Проект "ХРОНО" За гранью реальности

Это было более ярко и живо, чем могло быть в любом фильме или сне, он словно перенесся туда и вновь пережил те события заново. Скорее всего это часть новых возможностей… Сколько же их? Успеть бы разобраться во всем, прежде чем нежданно что-то не сотворю странное на людях. Девчонку вот напугал.
— А можешь еще что-то сыграть? Чудесно как у тебя получается, мне до такого далеко! — чуть заискивающе попросила она.
Но Кудашев чувствовал, что он вложил в музыку слишком много сил и воспоминания, которые ей сопутствовали, вытянули много сокровенных, душевных переживаний. На сегодня, пожалуй, хватит.
— Поздно уже, милая, засиделись мы, уже ночь глубокая! — он поднялся и повернулся к крыльцу, но девушка продолжала сидеть, смотря на Юрия с каким-то странным выражением.
— Как ты меня назвал? — спросила она очень тихим голосом, и сама же ответила, — милая… Меня так не называли. Вернее, называли милой, но не когда не называли так, как ты! У меня от твоих слов… мне…
Маша резко вскочила и перегородила ему дорогу в дом.
— Что ты со мной сделал?! Почему я весь день только о тебе и думаю? Хотя знаю тебя, всего второй день, а до этого даже не подозревала о твоем существовании? А сейчас вот чувствую, что знаю тебя давно, всю жизнь! Отчего, у просто тону в тебе? В твоих словах, глазах… Почему от твоего голова меня в дрожь бросает? — девушка легонько коснулась небритой щеки Кудашева, провела по ней рукой. В темноте в свете луны и звезд Машино лицо смутно белело, и только глаза сияли, соревнуясь своим блеском с Вегой в созвездии Лиры, над их головами.
Кудашев успел только подумать: «Вот так поворот…», а Маша уже прижалась к нему всем телом, положив голову на грудь и сложив руки с сжатыми кулачками у своей шеи. Было не видно, но она кажется, зажмурилась и боялась дышать. Обершарфюрер обнял ее за плечи и уткнулся лицом в так прекрасно пахнущие ромашкой и еще чем еще терпким волосы. Некоторое время они стояли молча, не отрываясь друг от друга. И ему, и ей казалось, что все, что можно сказать сейчас лишнее, напускное и совсем не нужное.
— Ну вот, признайся! Околдовал ты меня? — Маша, подняла на него глаза, в которых радость смешивалась с готовыми пролиться слезами. Она чуть отстранилась от Юрия, как будто желая окинуть парня взглядом.
Кудашев почувствовал, как от горячего тела, прижавшегося к нему, накатывает дикое возбуждение. Он перехватил ее руку, хотел что-то сказать, но не успел…
— Ой… ты за руку меня взял, будто током ударило и куда-то вниз ушло в землю — перебила его Маша, — что с нами, а? Мне страшно! Ты тоже это чувствуешь? Я же вижу, как ты смотришь на меня со вчерашнего дня.
Кудашев улыбнулся грустно и поцеловал ее руку:
— Наверное, ты та самая женщина, которую можно встретить только один раз в жизни! Вот только…
— Что только?! Что?! Я… никогда такого не испытывала. Это настоящее, самое настоящее чувство, какое только может быть — девушку бил озноб, и правда становилось прохладно, но ее состояние причиной имело не ночную прохладу.
Кудашев подхватил ее на руки, чуть не охнув, сквозь зубы от боли в груди. Маша тихонько пискнула и зажмурилась, обхватив его руками за шею. Юрий, грузно стал подниматься на крыльцо и под каждым шагом ступени протяжно поскрипывали. Время как будто остановилось, обершарфюреру казалось, что он идет против сильного ветра или даже против течения под водой. А мысли скакали бешенным аллюром.
