— Нет, прописать личность имплант не может. Он может направить, обозначить каркас личности, но заполнять ее будет сам человек. Имплант не всемогущ, хотя духи могли бы сделать из нас биороботов, но тогда потеряется наша психокинетическая энергия, а она очень нужна духам.
— Зачем? Что они делают и как ее ловят?
— Как ловят, я не знаю, и никто из людей знать не может. А вот что делают, так это знает каждый ребенок. Странно, что в вашем мире об этом забыли. Может, сам вспомнишь?
— Они ее едят? — спросил Максим после долгого раздумья. В голове всплыли бесчисленные теории и отрывки из книг, сводящиеся к этой простой мысли.
— Это слишком грубо. Нет, не едят, а созидают. Духам не нужна еда, они бестелесные существа, но им нужна энергия, а люди как были овцами, которых стригли на шерсть, так навсегда ими и останутся. Пример про овец приводят в младшей образовательной группе, так детям понятнее. Потом объясняют подробнее, но мало кто в этом понимает, а вот овцы всем понятны. Хотя овец у нас нет вот уже больше двухсот лет, как и других белково-животных культур.
— А откуда тогда мясо? — Максим икнул гадкой отрыжкой.
— Черви и тараканы, а ты думал мы друг друга жрем? — дед засмеялся и хлопнул его по плечу. — И такое было, но давно. Сейчас тело после смерти отправляют на утилизацию, то есть в реактор к червям. Не надо морщиться, ты же ешь то, что выросло в почве? Вот, а сколько и кого должно было сдохнуть и перегнить, чтобы в этом пласте песка что-то начало расти?
— Хорошо, это я понял. Но как же имплант меняет личность преступника, если не прописывает новую?
— Когда человек совершает преступление, имплант фиксирует, какие доли неокортекса и лимбической системы наиболее активно
