знал, что встреча с такого рода нечистью уж точно ничего хорошего не сулит.
Девчонки открыли глаза, узрели под собой постепенно меняющийся ландшафт: вода, болота, тундра, лесные массивы — и подумали, что это сон. И даже заулыбались, попробовали махать руками, «ласковых» когтей черной птицы они почему-то не чувствовали. Но ветер! Очень сильный ветер, размахнулся и ударил в сестер наотмашь, с размаху, не дал даже дышать, он очень быстро привел их в чувство. Несчастные ужаснулись, беспомощно подергались, огляделись, заметили друг друга и обреченно повисли в железных тисках. Одна единственная мысль старшего ребенка проделала синусоиду: «НеТ, нЕт, НеТ, нЕт, НеТ, нЕт!» — и потухла.
У бывшей кошки мыслительные процессы спутались в клубок, а потом сжались в точку и выстрелили изумительно ровной прямой линией: «Всёэтоконец».
Тимофей отчаянно пытался догнать пленных девочек. Большие слезы капали из его смоляных глаз и, соприкоснувшись с сырой землей, превращались в бусинки черного опала.
«У меня окромя них никого нет, у меня окромя них никого нет!» — твердило крылатое существо и всё роняло, и роняло вниз бесценные слезы-камушки.
Ну, вот и Заболотье осталось далеко позади, а леса темной Руси сменились бескрайними полями, и это значило, что навья ведьма размахивала руками-парусами уже над Сечью Богатырскою — самым печальным местом в сказочной стране. Там битва — мать родна, а кровушка — красна жена.
Да, конечно. Вон и темная монгольская рать, пыль подымая, наползает на... Да что ты? На могучих сильных русских богатырей. Те держат оборону своей заставушки, а может, просто озоруют — удаль молодецкую разминают. В общем, сверху не разберешь.
Могол хищно окатила угольным взором семь добрых витязей и начала посадку прямо в гущу улюлюкающей орды. Ан нет, она не дура давить мразью мразь! Птица разжала когти и кинула человеческих детенышей прямо на сабли вострые да под копыта быстрые.
Ох, лежат две буйные младые головушки, алой кровушкой истекая. А сила темная вдаль ускакивает, прямиком на стрелы да на копья богатырской дружинушки. Могучая ведьма Могол, выполнив великую миссию, шлепает крылами «ах-ах-ах», улетает в свой Навий мир, приговаривая:
— Вы не суйте свой нос, куда не просят вас, ненадо смердам знать более, чем им знать положено!
Уселся Тимофей на бездыханные тела красавиц и зарыдал громче-громкого, пуще прежнего, горше горького:
— Ну вот, ну вот, а вы говорили, что бессмертные! А где бессмертие ваше? В реку кануло, в реку кануло в тую Смородиновую, да под куст ракитовый закатилося!
Так причитал бы он долго, да время шло, колесом смешным катилось, в его малюсенькие ушки прикатилось «динь-дон», зазвенело легонечко:
— Ты пошто сидишь дурень дурнем, пень пнем, песни тяжкие поешь, весь бел свет во гроб сведешь, там флакон с живой водой, его живенько открой да напои деток, глупых малолеток. А то времечко уйдет, их дух с собою заберет!
Встрепенулось несчастное пернатое, полезло клювом доставать термос с живой водой из кармашка рюкзака. Ан нет, никак! Закрыла Алисонька его на замочек. Всплакнул посеревший ворон еще раз, взмыл в небо синее, огляделся. Видит, бой идет. Взмахнут богатыри мечами один раз — улочка, взмахнут второй раз — проулочек выстилается из тел врагов. Сила темная уменьшается. Свел ворон взгляд в одну точку и стрелой каленой помчался на самого жирного русского ратника! Сел ему на плечо и шепчет, мол, печаль-тоска легла на землю черную, красных дев положили злыдни-недруги ни за что, ни про что, лишь за очи ясные да за невинен лик.
Илья Муромец речами посланца проникся:
— А не шуткуешь ли ты, дружище Ёжкино, ни придумываешь чего сгоряча?