«…что ты делаешь, безумец?! С каждым шагом ты загоняешь себя в угол, в тупик! Сжигаешь мосты! Вот сейчас ты принесешь ее в дом, положишь на большую кровать в комнате и… Все будет прекрасно, лучше, чем ты и она можете представить в самых горячих мечтах, но что потом?! Завтра или послезавтра на тебя все-таки выйдут местные чекисты… Смотри в лицо правде, это неизбежно… В лучшем случае придется бежать и бросить эту девушку, которая станет для тебя самым близким человеком. Или ты примешь бой и погибнешь, как воин, но оставишь ее рыдать над твоим телом… Возможно, еще немного получится протянуть, и хоть это на грани мечты, но, может, тебя все же вытащат свои…, и ты просто пропадешь, исчезнешь. И вы будете страдать разделенные не просто расстоянием, а пространством и временем. Она в этом мире, а ты у себя. И сердца ваши разделенные надвое будут кровоточить, годы и годы… Ты найдешь себе женщину, она выйдет замуж, но закрыв глаза на супружеском ложе, оба вы будете представлять друг друга и неслышно шептать имена. Признаешься ей во всем? Твоя история контуженного инвалида трещит по швам. Рано или поздно инкогнито твое рухнет с треском! И что тогда? Как она, рожденная и воспитанная в Совдепии, воспримет тебя? Чужака! Врага, из тех, кого тут проклинают и проклинать будут всегда, ибо на этом стоит их власть. На крови, лжи, предательстве…»
Шаг за шагом, преодолевая эти мысли, как встречный шквал, он поднялся в дом, миновал сени, кухню. В светлице, в темной комнате, остановился у кровати. Машины глаза казались огромными и смотрели ему в самую душу со смесью испуга и нетерпения, она молчала, только дыхание ее стало прерывистым и чуть хриплым. Юрий бережно уложил девушку на кровать и сел рядом. Чуть помедлив, нагнулся и припал долгим поцелуем к ее губам, таким мягким, нежным и желанным. Оторвался от нее от с трудом, Маша застонала, и руки ее скользнули к груди, торопливо расстегивая пуговицы. Одну…вторую…третью…
— Погоди! — негромко, но твердо сказал Кудашев, — не спеши милая…
Он положил правую ладонь ей на голову, на растрепавшиеся, прекрасные волосы и собрав в себе всю внутреннюю силу, превозмогая себя, мысленно разрывая уже стянувшие их невидимые нити. Медленно, медленно провел рукой вниз со лба к подбородку, шепча: «Сссспииии…» Он чувствовал, как сила изливается из него, делая ладонь огненно горячей, как жаждущая мужчины, женская суть его избранницы жадно впитывает его. Не так как она бы хотела, но все равно жадно и страстно… Дыхание Маши, в момент поцелуя прерывистое и неровное, сразу стало ровным и тихим, руки безвольно скользнули с почти расстегнутой блузки на кровать. Сон такой крепкий, что сродни смерти, накрыл девушку саваном. Голова склонилась на бок, почти выскользнувшая из блузки грудь с маленьким соском в красно-коричневом круге, мерно вздымалась. Юрий скользнул взглядом по нежному телу и дрожащей рукой запахнул блузку, застегнул одну из пуговиц.
Нахлынула привычная уже дикая слабость, дань его необычным, новым способностям. Юрий чувствовал себя выжатой тряпкой, от прежнего любовного возбуждения не осталось и следа. Полуобнаженная девушка рядом уже не будила трепета и желания. Только желание упасть рядом, закрыть глаза и забыться.
То, что он сделал, пришло интуитивно. Никто не учил и не подсказывал в прежней жизни, что так можно поступить, да и не мог научить и подсказать. Знание пришло само откуда-то со стороны, из неведомых глубин сознания, из бездны просыпающегося голоса крови. Сверху или снизу, из прошлого или из будущего, но он своей новой силой погрузил девушку в сон легким прикосновением. Отчего-то далось ему это не легче, чем влезть троим здоровым мужикам в мозги и перестроить их на свой лад. А может и легче, он познавал свою новую суть и учился просто стремительно. Кудашев попытался встать, но ноги не слушались, и он почти рухнул рядом со спящей Машей.
Со спины обдало холодом, отличным от простого ночного сквозняка, но оборачиваться просто не было сил. «Осуждаешь?» — спросил Юрий слабым голосом, не поворачивая головы. Спросил только для того, чтобы услышать свой голос, запросто мог задать вопрос и не открывая рта. Клочки светящегося тумана переместились вперед к изголовью кровати и сформировали фигуру в морской робе.
