Следователь и становой переглянулись. Становой насупился ещё пуще прежнего, лицо его покраснело.
-В такую-то погоду? – нехорошо сощурясь спросил Спичкин.
-Да, в самом деле, - я виновато улыбнулся и развёл руками, - на улице прохладно. А в воде, стало быть…того.
-Допустим, - следователь потер указательным пальцем переносицу, - а в каком часу ваш дяде имеет обыкновение купаться?
Я не знал этого, как, собственно, и того факта, что он купается по утрам. Но тут неожиданно на помощь пришёл Платон Иванович.
-Их превосходительство принимают холодные ванны в пруду перед завтраком, часов в восемь. Завтракают, и в девять часов садятся за написание мемуаров.
-В восемь…- следователь снова потёр переносицу, - странная пропажа, не находите, Фаддей Ермолаевич? – обратился он к Спичкину, - той осенью, помните? Марк Иванович пропал. Все, как сговорились, прожужжали мне все уши, мол, убит! И убит, мол, из-за женщины! И что вы думаете? Стоило нам произвесть обыск у соседки, и тело нашли! В бане! Каково?
- А не учинить ли и нам обыск, Назар Трофимович? - казённым голосом обратился становой к следователю, - бани, самого дома и окружающей местности вместе с прудом?
Следователь, оборотившись ко мне, но отвечая при этом становому, с неприятной вежливостью согласился.
- Да, Фаддей Ермолаевич, проведём-ка мы обыск! Досмотр на предмет улик и прочих свидетельств несчастья или преступления.
-Извольте, - я встал и, заложив руки за спину, сдержанно поклонился, - дом в вашем распоряжении.
-Соблаговолите сопровождать нас, Евгений Сергеевич, - продолжал следователь, - чтобы, так сказать, в вашем присутствии и прочее!
Я покорно последовал за ними. В течение полутора часов мы этаж за этажом проходили по комнатам, распугивая прислугу, разбегавшуюся при нашем появлении, как курицы на птичьем дворе, высматривали и не находили ничего ценного для розыска. Наконец, вышли во двор, прошлись по парку, осмотрели известную зимнюю теплицу, вошли во флигель и снова прошли по комнатам. Ничего-с! Вернувшись на садовую дорожку, мы прошли к купальне на пруду. Не доходя до деревянных мостков нескольких шагов, Швед остановился и поднял руку, призывая нас замереть. Затем он поворотился к нам и заговорщицким шёпотом проговорил:
-Вот! – и указал на скамейку у края купальни. Там высилась аккуратно сложенная стопка белья. По мановению его руки мы медленно подошли к скамье.
-Исподнее, - констатировал становой, осторожно перебирая аккуратно сложенные кальсоны.
-По-моему, всё очевидно, - осторожно заметил я, - генерал полез в купальню и … не вылез.
Иван Трофимович задумчиво посмотрел на меня. Становой же возразил:
-Отчего ж всё так чисто сложено? Ровно как от прачки! – и показал на аккуратно лежащее бельё.
-Что ж такого? Человек военный, любит порядок. – предположил Швед и добавил, - водил я знакомство с одним корнетом, так тот спать не ложился, пока денщик ему сапог не начистит.
-Да? – не унимался становой, - а отчего здесь двое кальсон?
Мы втроем озадаченно воззрились на две чистые пары, лежащие поверх рубашки.
-Зябко, - заметил я несмело, - вот он двойные и носит. Носил...
-А в воду лезть не зябко? – становой поглядел на меня с подозрением, - что-то тут не чисто.
-Надобно дно проверить. Баграми, к примеру… - рассудительно произнёс Швед, - утоп, не утоп, а дно у пруда непременно проверить.
Становой подошёл к краю настила и стал разглядывать гладь пруда, будто пытался взглядом проникнуть сквозь толщу воды в тайну, скрытую водоёмом. Следователь тем временем, осматриваясь, расхаживал вокруг купальни. Внезапно он наклонился, разглядывая доски под ногами. Потом соскочил на прошлогоднюю траву и, как ищейка, не отрывая взгляда от земли, заспешил, петляя, дальше к близкому обрыву. Спустя пару минут, он вернулся.
- Отчётливые следы волочения. И черные полосы на настиле будто сапогом прочерчены! – довольным голосом сообщил следователь, отряхивая с брюк сухую траву, - следы, обнаруженные мною, ведут прямиком к обрыву. А там – река. Боюсь предположить, но, думаю, баграми мы из пруда ничего не выловим.
- Что ж вы полагаете, Назар Трофимович? – становой оторвался от разглядывания пруда и непонимающе посмотрел на следователя.
- Полагаю, что тело вытащили из пруда, отволокли к обрыву и сбросили в реку! – убеждённо ответил тот.
