сестре и с нечеловеческой силой забросила ее на Бурушку, а затем подняла конское ухо и что-то жарко в него зашептала. Конь гневно заржал:
— Ну, Илья Муромец, спи-почивай, свою дурь на ус мотай!
— Кто на рожон полезет, тот с него и не слезет! — поддакнул мудрый ворон и уселся между своими падчерицами.
Топнул Бурка копытом, встал на дыбы и оторвался от земли. Стал он скакать с горы на гору, с холма на холм; реки, озера перескакивать, а широкие раздолья промеж ног пускать. Сестры зажмурились, держались за его гриву, да друг за дружку цеплялись. Страшно!
Скок-поскок, скок-поскок, позади Богатырская Сечь, впереди темная Русь. Ночь сменилась утром ясным, выкатилось солнышко красное, перекувыркнулось через себя три раза, улыбнулось и замерло у горизонта, приготовившись медленно-медленно ползти по небосводу. Приземлился боевой конь на темнорусской полянке и мягко так детей с себя скидывает:
— Я отдохну, а вы это, попаситесь.
— Попасемся, чего уж, — буркнули наездницы и плюхнулись на ягодные кусты.
Жирная голубика и черника запели, призывно зазвенели у детских носиков «динь-динь-дзинь». Школьницы, ворон и даже Бурка жадно накинулись на сочные, крупные голубые и синие бусинки. Наелись. Задремали.
Долго ли спали человечки и животные, нам неведомо, но проснулись они от того, что почувствовали, как кто-то бьет их палкой по бокам. Путешественницы подскочили и увидели маленького старикашку в лохмотьях, отважно размахивающего своим хлыстом — веточкой орешника. Старичок был странный: сам ростом с пень, на ногах лапти, на спине колючки, как у ежа, на которых висели гроздья разных ягод, а волосы и борода его были из зеленых листьев, на голове гнездо с морошкой. Дети выпучили глаза. Алиса вырвала ветку из рук чудного старикашки и закричала:
— Здравствуй, дедушка Ягодник! Ты совсем не изменился, старый дурак.
Лесной дед опешил. Сел, задумался, потом встал и сказал в сердцах:
— Нет, ну, надо же разрешения спрашивать, прежде чем ягодку срывать!
— Ты нас не помнишь? — удивилась Алиса. — Забыл? А знаешь, ведь лес кругом, а в лесу ягода ничья, то есть общая или даже всеобщая.
Диане стало жаль безумного старичка, она решила ему угодить, встала перед ним, поклонилась три раза и произнесла:
— Дедко Ягодник, дедко дух лесной, позволь набрать в лукошко ягоды немножко!
И тут Ягодник расплакался:
— Конечно, я вас помню, скучал даже. Сильно скучал, — и он полез обниматься с внучками.
Вырвавшись из жарких объятий нежити, сестры с благодарностью взглянули на лошадь, та самодовольно фыркнула: «То ли еще будет!»
— Ну, рассказывай, как ты тут жил без нас? — спросили сахалиночки у лесного духа.
— Ну, я... А по-старому, ягоду от зверья охраняю, от всяких разных вороватых птиц ек берегу, — Ягодник зыркнул на Тимофея. — Видите, какая она висит справная, обильная, никем не тронутая. Ну, почти никем.
Ягодник опять недобро зыркнул на людей и на сивку, продолжающую жевать чернику.
— Жадина-говядина! — обозвала его Алиса. — Получается, что у тебя зверята голодают.
— Ага, от меня, скупердяя, к «добрейшему» Грибничу бегут. Можно подумать, папашка ваш щедрей меня!
— Грибнич! — вспомнили сестры. — Как он там?
Ягодник отвернулся и насупился:
— Не знаю.
А Диана вспомнила свое кошачье прошлое, и кое о чём догадалась:
— Послушай меня, милый Ягодник. Сам посуди, ну, каким-таким образом звери и птицы будут просить у тебя разрешения сорвать ягодку, да к тому же еще низко кланяться? Допустим, когда я была кошкой, то о многих вещах даже и не догадывалась. Бывало, поест вся семья Зубковых и хором говорят «спасибо» бабе Вале или маме (смотря кто из них пищу готовил), но я только вздрагивала от этого. А успокоившись, продолжала облизывать свою мордочку. И мне тогда никто не объяснил, что существуют какие-то там правила вежливости, и что я должна вместе со всеми хором кричать «спасибо».
