Проект "ХРОНО" За гранью реальности

Москву к маститому профессору, светилу в гинекологии, и уж точно все должно решиться.
Друг бесплотный выслушал серьезно и некоторое время помолчал, а потом усмехнулся с детства знакомой, солнечной лопатинской улыбкой, от которой заныло у Сергея сердце, и сказал:
— Ты, Серега, погоди к профессору ездить. Вы, и правда, с Леной здоровы. Ты уж поверь, я хоть и не профессор, но ведомо мне теперь это. Вижу! Здоровы! Тут, братан, дело все в ваших мозгах, а не в том, что…ну ты понял. Особенно у Ленки. Ну да то не беда, я помогу вам.
— Ну ты, Колька, и причесываешь! Да чем же ты поможешь?! Через тебя вон луну видно и звезды.
Лопатина вопрос позабавил:
— Серега, да будь я хоть во плоти, мне с тобой, жеребцом, разве тягаться? Не забывай, я могу оказаться, где хочу и когда хочу, ну или почти «где и когда», и все стены, двери и тому подобные мне не преграда. Ну, тут тоже есть исключения, но не в данном случае. Ээээ… дружище, а что это ты краснеешь. Дубина! Ну поверь, не интересно мне, чем вы там с Ленкой под одеялом занимаетесь, или без одеяла… Да шучу, шучу, не кипятись! А помочь вот чем могу, дело то не в тебе, а, похоже, в ней. Она винит себя в моей смерти. Подсознательно, не отдавая себе в том отчета.
— Ну и чем ты поможешь? Расскажешь ей, что это не так? Ну я вот тебя, черта, вижу, фашист этот научил, но он сказал, что у меня к этому способности. Значит, она тебя, духа бесплотного, не увидит. Это первое. А второе, я не хочу ей таких возможностей. Она же с ума сойдет. И к этому вот, — Горохов кивнул в сторону дома, — приводить ее не хочу. Меньше знает, крепче спит. Тут и так у вас каша заваривается, ума не приложу, как расхлебывать.
— Брат, есть возможность. Дело такое, в нашем состоянии, в бестелесном… Ну что ты рот кривишь? Я уже привык, это по первости дико было. А теперь прими, как данность. Друг твой закадычный и брат, стал приведением, или, как немец, называет — неупокоенным. Но я о чем говорил-то? Что нас и обычный человек может видеть, особенно во сне. Но для этого необходим контакт с частью моей психической энергии. Умничать не буду, сгодится вещь моя, какая-нибудь, на крайний случай фото, но лучше вещь. И такая, чтобы по времени ношена была максимально близко ко времени безвременной кончины, — при этих словах Николай улыбнулся, но улыбка вышла уже кривая и жалкая, нет, не смирился братан со своей участью, нет, не смирился. — Спроси у бати завтра с утра, пусть он тебе мою пилотку мичманскую отдаст. Помнишь, я привез ее, когда на свадьбу вашу приезжал. Она в шкафу лежит. Потом вернешь.
Сергей кивнул, стараясь вспомнить, о чем речь.
— А потом дело простое. Ты Лене ее подложи под подушку ночью, и все…
— Колян, а ей вреда, не будет какого? Ты ж знаешь, как я над ней трясусь! — Горохов, хотя и против воли, серьезно встревожился.
— Серый, ты обижаешь меня! Ты как мог подумать, что я ей навредить могу? Да вы же для меня были самыми близкими людьми, не считая, бати с Машкой! И остаетесь, кстати сказать. — неупокоенный положил невесомую руку на плече другу. Тот, не чувствуя веса, ощутил вдруг, как это место стало стыть.
— Ну Коль, ты прости, я когда о ней думаю, у меня голова сразу пустая и гудит как барабан!
— Добро, брат! Я знаю, вы друг для друга предназначены! Если бы не это, хрен бы я уступил Лену тебе. Ну, ладно, про то, что я тебе рассказал, сделай как велю. Я обещаю, что у нее от сердца отляжет тревога. Станешь папашей!
