-Да-да! – подхватил Платон Иванович, - полиция уже приступила к расследованию.
-Полиция? – воскликнула Ольга удивлённо, - но при чём тут полиция? Неужели произошло ужасное?
-Назар Трофимович прекрасный следователь, - секретарь придал своему голосу успокаивающую уверенность, - прошлой осенью он уже раскрыл одно убийство. Купца Ерофеева убили на ярмарке, так он тут же изобличил приказчика Онуфриева.
Софья Николаевна, услыхав про убийство купца, окончательно лишилась сил и опустилась на стул.
-Убийство…- пролепетала она, - убийство. Всё так прекрасно складывалось. Господь слышал мои молитвы и вот…Князь был так мил, был так очарован Олюшкой.
-Послушайте! – я решил всех привести в чувство, - нет решительно никаких свидетельств убийства дядюшки! Тело не найдено, есть убедительная версия, к примеру, утопление, но пока ничего определённого, никакой ясности! Может он на ярмарку укатил!
-Нет, - задумчиво заметил секретарь, - ярмарки генерала не прельщали. Разве что к цыганам?
-К цыганам? – охнула Софья Николаевна.
-К цыганам? – прыснула в кулак Оля.
-Ну да, - секретарь пожал плечами, - тут цыгане объявились. Отчего ж не поехать? Говорят, с ними превесело!
-Маменька говорит, цыгане – грех и разорение! – рассудительно заметила Оля.
-Ваша маменька очень умна! – горячо согласился Платон Иванович.
-Вздор! – вступился я за дядюшку но, почувствовав двусмысленность мной сказанного, поспешил исправиться, - вздор не в смысле того, что Софья Николаевна умна, скорее наоборот, вздор, что не умна. В конце концов, это вам всякий скажет. Хоть Владимир Николаевич, или вот ещё Худяков Павел Силыч, царствие ему небесное, тоже был в восхищении в обоих смыслах, и что тот и другой оба держаться того мнения, что цыгане – вздор и бессмыслица …
Вероятно, я бы до конца дня не выбрался из путницы вздора и смысла, если бы не Авдей, который вошел и сказал, что если у господ при таких-то горестных делах сохранилось желание есть-пить, то с этим, конечно, ничего не поделаешь и можно откушать, но у него кусок в горло не полезет, а господа дело другой, и обед всё одно готов, - не выбрасывать же наваристую на рыбеце и судаке уху в горшочке с запечённой поверх него пшеничной лепёшкой, холодную телятину с хреном да буженину под луком, а на горячее томлёную confit de canard под клюквенным соусом, домашние грибочки и мочёные яблочки, разносолы местные из зимнего огорода, кулебяку с осетриной и вязигой, да со свиными щечками и гречневой кашей, и непременно лимбургский сыр. А уж суфле на десерт с мороженным непременно к свиньям на ферму. Мы переглянулись. Я сказал, что отказываться от обеда, значит поддерживать ту версию, что Лев Игнатьевич мёртв, а я этому решительно возражаю и потому считаю возможным принять пищу и продемонстрировать тем самым свою глубокую убеждённость, что их превосходительство находятся в полном здравии, и приглашаю всех присоединиться ко мне за столом. Платон Иванович заявил, что он не смеет перечить, поскольку вы, Евгений Сергеевич, на правах наследника их сиятельства вправе распоряжаться в доме, как посчитаете нужным, а его, Платон Ивановича, долг помогать наследнику во всем. Я только вздохнул на его неуместное упоминание о наследовании и пригласил всех в столовую. Дамы не проронили ни слова и, шурша платьями, двинулись вслед за Авдеем.
За обедом царило уныние и подавленность. Только этим я могу объяснить, что в течении часа никто не проронил ни слова, и в тиши столовой раздавались лишь звон посуды и стук ножей. Вероятно, все чувствовали себя не вполне голодными, потому что мы ограничились четырьмя переменами блюд и, встав из-за стола, направились в курительную комнату, куда подали десерт и ликёр.
-Стало быть, Эжен, - не отказываясь от третьей рюмке ликёра, спросила Софья Николаевна, - ты наследник князя? Так ведь, Платон Иванович?
-Платон Иванович преувеличивает или слишком торопит события, - поспешил я внести ясность, - ничего ведь неизвестно.
-Княжеский титул тоже? – продолжала допытываться Софья Николаевна.
-Нет-с! - мне было досадно, что меня каждый раз выставляют наследником княжеского рода Чабрецовых, - никак нет-с! Я совсем других корней и титул никакого отношения ко мне не имеет!
-Эжен, - внезапно поднялась гостья, - удели мне несколько минут твоего драгоценного времени. Платон Иванович извинит нас за это «rendezvous secret».
Я встал. Софья Николаевна цепко взяла меня под руку и увлекла к окну, отрезав мне всякий путь к бегству. Она напористо заговорила интимным шепотом:
-Эжен, мальчик мой, прислушайся к голосу матери! С тех пор, как твоя матушка отправилась в лучший из миров, я тебе как мать! Ты взгляни на себя - измождён, не ухожен, в твоём взгляде уныние и тоска. Ты несчастен! Да-да, ты несчастен! И не возражай!