— И? — старикашка не уловил ход человеческой мысли.
— Что и? Ты объяснил своей живности, что прежде чем ягодку сорвать, надо разрешения спрашивать и низко кланяться?
— Нет.
— Ну, вот. Объяснишь, тогда и требуй!
— Чего требовать?
— Чтобы кланялись, ласково просили у тебя ягодку и только потом срывали ее.
Нежить нервно зачесался:
— А я не хочу, чтоб мою ягоду обрывали! Хоть спрашивая, хоть не спрашивая. Не хочу и всё! Вон она висит какая красивая. А оборвут, на что я тогда любоваться буду? Сожрут все мои угодья, и сгинут все мои угодья. Кому я тогда нужен буду? Я же ягодный дух, хозяин ягодок и их служка. Послушай, послушай, глупая кошка, о чём они поют.
Ягодник нагнул голову Дианы прямо к матовым веточкам. И девочка услышала слабый писк голубики: «Жить хотим, жить хотим, солнце круглое хотим, мы лучи его едим!»
— Они живые! — расплылась младшенькая в глупой улыбке.
— Ай, — махнула рукой Алиса. — В этой темной Руси всё живое. Тут мораль вбивать бесполезно. У каждого своя правда и свои заскоки.
Диана задумалась:
— И в реальном мире всё то же самое: и заскоки, и правда, и ложь. Деда Ваня вроде бы и сам чокнутый, а слышала, что он про наше правительство говорит?
— Ты только смотри не ляпни кому-нибудь дедовские выводы. А то это, того, посадят.
— Куда посадят?
— Ай, малявка ты еще. Потом объясню. Популярно и на примерах.
— Как моя учительница?
— Ага.
— Хватит споров жарких, — устал их слушать сивка Бурка. — Поскакали к вашему Грибничу.
— Ура! — заверещали школьницы и полезли на жеребца.
Пернатый друже за ними. Ягоднич снова расплакался, он не ожидал, что так быстро останется опять один-одинешенек, и снова мимо его носа поползут века, наполняя лесную опушку тоской и печалью.
— Ты что, подумал, что мы тебя бросим? — возмутилась Алиса. — А ну быстро прыгай в седло!
Тимофей недовольно подвинулся, подумал немного и переместился скакуну на холку.
— Я сейчас! — обрадовался лесной дух и исчез.
Вскоре он появился с огромным лукошком всяких разных ягод и лихо запрыгнул на конский зад. Алиса ехидно хмыкнула:
— Я из твоего лукошка есть не буду, а то у меня еще где-нибудь на теле вырастут ягоды.
Ягодник обиделся, прижал корзинку к себе покрепче:
— А то мои ягодки вам жизнь не спасли?
— Спасли, — согласилась Диана, но сарказм выпер и из нее. — Поехали уж, пущай твои угодья облысеют! Зато зверьё насытится. А чё?
Ягодник хотел было слезть с коня, но Бурушка поскакал быстрее ветра, приговаривая:
— Судьба, она странная штука, не знаешь, где найдешь, где потеряешь. Сиди уж дед-барадед, свезу тебя я на обед. А как нажрешься, глядишь и подобреешь!
Ягодник вспомнил развеселый обед у царя-самодура:
— К Ивану-царевичу потом полетим?
Скакун кивнул. Дух обрадовался и замер в предвкушении. Сестрички тоже:
— Всех друзей соберем?
— Всех.
Глава 17. Гулянка у царя-самодура
Скок-поскок, скок-поскок. Вот и грибные полянки. Скинул конь седоков прямо на грибы. Помяли, потоптали грибочки наши путешественники. Бурушка больше всех постарался!
— Ах вы засранцы! — услышали они голос сверху.
Путники подняли головы и увидели Грибнича, раздувшегося до небес. Но вскоре он сжался и превратился в маленького матерящегося старикашку. Обликом чудак был похож на Ягодника, но черты лица были другие, такие же как и у реального отца Алисы и Дианы. А вместо ягод на его волосах, спине и в лукошке, торжественно восседали грибы.
— Извини нас, дедушка Грибнич! — поклонилась ему до земли Алиса и прыснула со смеху. — Это царь Иван тебя матюкаться научил?