— Да я давно уже не друг бабы Яги, обзавелась она другим товарищем. Две сиротинушки у меня на попечении. Да вон они там мертвые лежат, живой водицы просят, что в их сумке спрятана да замком-молнией застегнута!
— Молнией, говоришь? — потер Муромец ус и ткнул легонечко копьем булатным в спины своих дружинников. — Сшибай маголку всех до единого, на семена не оставляй никого!
И пошла тут сечь! Голову свою беречь никто и не отважился даже. В пять минут расправились отважные воины с набегами, с теми, что с восточной сторонушки перли. И побрели у супротивника доспехи да сабельки собирать, дабы перековать их себе на кольчуги. А заодно и павших дщерей высматривать.
Наткнулся на них Микула Селянович, склонился низко-низко и возрыдал. Сто лет и сто веков он, окромя поляниц удалых, женского полу не видывал. А тут еще и младые. Павшие лежат, косы русые в глине да в сукровице.
— Ой, горе мне, горе! Грех-то какой, грех! Давно я говаривал, шо побоища наши потешные добром не кончатся.
Отпихнул его Илья от тел несчастных дев, порылся толстыми пальцами там, куда ворон клювом указал, расстегнул замочек, достал термос с живой водой, встряхнул его три раза, открутил крышечку, налил в чашечку и смочил губы синие у отроков бездыханных.
И о чудо! Захлопали веки у Алисоньки, захлопали веки у Дианочки. И тут же зажмурились со страха. А и как тут не испугаться? Семь воинственных рож склонились удивленно на бедными дитятками и что-то лопочут про погубителей, да так тяжко вздыхают смрадом нечищеных зубов, что впору опять в глубокий обморок упасть. Но по подружкам запрыгал их верный Тимофей, и произошло второе чудо — сестренки заулыбались. Богатыри загигикали от счастья. Дети тоже.
Подхватили воины юных дев на руки сильные, уселись на своих бурушек и поскакали на заставушку — болезненных выхаживать, целебными отварами отпаивать, одежонку замусоленную отстирывать да тощеньких спасенышей откармливать.
Глава 13. На богатырской заставе
А застава богатырская вон она, недалече стоит. Ну, как застава? Целая крепость оборонная! А внутри город. Ну, как город? Городишка для сказочных богатырей непобедимых. Там и терема, и постройки хозяйственные, и конюшни для коней верных да для кобылок застоялых. Ноздрями фыркают, пшеницу белояровую едят. Токо кто пшеницу ту сажает? Неведомо. Мужика вокруг не видать. Ах да! То Микулушка Селянович балуется, пашет наш оратаюшко, забавляется, как от ратных подвигов отдохнет. А потом и козочек сядет доить. О! Как надоит, погреба от сыров ломятся, крынки стонут: краями жирно-желтыми, молочными в рот просятся, прокисают. В общем, сыто живут наши воины, на жизнь не жалятся. Мечи да щиты куют и лес валят на колышки-заборышки, а то и кашу пшенную варят: сами едят, нахваливают, голубей почтовых кормят да про своих бурушек, сивушек не забывают. А еще котов-ведунов да верных псов холят и лелеют, лесным зверям в обиду не дают. На волчью сыть лишь хазара и кидают, ведь те хуже всех: и татара хуже, и могола, и печенега, и половца. Но то история долгая. Нам сегодня не о том речи дивные вести.
Вот привезли сахалинских красавиц вояки к себе домой. Первым делом за стол посадили, яствами завалили, представились:
— Илья Муромец я, крестьянский сын.
— Чурило Пленкович с тех краев, чи Крым.
— Михаил Потык, я кочевник сам.
— Алешенька Попович хитер не по годам.
— Святогор большой — богатырь-гора.
— И Селянович Микула — оратай, пахарь.
— Ну и Добрыня Никитич рода княжеского.
— С князем киевским пил да бражничал!
И дружинники заржали, как кони резвые. А что им еще делать, мордам холеным?
— Вы, дочки, кушайте, их не слухайте, на говорят они тут вам всякое непотребное, — нахмурился Илья Муромец.
И дети налегли на богатый, сытый стол. Дичь, рыба, хлеба, потроха, квашеная капуста, каши, разносолы, пареная репа и молоко! Не знали девочки до этого момента, что ненавистное и такое вонючее козье молоко покажется им слаще меда.