— Осуждаю? Нет… — Николай покачал головой, — понимаю, что к этому шло с той минуты, как ты помог ей с телеги спуститься. Со стороны было здорово наблюдать, как ваши ауры, разные по цвету слились и потом, разъединившись уже ослепительно сияли одним цветом. Ишь, как я… прям поэт! Но ты, Юрка, дурак! Нет, я понимаю, что ты не захотел переходить эту последнюю черту, не хотел сестренке проблем, но ты дурак!
Кудашев вопросительно поднял глаза, не понимая, о чем речь.
— Ну да… полный дурак! Во-первых, уже поздно что-либо менять, во-вторых даже если вы расстанетесь, то часть ваших сил останется друг с другом и будет тянуть к своей частичке хоть откуда. Не будет для вас расстояния и времени достаточного, чтобы забыть свою суть, частичку. В-третьих, да и в-четвертых, тебе лучшую женщину не найти, поверь. Я ее знаю уже не просто как брат. И еще, как ты думаешь, что ты с ней сделал?
— Она просто уснула! Я не знаю, как, но знаю, что могу разбудить в любую минуту… — Юрий чувствовал, что голова кружится, и все в комнате начинает плыть.
— Нет, ты, конечно, теперь уже не обычный человек, но иногда ты меня удивляешь! Ну не мудрено, принимая во внимание, как ты изменился, нежданно для себя самого… Просто уснула, говоришь? А ты знаешь, что сейчас ее тут больше нет? Вернее, тело тут, а дух, душа, сущность, называй как хочешь, покинула мир… Хотя, конечно, когда ты разбудишь Машку, она проснется, но вот, что с ней будет? Кем или чем она будет? Ээээ брат, да ты совсем без сил…
— Помоги… я подняться не могу, хочу выйти во двор, на землю лечь, прошлый раз с чекистами, помогло это, — обершарфюрер встревоженный словами призрака вновь попытался подняться, но с тем же результатом.
— А как я тебе помогу? На себе-то тащить не могу, все…оттаскался, хотя, наверное, могу помочь… Ну-ка, протяни ко мне руку, и попробуй втянуть краешек окружающего меня марева, может получится.
Кудашев послушно вытянул руку с дрожащими пальцами в сторону неупокоенного и чуть не упал навзничь на кровать. Он оперся другой рукой на спинку и постарался представить, как молочный туман вокруг фигуры младшего Лопатина, втягивается в его пальцы. Но ничего не произошло, слабость и головокружение не давали сосредоточиться.
— Ну же! Я знаю, для тебя это пустяки, ты можешь действительно великое, например, докричаться до своего мира, а уж это должно быть вовсе пустяки!
— Ты узнал? — сипло прохрипел Юрий.
— Узнал? Да по сравнению с этим, раскаты грома в летнюю грозу, не более чем легкий шепоток! Но ты не отвлекайся, тяни в себя.
Кудашев попробовал еще раз, стараясь отвлечься от окружающего и неожиданно понял, что тоненькой струйкой через пальцы правой руки, в него вливается сила. Как человек страдающей от жажды, Юрий тянул в себя эту силу, как холодную, освежающую воду, с каждым глотком, приходя в себя.
— Ну, ну… хватит! Ишь присосался! Не то что от меня убудет, развоплотиться не получится, слишком просто для меня. Но я нацеплял вокруг себя эти сущности, чтобы хоть как-то меня можно было видеть. Ты сейчас все в себя втянешь, а мне опять собирать их!
И правда, облик Коли Лопатина побледнел, свет луны из открытого окна проходил через него почти свободно. Но теперь обершарфюреру стало много легче, он почти пришел в себя. Зато появились вопросы.
— Как это возможно? Что это было? Ты знаешь, я в мире тонких материй, как слепой кутенок, тычусь носом во все, будто сиську мамкину ищу…
— Ну, брат, ты и сказал! Хотя, по сути верно, только из меня учитель, как из еврея — свинарь!
Кудашев улыбнулся такому новому