сушеным мясом. А еще их вели длинными безликими коридорами, то узкими, что два человека едва могли разойтись, то настолько широкими, что здесь вполне могла проехать машина, но только одна. В итоге так и оказалось, их едва не задавила коробкообразная тачка с электроприводом, груженая какими-то бочками. Водитель специально делал вид, что вот-вот задавит пешеходов, и Максиму показалось, что это такая понятная всем игра. Как бы допотопная электричка ни старалась задеть пешехода, водитель всегда оставлял достаточно места для маневра. Если бы на эту тачку приделать какой-никакой кузов, то вышла вполне сносная машина для рыболовов-охотников, но зачем кузов под крышей, об удобстве водителя и двух пассажиров речь вообще не шла.
— Это не я! — встрепенулась Альфира. — Я же не могла его сломать? Ну, чего ты усмехаешься, я его не ломала.
— Все вы так говорите, — он с состраданием посмотрел на потемневший щит и в десятый раз провел рукой по волосам. После того, как его обкорнали машинкой, он никак не мог привыкнуть. — Не переживай, он был слишком стар.
— Да здесь вообще все какое-то старое, — Альфира огляделась, но ничего, кроме железных стеллажей и коробов, на складе не было. — Интересно, куда мы попали? Прошли сквозь врата двух миров и очутились здесь. Чем-то напоминает Чистилище.
— Ну, тебе виднее, а я там не был. Может быть, ты и права, тогда мы умерли.
— Нет, я же здесь, и ты здесь. Юля где-то рядом, наверное.
— Вот именно, что, наверное. Судя по задержке сигнала, мы далеко друг от друга. Ладно, будем считать, что мы живы, осталось понять, куда мы попали.
— Надо ждать, — Альфира задумалась и дотронулась до груди, где должен был висеть оберег, но его там не было. Он ощущался внутри, в районе солнечного сплетения, изредка напоминая о себе легкими покалываниями. — Нам повезло, мне кажется, что нас прячут от кого-то.
— Так и есть, иначе не стали бы переодевать в эту робу.
— Ага, — она слегка покраснела, вспомнив о том, как переодевалась вместе с ним, боясь, что он будет подсматривать, и, разозлившись, что он этого так и не сделал. — А вот Юле не повезло, я чувствую это, оберег подсказал.
— Да уж, старушка Мэй и ее колдовские дивайсы, — хмыкнул Максим.
— И вовсе она не старушка, придумаешь то же. А что такое колдовство?
— Не знаю, да и никто не знает. Скорее всего то, что мы не можем объяснить рационально, можем только ощутить на своей шкуре, — ответил Максим. — Не вижу смысла об этом думать.
— Да я так, просто спросила, — она прошлась по складу взад-вперед, разглядывая коробки и мотки проволоки на полках. — Мне все время кажется, что мы попали в прошлое. Тут все такое древнее, как в музее, мы с классом ездили вместо урока физики. Там тоже были какие-то катушки, о, я даже знаю, что это за белая банка из фарфора — это изолятор, да?
— Верно, но это не прошлое. В прошлом не было таких крутых штук, — Максим постучал по сгоревшему щиту. — Эта штука может очень много, по ходу она тут всю комнату сканировала. Видишь, какой толстый оптопроводник? У нас такой техники нет, а тут нет ни камер, ни микрофонов, не вижу ничего. Разобрать бы ее и посмотреть.
— Не надо, а то вернемся, и потом везде повесят такие штуки, — поморщилась Альфира, почувствовав, как от слов Максима заворочался оберег на груди.
К ним подошел невысокий мужчина в безликой робе. Как он смог так бесшумно открыть железную дверь и подкрасться? Альфа вздрогнула, увидев незнакомца, с трудом сдержав крик.
— Вы правы, молодой человек. Удивительно, как работает ваше чутье, не зная конструкции, не зная нашего мира, вы почти точно угадали назначение этого щита, — мужчина дружелюбно улыбнулся, пряча зубы, которых у него не было, отчего голос напоминал простуженную змею после похмелья. — Этот щит следит за всем, что происходит в зоне его видимости. Но он слеп в нашем понимании, его зрение и слух находятся на другом, недоступном нам уровне. В этой штуке нет ничего магического, иначе они так часто не горели бы, причуда изобретателя. Есть мнение, что сделано это нарочно, небольшое послабление в общем режиме.
— А вы кто? И мы вообще где? — в лоб спросила Альфира, от волнения она сняла очки, стала быстро чесать переносицу.
— Здесь, — мужчина пожал плечами. — Планета Земля, система Солнечная, какая галактика не помню, космос для нас больше не имеет смысла. А зовут меня вот так.
Он показал жетон с длинным номером, у Максима и Альфиры были точно такие же, их выдали вместе с робой. Максим тогда пошутил, что это их бейджик.
— А как вы друг к другу обращаетесь? — спросил Максим. — Меня зовут Максим.
— А я Альфа, — она рассматривала свой жетон, цифры казались совершенно бессмысленными, да еще часть была полустерта и читалась с трудом.