— Попрошу бабушку козу завести, — мурлыкала Диана от удовольствия.
— Ага, — вторила ей Алиса. — Токо ты это, веганка. Забыла?
— Угу.
А Тимофей важно расхаживал по столу и клевал всё подряд. А потом и вовсе закатился в жалобном курлыканье, страдая от несварения в желудке. Его напоили теплой водой и отправили спать на лавку.
Доченьки наелись и оглядели богатырский терем. Всё в нем было такое большое: и столы, и табуретки, и полати, а печь так та вообще, как дом Зубковых в Мгачах. Хозяева даже для сестер положили несколько подушек на стулья, чтобы они достали до стола.
Богатыри загребли наевшихся гостей в охапку и понесли в баньку. Алеша Попович кинулся их было попарить, да девушки прогнали его прочь:
— У нас не положено, у нас бани раздельные!
— Брысь, срамно у них совместно париться! — оттолкнул его Добрыня и вежливо постучался в дверь, — Одежонку киньте постирать.
Принцессы разделись и выкинул наружу свои грязные шмотки без угрызения совести: мужланам стоялым всё равно удаль девать некуда — постирают, не переломятся. И давай мыться, париться, вениками друг друга нахлестывать.
— Хорошо!
— Еще бы!
А пока девы красные купались, их походная одежда как бы сама собой в корыте отстирывалась, шлепалась, полоскалась в могучих руках Михаила Потыка. Вот на этот плеск и сбежались остальные богатыри, побросав дела хозяйственные.
— Невидаль-то какая, бабы к нам в гости пожаловали!
— Да не бабы, а щеночки малые.
— Дитятки, две щепы, не более.
— Тростиночки, худые да замусоленные.
Пока мужской род обсуждал женский, сестры вывалились на свежий воздух чистые, румяные, простыночками обмотанные. И раскрыли рты от удивления — столько воинов-великанов они в жизни не видели и даже на картинке. А детинушки богатырские, смущаясь, называли себя да низко кланялись:
— Балдак Борисьевич, Бова Гвидонович, Бутман Колыбанович, Булат Еремеевич, Василий Буслаев, Василий Игнатьевич, Волх Всеславьевич, Глеб Володьевич, Данила и Никита Денисьевичи Ловчанины, Дунай Иванович, Иван Гостиный сын, Иван Годинович, Михайло Данилович, Калика богатырь, Колыван Иванович, Константин Саулович, Михайло Петрович Казаренин, Петр и Лука Петровичи — королевичи из Крякова, Рахта Рагнозерский, Садко Новгородский, Самсон Самойлович, Сухмантий Одихмантьевич, Соловей Будимирович, Ставр Годинович, Хотен Блудович, Дюк Степанович, Василий Казимирович.
— Всего нас тридцать шесть славных витязей. А вас как звать-величать, девицы заморские?
И Алиса, придирчиво оглядев великанов-буянов, завела свой привычный рассказ: кто они такие, откуда идут и что делают здесь, в суровом царстве-государстве, да куда путь держат, чего несут, кого спасать им понадобилось. Мужчины присели прямо на траву и внимательно слушали, а по ходу пьесы то реготали, то плакали. Сказочницу они знали, кивали башками аршинными:
— Помочь старушке надобь! Да, да. А то как же?
Диане по сто раз одно и то же слушать было скучно, и она отправилась заставу осматривать, кошек гладить, собак стороной обходить, к лошадкам присмотреться, коз за вымя подергать, да свою высохшую одежду с веревок снять.
— Пойдем одеваться, — потянула она рассказчицу, едва та успела захлопнуть рот.
Красны девицы оделись в баньке и вышли оттуда… вроде как, победительницами всех драконов на свете: модные грязно-зеленого (почти военного) цвета курточки со спортивными штанцами так и пищали от легкого ветерка: «Мы солдатки хоть куда, нам война — пустяк, игра!»
Богатыри, привыкшие видеть гражданских баб только в платьях, заулыбались:
— Вот это по-нашему!
— На поляниц удалых дюже похожи!
— Есть
