топчи траву!» - так с детства в нас взращивают рабское подчинение властному окрику какого-нибудь чинуши или городового. Но я не таков! Во мне зреет протест и возмущение! Шутка ли? Попрание свобод и полицейский произвол! Настанет момент, когда прозвучит моё слово! Однако ж, не теперь - Назар Трофимович пока был учтив и держался рамок приличия. Тем более, он попросил меня остаться вполне вежливо. Было бы глупо представлять оскорблённые чувства. В общем, я остался. Тем более, что появился Авдей, а за ним Матрёна дворовая девка, принесшая осетрину с раками, холодную свиную голёнку, разных паштетов в неглубоких мисках, опять же соленья с грибами, кулебяку и графин с ореховой настойкой. Стол был накрыт, судейские расселись и лишь я стоял неподвижно, дергая от нервозности правым коленом. Это со мной случалось в минуты сильнейшего душевного волнения.
-Господа, прошу меня извинить, - натянуто улыбаясь и с усилием принимая вид непринуждённости, обратился я к гостям, - но я ненадолго отлучусь. Видите ли у меня есть непростительная для врача привычка курить после обеда, так что я, с вашего позволения, отлучусь ненадолго за папиросами.
Следователь уже успел налить себе рюмку ореховки и поднёс её к губам, но при этих словах остановился.
-Евгений Сергеевич, воля ваша, но мы без вас не приступим. – он решительно отставил лафитник.
-Может в вашем уезде это запросто, господин доктор, оставлять гостей, - присоединился пристав, - но у нас это pas comme il faut.
Я, признаюсь, был удивлён такими речам станового пристава, тем более, что гости-то незваные, но, тут же укорил себя, - они народ служивый, подневольный, приехали по делу, - и тотчас извинился. После чего мы дружно чокнулись, выпили и закусили. После третьей рюмки я учтиво поинтересовался, что господ сыщиков заставило вновь навестить усадьбу Рождествено.
-Формальность, доктор, можно сказать, пустяк! – намазывая толстым слоем паштет на булку, отвечал Швед, - в прошлый раз, осматривая дом, мы по случайности упустили из виду одно помещение. Вот-с! Теперь, значит, исправляем свою оплошность. Не сочтите за беспокойство, Евгений Сергеевич, не предъявите ли вы для досмотра свою комнату?
-Да! – откинулся на подушки дивана пристав, - упустили. Упустили по причине чрезмерного рвения! А вот теперь не упустим. Налейте, что ли, доктор, ещё по маленькой!
Признаюсь, мне стало не по себе. Причина, по которой я в первый раз не представил свою комнату для обыска, к несчастью, никуда не исчезла, и её обнаружение в нынешних обстоятельствах было бы совсем некстати. Что же делать?
Нервничая, я наполнил рюмки. Выпили. После чего все направились к лестнице, чтобы по скрипучим ступеням подняться на второй этаж. Замешкавшись, я громко позвал:
-Матрёна! Принеси свечу для господ полицейских! Не видать ничего!
Швед, как ни был пьян, остановился и с удивлением посмотрел на меня. Я посетовал на то, что дворня нынче не то, что давеча, и двинулись наверх. Подойдя к своей комнате, я достал ключ. Руки у меня слегка дрожали, пальцы были холодны. Я отпер дверь. Мы вошли. Комната была пуста. Я извинился, что постель в беспорядке и с утра ещё не прибрана, что прислуга ленива, а после исчезновения генерала совсем отбилась от рук. Начался осмотр. В это время в дверях появилась Матрёна, спрашивая, чего надобно барину. Я побранил её за нерасторопность и, извинившись перед гостями, вышел, как бы гневаясь на дворовую. Быстро спустившись, я застал в гостиной вернувшихся с прогулки дам и завёл с ними непринуждённую, как мне казалось, беседу, спрашивая, как им нравится здешний климат и надолго ли они сняли дачу.
Неожиданно у меня за спиной громко заскрипели ступени лестницы и раздался голос станового пристава:
-Позвольте спросить, доктор Дорн, что это такое?
Я обернулся. Наверху лестницы, спустившись на несколько ступеней, стоял Спичкин. В руке он держал, как бы демонстрируя всем, сапог – черный, из добротной кожи с каблуком. Кажется левый.
-Сапог, - отвечал я, на понимая сути происходящего.
-Позвольте узнать, - высунулся из-за спины Спичкина следователь, - откуда он у вас в комнате?
-Право, господа, я не понимаю, что в том такого, что у меня в комнате обнаружился сапог?
Пристав тяжело спустился по лестницы.
-Такого! – как бы уличая меня во лжи, он поставил передо мной сапог. – отчего он один?
-Вы, господин доктор, - присоединился к нему Швед, - носите штиблеты, а не армейские сапоги!
-Я, право, не понимаю, господа! –примирительно улыбаясь, я пытался понять смысл их вопросов, - отчего я не могу иметь сапог, пусть даже армейских?
-Позвольте, господа! – неожиданно для меня воскликнул Платон Иванович, - это сапог его превосходительства! Евгений Сергеевич, дорогой, что происходит?