— Нас он тоже матюкаться учит, но только ртом деда Вани, — прыснула Дианка.
Грибнич перестал бурчать, еще раз окинул скорбным взглядом затоптанные грибы, пшикнул на богатырскую лошадь, поздоровался троекратным поцелуем с Ягодником и внимательно рассмотрел девчонок.
— Подросли, — вздохнул он. — А как там ваш папашка поживает?
Дочки хором рассказали как он, Грибнич поживает на Сахалине. Ой, то есть их отец. А также мама Сказочница, бабушка Ягуся и дед самодур. Ну и о том, что в Заболотье живет настоящая Сказочница, мол, она ослепла, и им просто необходимо ее вылечить. Грибнич и Ягодник слушали, переживая за каждую мелочь в похождении малышек, за их родственников и, конечно же, за обитателей сказочного леса, особенно за всем нужную старушку Сказочницу.
— Пора! — устал клевать помятые сыроежки ворон.
Но не тут-то было! Затрещал валежник, еловые ветки задрожали, и на полянку вывалился мужичка в лаптях, рваных одеждах, с длинной бородой и серо-зелеными запутанными волосами, в которых торчали листья да ветки. Лицом сер, без бровей и ресниц, но с большими зелеными глазами, светящимися изумрудным блеском.
— Леший! — заверещали девицы и кинулись его обнимать, а если точнее, то раздирать на части или даже на куски.
— Привет, красавицы, — прохрипел лесной хозяин и сдался, в общем, сдулся и превратился в колючего ежика.
Попробуй теперь его обними! Диана посадила ежа на лошадиную гриву, там же поселился и Тимофей. Ягодник пинком забросил на коня Грибнича, вспрыгнул сам, протянул руку сестренкам и легко усадил их в седло. Бурушка лягнул невидимого противника, встал на дыбы и поскакал, сам зная куда. К бабе Яге, короче.
Вон она кверху задом на грядках стоит. А новый друг ворон сидит на ее заднице. Жеребец прыг и встал одной ногой на грядку. Бабка в обморок! А как ведьму откачали, так радости не было предела! Аж солнце со страху за тучку спряталось: «Ну их! Мало ли чего?»
Оказалось, что бабушка жила по-старому, по внучкам скучала, Тимофея поминала, во все миры заглядывала, за всеми наблюдала, всё на свете знала. И про спасение Сказочницы тоже.
— Вот и ладушки, вот и ладушки, — Ягуся, бурча и икая, покатилась в избушку на курьих ножках за блинами, пирогами и расстегаями.
А как вернулась с котомкой, так прыг на Бурку! Остальные члены команды тоже прыг-прыг. И девчонок закинули. А Тимофей из лошадиной гривы даже не высовывался — молодого ворона боялся. Сидел там себе тихонечко в волосах, по бывшей хозяйке всхлипывал да ежа пытался укусить.
Поскакали! На ходу подхватили бегающего по полям Полевичка. Но проскакали мимо горохового поля, мимо вновь озверевшей Гороховой бабы. И не доехали до сопки Горюхи, где злой змей Горыныч свою жертву поджидает. Не доехали и до озера Чудесяки-Превращаки, где Водяной с Водяницей строго-настрого берегут голубые воды от нехороших девочек. А поскакали, полетели прямо к яблоневому саду!
И прилетели. Наливные яблоки на ветках висят, в рот просятся. А где дворец царя-самодура? Да вот же он! Вернее, два дворца: один большой и старый, а другой маленький и новенький. Ан нет, кое-где уже и ставенька перекосилась.
— И ступеньки скрипят! — недовольно заметила Дина.
Гости толкались на крыльце и стучались в двери. Ежик усиленно превращался обратно в Лешего. Вороньё легонько цапалось друг с другом. Конь с жадностью поедал яблоки прямо с дерева, оно было чуть выше его спины. И все остальные яблоньки — тоже.
— Самодурище дрыхнет что ли? — ворчал житный дедушка Полевик.
Через некоторое время (не знаю конкретно через какое) дверь отворилась, и на пороге появился заспанный царь Иван в рваном, засаленном, нестираном шмотье. Он зевнул, продрал глаза и только потом понял, кто к нему приперся. Далее последовали объятия и само собой, поцелуи. Но сестрам (а особенно Алисе) весь