-Постойте, Назар Трофимович! – я был чрезвычайно взволнован, - вы полагает, Лев Игнатьевич не утоп сам?
-Вы это тонко подметили, господин Дорн! - змеиная улыбка скользнула по лицу судебного следователя, - разумеется, утони Лев Игнатьевич сам, он не смог бы потом выбраться на берег и скинуться в реку. Его сперва утопили, а потом сбросили с обрыва. В этом лично у меня нет никаких сомнений!
- Но зачем? – становой глядел на следователя, как ребёнок в цирке смотрит на фокусника – заворожённо, не в силах постигнуть тайну его проворных рук.
-За тем самым, Фаддей Ермолаевич, - торжествующе провозгласил Шведов, - что преступник не глупее нас с вами! Он тоже смекнул, что мы начнём баграми щупать дно и обнаружим тело. А так – сбросил в речку, течение само унесёт его куда -нибудь в камыши или затащит под корягу. Ищи его свищи!
-Но зачем кому-то так себя утруждать? – снова не понял пристав, - утоп и утоп.
-О нет! Преступник тонкая штучка! – с торжествующей улыбкой протянул Назар Трофимович, - на теле наверняка есть следы борьбы, возможно, следы удушения. Генерал был неробкого десятка, и для своих лет был крепок и силён, и мог за себя постоять. Значит была борьба, были следы, которые преступник задумал скрыть.
-Выходит злой умысел? Убийство! – радостно воскликнул становой, - надобно оповестить исправника. У вас, Назар Трофимович, и версия готова, кто убийца?
-Cui prodest? – высокопарно воскликнул следователь, глядя на меня в упор.
Холодок пробежал по моей спине, но я не подал виду и лишь пожал плечами:
-Errarum humanum est!
Мне были неприятны ничем необоснованные подозрения. Одновременно с этим где-то в глубине души, точнее в глубинах своей памяти я отчаянно искал имя адвоката по уголовным делам, который в феврале в нашем уездном заседании держал речь, и был до того горяч, что мне пришлось спасать его от апоплексического удара. Так вот, искал его имя и не находил! Он был бы очень кстати! Тем более, что в том заседании его подопечного оправдали вчистую!
-Позвольте узнать, господин Дорн, - становой подошёл ко мне вплотную, - где вы были сегодня утром между восемью и девятью?
-Спал в своей комнате. Спал-с! – я старался держаться гордо и независимо, - меня разбудил Платон Иванович вместе с Авдеем. Часы как раз пробили без четверти девять.
-И вы до сего времени комнаты не покидали? – пристав сверлил меня взглядом.
-Помнится, покидал, - не дрогнув и не отводя глаз, отвечал я, - под утро наведался в отхожее место.
-Кто это может подтвердить? – моментально задал мне вопрос Спичкин.
-Возможно, вы, господин пристав, ходите по нужде в сопровождении понятых, но я не имею такой привычки!
-Другими словами, господин Дорн, на это время у вас нет алиби, - торжествующе заявил следователь, - прошу вас не покидать имения! До завершения следствия. Фаддей Ермолаевич, поедемте, составим протокол.
***
Вернувшись в дом, я разыскал Платона Ивановича и рассказал о следствии. Я обратился к
нему, спрашивая его мнения о происходящем, и что на его взгляд означают глупые домыслы полицейских на мой счёт. Тот замешкался в нерешительности, но всё же высказался в том духе, что для него произошедшее - ужасная личная трагедия, потому как он горячо предан и даже любил Льва Игнатьевича, и его исчезновение есть глубочайшая драма для всех, а для него лично величайшая утрата. Что же касаемо подозрений полицейских, то это полная чушь и сам он - Платон Иванович - готов свидетельствовать в мою пользу. Он помолчал и добавил горячо, что был бы счастлив, если бы такая прекрасная девушка как Ольга Матвеевна стала женой Льва Игнатьевича, а сам бы он почёл величайшей наградой для себя остаться в доме супругов и быть преданным и полезным для них человеком. Его горячность показалась мне странной, но я не стал вникать в причины такой пылкости, которая, казалось бы, присуща юности, а не людям его возраста. Будучи обуреваем недобрыми предчувствиями, я был более сосредоточен на возможных последствиях полицейских инсинуаций на мой счёт, нежели причинами его горячности. Вошёл Авдей, от горя едва владевший собой, и дрожащим голосом объявил о прибытии барыни и барышни Костяевых. Платон Иванович несколько суетливо бросился их встречать, словно спешил избавиться от моего присутствия. Вскоре вошли дамы, сопровождаемые секретарём. Вид они имели встревоженный и даже испуганный.
-Эжен, - обратилась ко мне Софья Николаевна, - что всё это значит? Как пропал? Не могу поверить! Князь была так мил с Оленькой, и вдруг такой malentendu!
-Софья Николаевна, Ольга, - всем видом я показывал, что
