тут же исчез, щиты потеряли его, не фиксируя, и даже робот-аналитик не смог определить местонахождения волка. В комментах гоблиты и гномы приглашали волка к себе, волнуясь о том, что у него будет несварение после роботов-постовых. Количество осуждений росло с такой скоростью, что инспектор-модератор заблокировал ролик, но он тут же разошелся сжатыми копиями по шлакопроводу, и модератор сдался, не в силах бороться с гидрой перепостов и зеркал, где волка уже раскрасили в радужные цвета, а в одном ролике он уже танцевал с разорванным роботом под треск трансформатора, с наложенным битом кузнечного молота, вполне качественный индастриал.
До станции пришлось идти больше трех часов, петляя по пустым коридорам, в которых гулял холодный ветер. Теперь ребята поняли, почему все ходили в плотной робе, становившейся постепенно второй кожей и густым подшерстком. Что-то звериное чувствовалось во всем: в повадках людей, смотревших с одной стороны доброжелательно и с интересом, но готовые отпрыгнуть в сторону и убежать, так казалось Альфире и Максиму, а еще эти бесконечные коридоры и туннели, будто бы соединявшие один муравейник с другим. Спускаясь и поднимаясь с уровня на уровень, обходя людные улицы с магазинами и очередями, они проваливались глубже в шахту, теряя ощущение пространства, не понимая, насколько глубоко спустились и где путь назад.
Один раз им пришлось пройти через торговую улицу, где их чуть не побили. Торговые ряды располагались в широком коридоре, по которому свободно разъезжались две тачки с тюками и коробами, из которых часто сильно воняло. Двери складов-магазинов открывались внутрь, не съедая драгоценного пространства. В широких проемах стояло две конторки и жуликоватые продавщицы, точь-в-точь, как дома, но лет пятьдесят назад: толстые, хамоватые, с грубыми перстнями с тусклыми камнями и массивными серьгами. Одна принимала заказ, вторая оплату, крик стоял невыносимый, а по складу бегали взмыленные мужичонки, собирая что-то гремящее и булькающее в картонные коробки. Провожатая шепотом объяснила, что на самом деле здесь продают одно и то же, а именно алкоголь. Разница была в том, что гоблиты внутри себя также делились на касты и гильдии, как ремесленники в Средневековье, выполнявшие роль профсоюзов в плане сбора членских взносов. У каждого такого объединения был свой пункт продаж, причем с каждого литра дополнительно изымалась плата за модернизацию производства, которая готовилась вот уже больше ста лет, никак не могли собрать нужную сумму. Когда Альфира и Максим пробирались сквозь толпы страждущих, здесь было не меньше полутысячи мужчин и женщин, женщинам давали меньше, шла борьба с женским алкоголизмом, их толкали и даже кричали, чтобы не лезли со своими инвалидными удостоверениями, пусть встают в очередь как все! Одна женщина, решив, что Альфира метит на ее место в очереди, хотела пнуть ее в живот, почти сбила шапку, чтобы схватить за волосы, но Альфа на автомате простой подсечкой повалила ее на пол, уроки Юлии не прошли даром, в нужный момент она смогла поймать противника, и это не смотря на отсутствие очков. Она много чего не видела, держась за Максима, который старался отшучиваться на ее вопросы, не желая рассказывать о том, что видит на самом деле.
Люди и есть люди, и ничем этот мир не отличался от наземного, утверждая в своих позициях начальную стадию социопатии у Максима. Альфа и так жила в своем мире, особо не страдавшая от отсутствия людей вокруг, кроме друзей, которых было три: Юля, Максим и Илья. Она вспоминала о Мэй, вздыхала, все еще не уверенная в том, что Мэй действительно ее подруга. Так было не раз, когда Альфира, еще маленькая и наивная, полная любви ко всем открывалась и получала потом в лучшем случае вежливое равнодушие.
Когда провожатая выдала им удостоверения инвалидов, бейджик на прочной серой ленте, Альфира подумала, что это из-за ее очков. Но дело было в импланте, точнее в его отсутствии. Инвалидами называли тех, у кого был дефектный имплант, тогда и паспорт не работал, и его изымали или не давали с рождения, нельзя было бесконтактно оплачивать покупки и проживание, и продавцам и операторам приходилось вручную набивать шестнадцатизначный номер одним пальцем, которым они и привыкли выполнять все команды. Из-за этого инвалидов гнали из очередей, обработка каждого занимала больше получаса из-за ошибок, зависания программы и тупости оператора расчетно-кассового терминала. Максим спросил, почему нельзя было ввести QR-код или что-нибудь подобное для простоты считывания, на что провожатая зажала ему рот ладонью и с испугом осмотрелась. Дойдя до туннеля между муравейниками, где не висели щиты-стукачи, она еле слышным шепотом рассказала, что любые графические коды запрещены и считаются демоническими символами. Альфира рассказала, кто наверху считается инвалидом, на что женщина долго смеялась, не понимая, как их можно было так назвать. Под землей все, у кого был физический дефект, считались ограниченно трудоспособными или нетрудоспособными, на которых не полагалось никакого довольствия, и их могли содержать родные и друзья по своему желанию, а могли сдать на утилизацию. Об утилизации Альфира расспрашивать не стала, ее и так сильно тошнило от всего, что она увидела, что унюхала и узнала. Она бы без грима могла бы поспорить серостью лица с аборигеном.