Такой разговор был у друзей позавчерашней ночью. А теперь та пилотка, от женских глаз припрятанная, ждала ночи у милиционера дома. На сердце у Сергея было тревожно. С другой стороны, чувствовал он уже давно, не в медицине тут дело. В глубине души ведь знал, что оборвалось что-то у Лены в душе, струна какая-то лопнула, когда пришло известие о Колиной гибели. А ведь и прав побратим! Да и, положа руку на сердце, не верил уже он всем этим врачам, будь то фельдшер их сельский, будь то доктор наук или профессор из Москвы.
Домой вернулся к ужину. Старался Сергей вести себя, как всегда, пытался шутить и смеяться, но сам чувствовал, фальшивит. Лена, судя по всему, занятая своими мыслями и продолжавшая немного дуться за запрет поехать с подругой на заимку, его настроения не замечала. Сам того не желая, он после ужина то садился что-то читать, то находил какое-то совсем не срочное домашнее дело, не произвольно оттягивая время отхода ко сну.
Тут уже жена обратила внимание на его суету:
— Сережа, да ладно тебе, пошли спать, смотри ночь уже, а ты в кладовой возню затеял.
— Иду, милая, иду, душа моя, — Горохов подошел к Лене и ласково ей поцеловал, а потом стаскивая через голову майку, добавил — Лен, я, кажется, кран на кухне в раковине не закрыл, сходи, глянь.
Жена вышла, и он быстро сунул под подушку свернутую вдвое черную пилотку с белым кантом.
— Закрыт кран, уж кто-кто, а ты у меня ничего не забываешь.
Она развязала поясок халата, но не сняла его. Они всегда спали полностью нагими. Халатик ничего не скрывал, и заводил обоих. Полы распахнулись, и Сергей который раз залюбовался. Грудь жены была красивая, не очень большая, но упругая, правильной формы с торчащими вверх сосками. Упругий, чуть выступающий живот, а ниже, на лобке, небольшой хохолок мягких темных волос. Лена склонилась над ним, вскользь поцеловала и скользнула к нему под бок. Летняя ночь теплая, одеялом не укрывались, иной раз легкую простыню накидывали. Горохов лежал на правом боку, а тело жены повторяя изгибы его тела тесно прижалось спиной к нему. Лена взяла его руку и положила к себе на грудь, и он почувствовал, как под тяжестью его ладони твердеют ее соски, как бы говоря, «ну что же ты?» Сергей почувствовал, как стремительно накатывает возбуждение, чувствовал, что в круглые ягодицы жены, сминая скользкий шелк, он упирается твердеющим членом. Лена задышала громко, прерывисто и подалась к нему навстречу.
Но он чувствовал, что не может. Не сегодня. Слишком занята голова иными мыслями. Он обнял жену, переместил руку с требовавшей ласк груди на живот и шепнул на ухо как можно мягче и нежнее: «Трудный день был, Лена, давай спать…» Он ранее никогда не отказывал любимой женщине в ласках. Они были, как будто рождены друг для друга. Желания их совпадали, и оба даже представить не могли рядом никого другого. Жена чуть слышно вздохнула и повернув голову вскользнула губами по его щеке. Еще теснее прижавшись к его горячему, мускулистому телу. Уже засыпая, она шепнула чуть слышно: «Вредина! Не пустил меня с Машкой…»
Горохов лежал, обнимая Лену, которая дышала уже не как страстно, и понимал, что уснуть ему этой ночью будет трудно.
Вот как это? Появится побратим, и что произойдет? Проснется Лена. Что скажет? Что спросит? Нет, не выносимо. Он лежал, и мысли скакали, как плутающий следы заяц в лесу, то несясь вперед, то отскакивая в сторону и меняя направления. Нет. Я не останусь тут. Он убрал руку от жены и осторожно принялся перебираться на край широкой кровати. Она спросонок, что-то пробормотала невнятно и вновь ее дыхание выровнялось. Сергей укрыл ее простыней, скользнул глазами по круглой попке. Затем, взяв со стула одеяло, ушел, не оглядываясь, в другую комнату на диван.