Да-с! – стал наступать на меня пристав, - И не имейте таких фантазий, господин доктор, что из-за ваших кушаний и наливочек мы не зрим в корень злодейства! Есть серьёзное мнение, господин доктор! Но нас этим не затуманить! От ореховой, кстати, у меня изжога! Так что извольте объясниться, господин доктор!
Я растерянно оглянулся, в надежде найти если не дружелюбие во взглядах присутствовавших (за исключением полицейских чинов, разумеется, у которых во взглядах были только сталь и неумолимость), то хотя бы некоторое сочувствие из-за нелепости моего положения. Хорошо, не сочувствие, но всё же участие, намерение помочь. Но нет. Все смотрели на меня с разной степенью подозрительности. Наименьшее было в глазах Софьи Николаевны и то, думается, по причине корыстного интереса, – в этот момент она могла лишиться завидной партии для дочери.
-Что ж, господа, - я гордо вскинул голову, - извольте! Лев Игнатьевич оказал мне честь и подарил мне свои сапоги. Так сказать, на добрую память.
-А где же в таком случае второй сапог? – снова змеиная улыбка скользнула по лицу следователя.
-Был. Если он исчез, то ваш долг, господа полицейские, провести розыск и найти его! – ловко парировал я каверзу следователя.
Назар Трофимович промолчал и обвёл всех торжествующим взглядом.
-Господа, - произнёс он торжественно, - прошу всех садиться.
Гости и пристав, гремя стульями расселись небольшим полукругом и приготовились слушать. Я также взял стул и уселся чуть поодаль от всех в совершенно свободной позе человека, не ведающего за собой вины, и даже забросил ногу за ногу.
-Так вот, господа! – начал следователь, не без артистизма прохаживаясь перед нами, - мы стали свидетелями коварного и беспощадного преступления. Преступления, которое несомненно вызовет возмущение и в равной степени гнев у каждого, кто знал или слышал о Льве Игнатьевиче. Даже приезжий, будь он мало - мальски цивилизованным человеком, не останется равнодушным к этому возмутительному преступлению! Преступлению, господа, в основе которого таятся корысть, алчность, презрение ко всяким нормам морали и злоумышление! Перед нами несомненно тонко спланированное и безжалостно осуществлённое убийство героя войны, патриота, выдающегося сына Отечества - его превосходительства князя Чабрецова Льва Игнатьевича!
Раздался глухой стук – это Авдей, подслушивавший за дверью, лишился чувств и падая, повалился всей тяжестью своего стариковского тела на дверь и ввалился в гостиную. Руки невидимых слуг подхватили, не дав упасть старику, и тотчас же аккуратно прикрыли дверь.
-Взгляните на этого господина, - следователь вперил в меня указующий перст, - называющего себя Дорном Евгением Сергеевичем. Он приезжает к жертве, отлично зная, что тот, хоть и дальний родственник, но для генерала он тем не менее единственный наследник. Приезжает якобы с намерением проведать престарелого родственника, а на самом деле удостовериться, что его дядя стар и немощен, и что вожделенное наследство вот-вот упадёт в преступные руки. Но на его пути неожиданно возникает непреодолимое препятствие, полностью разрушающие его план – генерал влюблён и имеет намерение жениться. Так сказать, связать свою судьбу с девицей Ольгой в девичестве Костяевой. Влюбленные в ожидании венчания строят планы на будущее! Впереди их ждёт безоблачное счастье на долгие годы и взаимная трепетная любовь! Однако, господин Дорн иного мнения. Свадьба доблестного генерала вдребезги разбивает его намерения на получение наследства. К этому примешивается оскорблённое чувство единственного родственника, ревность к появлению нового члена семейства! Возможно неприязнь к конкретной девице есть проявление ненависти к женщинам вообще? Как нам стало известно, господин Дорн, которому от роду сорок два года, проживает один, не делая попыток завести семью или связать свою жизнь с какой-нибудь женщиной. Что это? Равнодушие, страх? Не думаю! Так или иначе, господа, перед нами очевидный мотив, сподвигнувший господина доктора на омерзительный богопротивный поступок – убийство! Теперь позвольте представить картину ужасающего преступления.
Но прежде взгляните на улику, которую мы обнаружили в комнате господина Дорна.
При этих словах следователь, словно фокусник, выхватил откуда-то из-за спины и показал присутствовавшим, воздев руку над головой, медицинский флакон с черной надписью на латыни «Chloroformium». Этот флакон я вожу в своём саквояже вместе с кожаным футляром, в котором лежит походный набор хирургических инструментов, на случай непредвиденных обстоятельств.
-Прикрываясь благородной миссией лечить страждущих, господин Дорн под видом медицинской необходимости прихватил с собой раствор хлороформа – безотказного усыпляющего средства. Именно с его помощью злоумышленник, заманив ничего не подозревающую жертву к себе в комнату и набросившись на неё, усыпляет генерала. В пылу борьбы тот теряет сапог, но преступник торопится и не замечает
