близко, и можем не успеть на автопоезд, тогда придется два дня ждать следующего.
— Мы готовы, — сказал Максим.
Альфира взяла за руку Айну, старик пошел впереди. Через десять шагов Максим нагнал его. В конце перрона перед взором открылся бескрайний холл, размером с десять футбольных полей. Никаких коридоров и туннелей, открытое пространство, по которому гуляет шквалистый ветер. Если бы не бетон под ногами, то могло бы показаться, что они вышли в ночную степь, не хватало воя волков и крика ночных птиц. Вместо голодной живности выли вентиляторы и скрипели вдалеке какие-то машины.
— И куда идти? — Максим пытался хоть что-нибудь разглядеть, но даже свода не было видно, одна сплошная чернота.
— Пока прямо, потом покажу. Ничего, вы скоро привыкните, все привыкают. Это в мегаполисе жгут электричество почем зря, у нас здесь строгая экономия.
— Не слушайте деда, все у нас есть, — Айна недовольно цыкнула. — Он любит поворчать.
Дед пошел вперед, Максим старался не отставать. Айна каким-то чудом шла верным курсом, ведя Альфиру, как взрослая, уверенно шагая. Здесь она была в своей стихии, и Максиму показалось, что у нее есть зрение, но другое, уж больно уверенно и точно она шла и подсказывала, несколько раз предупредив Максима, что он идет прямо в столб. И он нашел свой столб, хорошо приложившись лбом. Столб возмущенно зазвенел, совершенно невидимый, черный, как и все вокруг, ржавый кусок сваренного швеллера.
— Осторожно, здесь много опор, так что не разгоняйтесь, а то голову разобьете, — предупредил старик.
Максим подумал и повесил мешок на живот. Глаза медленно привыкали, ему стало казаться, что он видит очертания столбов, но столбы так не думали, и Максим часто врезался в них мешком, не больно, но нервирует. Весь путь напоминал изломанную линию, они не шли прямо, будто бы обходя ямы или провалы, Максим решил не думать об этом, провалиться куда-нибудь в этой темноте совсем не хотелось. Альфира о чем-то болтала с Айной, они быстро подружились и уже шептались, хихикая.
— Там роботы спят, не будем их будить, а то разозлятся, — пояснил старик, когда они резко взяли влево и пошли немного назад, по широкой дуге обходя массивное черное пятно впереди.
— А роботы тут с характером? — спросил Максим.
— Да, в отличие от людей. Дальше идем молча, входим в зону пограничного контроля, — старик шикнул на Айну, девочка послушно замолчала.
Через двадцать метров они вошли в странную зону, где не было столбов, не было темнеющих холмов или недовольного скрипа, а стояла тяжелая гнетущая тишина. Тело покрылось мурашками, стал бить сильный озноб, а в голову ударила кровь, стало трудно дышать от давления, заболели глаза. Максим понял, что они вошли в сильное электромагнитное поле, пронзающее их насквозь, пересчитывающее каждую клетку, каждый атом, возбуждая и угнетая невозможностью утилизировать ненужную и вредную энергию. Всем было тяжело, и после выхода из зоны, старик объявил привал. Они сели вокруг широкого столба, каждый сделал по большому глотку воды, а Альфиру ужасно тошнило, и она никак не могла успокоиться, с трудом подавляя непонятную панику, охватившую ее.
— Что это за место? — спросил Максим. — Зачем они облучают?
— Это сканер, просто он очень старый и выдает слишком сильный поток излучения. Ничего, скоро пройдет. Хорошего мало, но иначе из зоны мегаполиса не выйти. Инспектора думают, что челноки тащат на себе, как раньше, но для этого есть роботы, а у них свой тракт, туда человеку заходить нельзя, а излучение сожжет роботу мозги, — объяснил старик.
— А людям можно мозги жечь? — раздраженно спросил Максим, голова болела невыносимо, сердце заходилось в тахикардии, не желая успокаиваться.
— Людям можно, еще нарожают, — спокойно ответила девочка. — Питомники переполнены, а от старых надо избавляться.
— Айна, нельзя же так, — Альфира похлопала ее по руке. — Это жестоко.
— Айна все верно говорит. Об этом знает каждый ребенок в питомнике. Всего на всех не хватит, поэтому надо регулировать численность всеми возможными способами. Разве наверху не так? — старик достал что-то из кармана, и чиркнул зажигалкой. Запахло жженым деревом, перемешанным с подбродившими сухофруктами.
— Деда, опять ты дымишь! Фу, перестань! — возмутилась Айна, уткнувшись носом в Альфиру.
— Я быстро, надо сердце успокоить, а то что-то разошлось. Будешь? — старик толкнул Максима. — Помогает, детям нельзя, они тупеют от этого дурмана.
—Спасибо, я не курю, — ответил Максим, тут же вспомнив все попытки начать курить, когда приходилось себя заставлять, глотать едкий горький дым, бьющий сразу в голову, отдаваясь тошнотой и головной болью, быстро сменяющейся прохладным отходняком, но мерзкий вкус во рту заставлял постоянно сплевывать и кашлять. — Сам справлюсь.
— Вот и правильно, нечего травиться самому, — согласился старик. — А я привык, как на войне начал, так и бросить не могу.
— Деда, не надо опять про войну, — жалобно попросила Айна.
— Не буду, я так, объяснить хотел, — поспешил ее успокоить дед. — Ты есть хочешь?