- Софья Николаевна, вы глубоко заблуждаетесь…- я самым решительным тоном попытался возразить. Но её было не остановить.
-Не перебивай, Эжен! Я знаю, что говорю! Господь услышал мои молитвы, он вразумил меня! Тебе нужна хотя бы крупица женского участия.
Я невольно посмотрел на диван, где возвышалась Ольга. Платон Иванович терялся в её тени.
-Тебе пора жениться, тебе нужна семья! – непререкаемо продолжала Софья Николаевна, - и знай, я всегда буду рядом! В конце концов должен кто-то управлять этим имением!
-Вы с Оленькой чудесная пара! – абстрактные рассуждения о моём счастье приобрели предметность, при этом интимный шёпот приобрёл зловещие интонации, - вы созданы друг для друга! Посуди сам! Оленька с детства относится к тебе с глубочайшим почтением, а это очень важное обстоятельство! Романтичность проходит, а почтительность остаётся! Представь себя перед аналоем! Ты, словно Асклепий, мудр и божественен. Олюшка белой лебёдушкой плывёт с тобой под венец. …
Софья Николаевна приложила душистый платок к увлажнившимся глазам и на какой-то миг умолкла. Реакция у меня неплохая, и я сей же час воспользовался возможностью:
-Не может быть и речи, дорогая Софья Николаевна! Не может быть и речи о нашей с Олей женитьбе! Во-первых, мы не любим друг друга! Жениться без любви? Нет, увольте! Во-вторых…собственно, хватит и во-первых!
-Ах, Эжен, - перебила она меня, - ты так юн и так непрактичен! Женитьба – это не про любовь! Женитьба – это взаимное почтение и рачительное управление совместно нажитым хозяйством.
-Увольте! Не хочу! – я отбивался, словно лев, осаждаемый конными охотниками и сворой псов, как на картине кисти художника Пауля Рубенса, - я категорически не юн и моей практичности хватает ровно на мою холостяцкую жизнь! И этого с меня вполне довольно!
В это время снова появился Авдей и спросил, хотят ли господа кофею. Воспользовавшись его появлением, я выскочил из комнаты, чтобы сбить атакующий пыл Софьи Николаевны. Обождав некоторое время у себя наверху и переведя дух, я принужден был, следуя условностям гостеприимства, вернуться к гостям. Спускаясь по лестнице, я выглянул в окно. К крыльцу подъезжал шарабан, а в нём сидели давешние визитёры – судебный следователь и становой. Их появление вновь всколыхнуло во мне утихнувшую было тревогу и волнение. Войдя в комнату, я громко всех оповестил о прибытии незваных гостей. При этом известии Платон Иванович вскочил, но тут же опустился на диван подле Оли, схватил её за руку и стал успокаивать, мол, ничего страшного не происходит, что это де рутинное дело для судейских, обычное в историях про убийства - внезапно заявляться на место преступления, - и такой образ действий надлежащим образом прописан в Уложении об исполнении следственных действий. После чего он заверил, что для волнения нет причин, тем более, что он, Платон Иванович, рядом. Ольга в ответ тут же вскрикнула, побледнела и ухватила секретаря за руку. Так они и сидели, сцепив руки, когда в комнату вошли полицейские.
Войдя, судебный следователь обвёл всех подозрительным взглядом, но увидев дам, снял фуражку и представился. Становой последовал его примеру, но при этом носом потянул воздух. Поскольку комната давно утратила своё прямое предназначение, и в воздухе заместо тонкого аромата сигар или ямайского трубочного табаку царили вполне осязаемые, можно сказать, очевидные запахи только что закончившегося обеда, то вдохнув своими немалыми ноздрями, Фаддей Ермолаевич многозначительно крякнул. По всей видимости обоим недостало времени отобедать, решил я и, уняв, наконец, своё волнение, предложил им перекусить. Назар Трофимович в задумчивости скосил глаза к переносице и, помолчав для виду, согласился. Секретарь вскочил и, несколько волнуясь, предложил дамам развлечься осмотром презабавного зимнего огорода его превосходительства с диковинным устройством произрастания плодов. Дамы согласились и покинули комнату, пожелав новым гостям приятно откушать. Секретарь тут же поспешил следом. Этим он меня обескуражил. Не в том смысле, что он повёл дам в сад, а в том, что он оставил меня наедине с представителями власти, которые уже высказали на мой счёт пусть нелепые, но угрожающие претензии. Тем не менее, я не подал виду, что мне страшно, и кликнул Авдея, чтобы отдать распоряжения по поводу закусок, но тот не являлся. Извинившись, я было направился в коридор, чтобы оттуда крикнуть погромче, но меня остановил голос следователя:
-А вот вас, Евгений Сергеевич, я попрошу остаться.
***
Бывают слова, а то и целые фразы, обладающие некой неземной мистической властью над нами. Они подавляют личность, подчиняют волю, делают из нас Франкенштейнов – бездушных исполнителей чужой воли. «Не клади руки на стол!», «Не мочи трусы!», «Не