Станция напоминала московскую, если отбить весь мрамор и повесить под потолком штанги с прожекторами. Поезд опоздал, и вагон пришлось брать штурмом, а потом довериться толпе, которая и внесет вагон, и поставит на место, и поддержит, если что. Максиму удалось пробиться в угол к заваренным дверям. Он закрыл собой Альфиру, и она всю дорогу спала у него на груди, как в камере для сна стоя, как в Японии. У него после поездки болело все, особенно спина и бока, принимавшие основные удары входящих выходящих гоблитов, гномы так далеко ездить не могли.
29. Айна
Пустой перрон, слабо светят прожекторы, подземный ветер гоняет обрывки оберточной бумаги взад и вперед, как ребенок играет с машинкой. Последние станции прошли в полном одиночестве, вагон опустел, и можно спокойно лечь, как многие и делали, когда основной поток схлынул в первые два часа пути. Если бы это не была конечная старой ветки, так называли ее пассажиры, всю дорогу бубнившие что-то свое, не обращая внимания на других, то они бы проспали. Сначала Максим старался слушать, о чем говорят люди, но как и в московском метро, в этом было слишком мало смысла: люди как люди, не лучше и не хуже. Альфира проснулась бодрая и веселая, совершенно забыв дорогу до станции, выпустив из себя все плохое. Она с живым интересом оглядывалась, особенно ее интересовал круглый свод, напоминавший древний храм, не хватало алтаря по центру и кадильниц с подсвечниками по периметру
— А мы точно туда приехали? — спросила она без намека на волнение.
— Туда, номер совпадает, — Максим сверился с номером станции, который записал синим маркером на левой ладони. — Думаешь, нас заманили в ловушку?
— Не знаю, — пожала плечами Альфира и потянулась к вещмешку. — Ужасно пить хочется.
— Много не пей, по глотку и жди пять минут, — Максим дал ей двухлитровую бутылку.
— Ты как Юлька, она тоже меня постоянно учит, считает, что я водохлебка, — в подтверждении, Альфира сделала огромный глоток и закашлялась, отдав бутылку.
— Это от жадности, — Максим сделал небольшой глоток и убрал бутылку. Вода была совершенно безвкусная, как бывает после прогонки через мембраны обратного осмоса, особенно любимая в фитнес-клубах: без соли, без вкуса и без смысла. Он задумался, откуда они здесь берут воду, вспомнился курс по экологии, где скачками, довольно размашисто и размазано рассказывали об очистных и водозаборе. Нет, лучше и не думать, что они там фильтруют и озонируют.
— Ага, я очень жадная, — улыбнулась она. Хотелось еще пить, но приходилось сдерживаться, не зря же им собрали этот походный набор.
— Женщина и должна быть жадной, — пожал плечами Максим, но она его не слышала, а во все глаза глядела на две темные фигуры, идущие к ним от дальнего конца перрона. Как она ни щурилась, разглядеть, кто это был невозможно, одно было понятно: высокий и маленький, и высокий при ходьбе слегка раскачивается.
— По-моему, это за нами, — она захотела достать очки из внутреннего кармана, но Максим остановил ее.
Фигуры обрели отчетливые силуэты, и в полумраке станции появились девочка с воздушным шаром и старик с протезом вместо левой ноги. Старик хромал из-за слишком короткого протеза, ему не хватало черной треуголки и крюка вместо правой руки, и сошел бы за карикатурного пирата, борода и усы чего стоили. Девочка крепко держалась за его руку, На левой руке у нее весело болтался большой красный шар с белым цветком. Девочка улыбалась, когда они подошли ближе, стала махать левой рукой, и шар радостно колыхался вместе с ней.
— Знаешь, а ведь это первый ребенок, которого мы встретили здесь, — шепотом заметил Максим, Альфира кивнула.
Она разглядывала девочку, а девочка ни на кого не смотрела. По манере держать голову, по осторожному шагу стало понятно, что она слепая. На ней была все та же серая роба, как и на взрослых, но расшитая разноцветными лентами и цветами, ушитая под маленькое тело. На вид ей было не больше десяти лет, худое доброе лицо, еще не серое, как у взрослых женщин, длинный нос с горбинкой, губы всегда открыты в улыбке, показывая без стеснения большие крепкие желтые зубы, но жуткими были глаза — абсолютно черные, будто бы кто-то вырвал зрачок и залил белок черной тушью. И все же эти черные глаза умели смотреть по-доброму и очень весело. Девочка слегка подпрыгивала, что-то шепча старику, он кивал и пытался улыбнуться, но губы кривились только с правой стороны, левая часть лица оставалась неподвижной, как после инсульта, но старик шел довольно бодро, и на немощного похож не был.
— Привет! Я Айна, а это дед! — радостно выкрикнула девочка, когда они подошли. Девочка вырвалась из руки старика и подошла к Альфире, немного не угадав и скосив сильно влево. Альфира взяла ее за руку, а девочка рукой с шариком ткнула в подушку и засмеялась. — Ха-ха-ха!
— Здравствуй, Айна. Меня зовут Альфира, а его Максим, — Альфира погладила девочку по голове, отметив, как туго ей завязывают косички, сразу и не сосчитаешь, сколько их. — А сколько у тебя косичек?
— Тридцать семь! — гордо ответила девочка и потянулась к голове Альфиры, но одернула себя. — Знаю, сейчас нельзя.
— Айна, не приставай, — старик нарочито строго покачал головой. — Нам пора в путь, идти не так