— Неа, у меня еще много сил, — бодро ответила девочка.
— Ты предупреждай, когда тебя нести, а то не хочу опять искать тебя в приямках. Айна может уснуть на ходу.
— Кого-то она мне напоминает, — хмыкнул Максим. — Интересно, что она делает?
— Спит, — уверено сказала Альфира и, прислушавшись к оберегу, закивала. — Спит как убитая.
— Хорошо, — вздохнул Максим, острая боль от волнения за сестру пронзила сердце. Об Илье он не беспокоился, зная, что парень не пропадет.
Юля действительно спала. В камере делать особо было нечего, дверь разблокировали, но дальше одного коридора и столовой она пройти не могла, двери не видели ее, даже не просили приложить метку, ключ, карточку или чем они там пользуются. Она так и не смогла понять, не видя, чтобы кто-то доставал ключи или метку и прикладывал к валидатору, ей казалось, что темно-серая трапеция справа от двери и есть валидатор. Все проходили просто так, двери сами открывались, заедали, но после пары пинков, открывались. Можно было попробовать проскочить вместе с ними, но Юля боялась. Страх полз к ней каждый раз, когда она слишком далеко заходила за столовую или слишком долго находилась в душе.
Она ела пять раз в день, или больше, часов не было, и она просто шла в столовую, когда хотела есть. Перед этим много бегала взад и вперед по коридору, упражнялась, заразив этим и веселых девушек, с ними Юля играла в футбол. Так смешно было смотреть, как они отбивают мяч головой, а сложные прически стойко выдерживают удар, еще бы, столько лака вылить. Юля даже потрогала, как камень, и как они потом моют голову и моют ли вообще?
С душевой она быстро разобралась, кто сказал, что только раз в неделю? Там стоял какой-то счетчик, что-то пищал на нее, наверное, ругался и угрожал. Юля ходила бессовестно часто, чтобы как-то занять себя. Полотенец не было, зато мощная сушилка, которая и белье высушила за пять минут, а вот мыла было завались. Дегтярное, как у Альфиры. Юля не воротила нос, как девчонки в классе, обнюхивая Альфиру и зажимая, как же им хотелось тогда дать по морде, но Юля обещала тренеру не использовать свои навыки для мести, и держала слово. Альфа не обращала внимания, у нее дома хватало знатоков высокой парижской моды, боявшихся руки помыть куском темно-коричневого мыла.
— Не спи, я же знаю, что ты не спишь, — голос раздавался издалека, но на последнем слове остановился прямо над ухом. — Юля, открой глаза. У меня мало времени.
Юля открыла глаза и увидела Лану, смотревшую на нее сверху вниз, как ученый натуралист смотрит на живую букашку, но добрее. Юле показалось, что это не Лана, и она решила, что все это сон, который никак не хотел продолжаться. На Лане было длинное черное платье с белыми цветами, лоза которых доходила до самых кистей. Она была в белых перчатках, волосы просто стянуты в клубок без единой заколки или украшения. А еще она была босая, чего Юля никак не ожидала. Судя по всему, Лана шла издалека, ноги у нее были чернее сажи.
— Я подумала, что это сон, — Юля села и с настороженностью посмотрела Лане в глаза. — Это сон?
— Как ты думаешь, то, где ты сейчас, сон или нет? — Лана подошла к сгоревшему щиту и щелкнула его пальцем.
— Нет, точно не сон. Но очень похоже на бред, — она встала и подошла к Лане. — Где я нахожусь?
— Здесь, другого ответа у меня для тебя нет. Это сложно объяснить, и у меня слишком мало времени, поэтому тебе придется самой все познать. Я не могла пробиться к вам раньше, как видишь, не так все просто. Ты проявила себя слишком рано, я думала, что ты сможешь позже. Что ж, все не так уж плохо, и вы сами вершите свою судьбу, не сходя с начертанного пути. Не думай, что я хочу запутать тебя. Я бы с радостью все рассказала, но у людей нет таких слов, чтобы выразить это.
— Это я понимаю, у меня так со многими предметами в школе — нет слов, чтобы объяснить. Вы знаете, чем все закончится?
— Все и всегда заканчивается, и приходит смерть. За ней рождается жизнь, и цикл повторяется, потому что по-другому быть не может, пока в мире сохраняется гармония.
— А, ну да — мы все умрем. Так мой брат постоянно говорит, — нахмурилась Юля.
— Спасибо, что так высоко ценишь мои знания, — Лана улыбнулась. — Но вернемся к тому делу, почему я здесь. Ты помнишь, ты знаешь, что можешь сотворить разрушение — эта сила внутри тебя, и тебе надо учиться управлять ею.
Лана взяла ее ладони и на левой нарисовала пальцем затейливый иероглиф. Он тут же вспыхнул, и от руки к самому сердцу потекла жгучая энергия. Юля вскрикнула, ощутив заново тот поток света, что вырвался из нее в подвале, но поток был мал, слаб, но все равно слишком силен, чтобы не бояться его.
— Я никогда не запомню ни одного иероглифа, — замотала головой Юля.
— Тебе и не надо, все в твоем сердце. Ты должна научиться будить его и направлять энергию. Не бойся, я сейчас покажу, как это, — Лана приложила ладонь к ее левой груди. Юля покраснела, ощутив волну возбуждения, которое тут же изменило вектор, став всепоглощающей силой, наполняющей ее сердце, подчинявшей разум. — А теперь посмотри, что ты