Но и там сон не приходил. Не слышные днем ходики на стене, вдруг стали грохотать в ночной тишине, словно колеса поезда на железной дороге. Тик-так, тик-так, тик-так... Мысли продолжали метаться, вдруг вспомнил про пузырь, висевший в клубе и переливавшийся. «Нужно будет у Кольки спросить, что за штука такая». Но усталость все же сморила, и уже на грани сна, Сергей слышал, как часы прекратили мерный стук, маятник замер в верхней части своей амплитуды, и его обдало холодом. Глаза сомкнулись, и Сергей Горохов уснул на редкость крепким, спокойным сном.
Глава 29. Провал
Все хорошее имеет свойство кончаться, а очень хорошее кончается еще быстрее. Эта мысль неожиданно пришла в голову Ткачуку, когда он с трудом захлопнул багажник «Нивы», забитый походным барахлом. Три дня их отгулов завершились. Вчера вечером они допоздна засиделись за костром, самогон был допит, истории все, даже самые сокровенные, порассказаны. Офицеры просто наслаждались тишиной, прерываемой всплеском гуляющей рыбы в озере. Редко потрескивали угольки в костре да кричали ночные птицы в окружающем лесу. А сегодня пора возвращаться. Микола усмехнулся. Странные времена. Начальство отправляет на отдых сотрудников в приказном порядке. Если б кто сказал, он бы ни в жизнь не поверил.
Никому из троих даже в голову не пришло удивиться этим странным отдыхом. Они просто знали, что нужно три дня отдыхать на Медвежьих озерах, удить рыбу, купаться, выпить, выспаться и опять выпить… Знали, что потом нужно явиться на службу и доложить самому высокому начальству о том, как отдохнули. И ни одному из трех не показалось это странным, как и то, что все трое были при оружии, и кроме двух макаровых и одного стечкина, в багажнике снизу были укрыты два новых, только что поступивших на вооружение АКСУ. Не было удивительным и то, что дважды в день они связывались по нужной частоте с позывным Кречет и докладывали:
— Кречет! Кречет! Я Комар! 00215, повторяю, 00215
Что означало, что все хорошо, задание выполняется, помощь или экстренная эвакуация не нужна.
Что и говорить! Отдохнули за эти три дня душевно. Все трое оказались заядлыми рыбаками. Но порядок есть порядок. Пока двое удили рыбу, один дневалил. Готовил, прибирал, мыл посуду. А сама атмосфера чего стоила? Озеро посреди леса, укрытое за вековыми соснами, настраивало на умиротворяющий лад. Тишина и неспешный образ жизни сотворили настоящий переворот в душах. Ткачук перестал смотреть на спутников настороженно и почувствовал редкое спокойствие и уверенность в себе. Капитан Александров перестал играть в молчанку и разговорился, причем оказался умным, толковым парнем и великолепным собеседником. У них с Миколой с самого начала возникло соперничество, кто кого обловит. Так и до самого отъезда паритет не был существенно нарушен. Как только один вытаскивал рыбину покрупней, как тут же другой если и не перебивал рекорд, то уж точно ловил не меньше.
Но, пожалуй, даже не рыбалка была на первом месте. Все трое отлично отдохнули душой, сидя по вечерам у тлеющего, вспыхивающего языками пламени костра. Под самогон, спасибо мужику с пасеки, о чем только не говорили. Ткачук рассказывал ребятам, как гонял по Украине в молодые годы бандеровцев. Повидал он немало и кроме всего прочего, в неформальной обстановке собеседником был отличным. Андрюха Коваль, даром что по дороге все нервы вытрепал своей заумной болтовней, парень был компанейский и хозяйственный. На такого можно положиться во всем. Пожалуй, Микола спину прикрывать его бы оставил уже без страха. А капитан Александров оказался не такой уж исключительный молчун. Рассказывал, как два года в Анголе служил, тертый оказался калач. Рассказал, как прокололся в Москве с женой одной шишки из МИДа и по той причине загремел в Смоленское захолустье.
Засиживались до поздней ночи и, как не странно, высыпались, несмотря ни на что. На утреннюю зорьку поднимались как штык. Голова после выпитого не гудела, хотя почти по литру на троих перед сном выпивали. С пойманной рыбы варили ушицу, жарили, запекали в глине, два дня вялили на солнце, а пойманную вчера вечером