— А, я и забыл, что вам это не доступно. Попробую показать, пожалуйста, не бойтесь, — он взял руку Альфиры, она от удивления округлила глаза. То же самое он проделал с Максимом, всего лишь сжав его ладонь, но от этого все тело Максима пронзил поток информации, настойчиво бивший прямо в мозг, почти заставляя подчиниться себе, передать управление внешнему оператору. — Извините, думаю, что для вас это непривычно и неприятно. Я передал вам сигнал внешнего управления, если бы вы спали, то я бы смог на время заставить вас сделать что-нибудь простое, например, встать или сделать зарядку. У нас в голове стоит имплант, его ставят при рождении, когда еще третий глаз не зарос. Имплант растет вместе с нами, наверное, это и есть то колдовство, о котором вы говорили. Мы общаемся друг с другом через импланты, и этот щит видит нас через импланты, если кто-то отправит запрос. Сам по себе щит безвреден, он следит за порядком, не распознавая и не определяя ГОБПов, с инспекторами все сложнее.
— ГОБПы, хм, почти как гоплиты в Древней Греции, — задумался Максим. — Интересное слово. С инспекторами все понятно, они везде вне закона.
— В целом вы правы, и гоплиты схожи не только по звучанию, но и по смыслу. ГОБПы — самая многочисленная часть населения, сильно ограниченная в правах. Каждый из нас, — он показал на нашивку на куртке робы, изображавшую серо-коричневый щит, перечеркнутый сломанной надвое баллистической ракетой. — Видите этот знак, у вас на одежде он тоже есть. И это значит, что каждый из нас с рождения становится на защиту Родины, становится солдатом. Войны, по правде сказать, не было так давно, что не было никогда, но мы к ней готовы всегда. Об этом лучше не разговаривать прилюдно, поэтому мы с вами находимся на этом дальнем складе, сюда редко кто заходит, если только линия прогорит, тогда все бегут сюда.
Он показал на мотки проволоки, изоляторы и катушки с кабелем, сложенные друг на друга и напоминавшие шахматные фигуры в каком-то невообразимом этюде на бесконечной доске.
— А инспектора ими тоже рождаются? А кто выше инспекторов? — спросила Альфира, оберег ничего не сигнализировал, и она успокоилась, отдавшись на волю безумным мыслям, вихрем кружившим в ее голове. — А мы вроде как в параллельном мире, прошли сквозь зеркало телепорта?
— Вы, судя по всему, начитались старого фэнтези. У нас как раз новую серию печатают на рулонах, чтобы люди прочувствовали, насколько низка была культура бывших. А мы собираем, обмениваемся, если тираж большой, то и используем по назначению, — он усмехнулся. — Видели уже такое?
— Да, мне как раз попался Генри Джеймс. По-крайней мере, так значилось на обертке рулона, — ответил Максим.
— Да, здесь так всегда, и туалет заменяет библиотеку. Как бы они не блокировали знание о прошлом, по кусочкам, по фрагментам мы что-то узнаем. А по поводу того, как рождаются инспекторами, то мой вам совет не думать об этом. Все рождаются равными, причем у одного и того же родителя может быть и выводок ГОБПов и один инспектор. Наверное, правильно сказать, что это и есть колдовство, как вы говорили. Имплант сам определяет к двенадцати годам, кто и кем будет.
— И в чем здесь колдовство? Можно предположить, что зная структуру мозга ребенка, имплант определяет его наклонности или способности, но применительно к инспекторам скорее наклонности, — предположил Максим.
— Ваша теория была бы верна, если бы инспекторами становились люди определенных качеств, а это совсем не так. Разные встречаются, даже бывает так, что чем ниже ранг, тем злее, а чем выше, тем адекватнее, но бывает это редко. Обычно правило первой лестницы работает безупречно.
— Это что за правило? Когда поднимаясь вверх, ты должен все больше и больше приносить жертв?
— Верно, молодой человек. Именно поэтому у нас так популярна история древних миров, на ее примере проще описать и оправдать текущий порядок. А насчет параллельного мира, так это вы пришли из параллельного мира, а наш мир настоящий. Вы не первые, но, пожалуй, самые спокойные. Обычно начинают кричать, что-то требовать, дерутся, и, что закономерно, быстро попадают в руки инспекторов второго и первого уровня, а оттуда не возвращаются.
— Так в чем колдовство? — нетерпеливо спросила Альфира. Ей быстро надоедали эти разговоры про госустройство и политику, или о чем они там говорили, она не слушала, включив стандартный режим блокировки в виде криков чаек над одинокой скалой в безмятежном океане. Она часто в мыслях сбегала туда ото всех, особенно часто в школе, тогда до нее было очень трудно докричаться, и Юле приходилось щипать под коленкой, чтобы она очнулась.
— Колдовство в том, что мы не способны такое создать. Никто не знает, откуда у нас эти импланты и роботы хирурги, вживляющие их годовалому малышу в голову. Никто не знает, да никто и знать не хочет. С имплантом жить удобно, совершенно не понимаю, как можно жить без импланта, — мужчина развел руками, широко улыбнувшись. — Это и правда удобно.
— А кто на самом верху, ну, за инспекторами первого уровня? Должен же кто-то там быть! — она уверенно посмотрела на него, вот она нить, которую она так искала. Он мог бы и не отвечать, она уже знала ответ.
— А, вы про божественную иерархию. Все также, как и у вас: ближе к нам духи, выше боги низшего уровня, потом средний и высший. Наша жизнь богам не интересна, они слишком далеко, чтобы как-то напрямую влиять на нашу жизнь, а вот духи другое дело. Разве у вас не так?
— А у нас так? — Альфира вопросительно посмотрела на
