праздник испортило то, что вредный царь вернулся к своим вредным привычкам: к лени, грязи и пьянству. Да, да, от него несло перегаром. Поди, яблочной наливкой вчера побаловался. Но ничего! Зато вся остальная команда радовалась, накрывала во дворе стол и ждала той самой заветной наливки.
Дедок как раз за ней и поперся в погреб. Сахалинские девочки и Тимофей уселись под деревом и мрачно кусали яблоки. Алиса:
— Какого рожна я ему пыталась помочь?
Диана:
— Горбатого...
Ворон:
— Могила исправит.
Алиса:
— Да они все тут, как мгачинские пьяницы!
Ворон:
— Таков человек.
Диана:
— Они не люди.
Ворон и Алиса:
— А кто они?
Диана:
— Сказочные герои.
Ворон:
— Герои?
Алиса:
— Да уж герои!
На этом их передышка закончилась. Нежить и царь подхватили девчонок на руки и начали тискать. Тимофей под шумок пытался поцеловаться с бабой Ягой. А потом все уселись за стол, налегли на бабушкину выпечку, а также пили эту чертову наливку (благо, у самодура был яблочный сок для детей) и вели длинные разговоры. Каждый рассказывал о себе. Девочки тоже. И, конечно же, о слепой Сказочнице.
— Вся сказочная страна под угрозой из-за ее слепоты! — забеспокоился Иван.
— Поможем! — постукала Алиса по своему рюкзаку. — Но немного грустно от того, что мы не пригласили к столу Гороховую бабу и Водяных.
— Вот поэтому и не пригласили, — огрызнулся Леший. — Держи живую воду покрепче, пока ее никто не украл!
— А-а! Ну, а как змей Горыныч поживает?
— Озлобился. Ловит жаб и жрет их!
Тимофей аж поперхнулся, он тоже любил жрать жаб.
Пока сказочный народ веселился и горланил песни, сестры наелись, покинули пиршество, нашли в сарае деревянные тазики, набрали в них воды из колодца и с тяжелым сердцем затеяли в теремочке генеральную уборку. Бабая Яга смекнула и побежала топить баньку: «Надобь опосля этих двух работяев покрепче попарить. Ай и самодура тоже!»
Так и вышло. Выдраив Ванькину хату до блеска, усталые малышки хмуро поплелись в раскаленную баньку, баба Яга с ними — отходить веничком трудяг.
— Мы уедем, а дед Иван опустится, зарастет грязью, и его новый дом с годами развалится, — сокрушалась Алиса, лежа на лавке.
Яга вздохнула:
— Не опустится, я обещаюсь за ним следить. Навещать его буду. По жопе веником ходить, опять же.
— Правда? — обрадовались девчонки.
— Честное пионерское!
— Поклянись.
— Клянусь своим последним зубом!
Сестры заулыбались:
— Недаром вы в нашем мире муж и жена.
Попарившись, накупавшись, девочки выпрыгнули из бани в вырытую Водяными прорубь, то есть в озеро. А в парилку нырнули мужики. Бабу Ягу замучила совесть, и она поплелась отстирывать свои лохмотья, одежонку царя и заодно одежду девчонок. Ай да и тряпье четверых старичков-лесовичков.
Пока вещи и лохмотья развевались на ветру, друзья пили чай в простынях да в полотенцах, и беседовали.
Леший:
— Хорошо!
Ягодник:
— Хорошо-то как!
Полевик:
— Надо почаще у Ваньки собираться.
Грибнич:
— Ага.
Баба Яга:
— Почаще.
Самодур:
— С нетерпением буду ждать.
Молодой ворон «тюк» Тимофея. Тимофей «тюк» молодого ворона. Подрались!
Бурка нетерпеливо:
— Нам пора.
Что тут началось! Слезы, сопли, прощание. Грусть, печаль. Летит конь, везет двух поникших малых детушек и их черную птицу через леса, через болота к загадочной стране Заболотье. А веселье у царя-самодура только-только начинается.
Нежити перекрестились с облегчением слева направо:
— Уф, ревизоры ускакали!
— Легкого им пути! — радостно произнес дед Иван и засеменил в погребок с пустым графином за новой порцией любимой наливочки.
Глава 18. Наконец-то у Сказочницы
Прыг-скок, прыг-скок. Вот и Темнорусь позади. Прыг-скок, прыг-скок. И Сечь Богатырская уже тоже в зад коню хмуро уставилась. Прыг-скок-поскок, до Заболотья один «скок». Еще два прыжка и избушка Сказочницы. Наконец-то!
Скинул Бурка седоков наземь, развернулся и поскакал, не прощаясь, к своей лошадиной дружинушке, во поле русском пасущейся, недобрым словом друзей-богатырей поминающей.
Сказочница сидела на ступеньках своей хаты и шамкала губами новую сказку. А так как положить ее на бумагу она не могла, то нашла другой способ запомнить былинку: старушка вязала длинный-предлинный чулок, завязывая слова в узелки. И о чудо! Каждый узелок пищал именно свое слово, ну, если надавить на него пальцами. А затем можно будет легко записать навязанное, прощупав весь чулок от начала до конца.
— Сказочница! — закричали девчонки, как только поднялись и огляделись.
Малышки побежали к бабульке-матушке, та поспешно убрала спицы, чтобы случайно не уколоть их. Сестры чуть ли ни растерзали ее своими целовашками да обнимашками. И захлебываясь от счастья, сообщили:
— Мы нашли живую воду, попей!
Алиса судорожно открыла портфельчик, достала термос, открутила крышечку, налила в нее живой воды и поднесла ко рту пожилой женщине. Сказочница нащупала руками крышку-кружечку, сделала один глоточек, и... мир вокруг обрел свои прежние краски: расцвел, расзеленелся листьями да травами, запестрел Алисой и Дианой, раскраснелся закатом и зачернел вороном Тимофеем. Сказочница рассыпалась в благодарностях и обмякла. Квашня-квашней! Но зато зрячая. Дети запрыгали от счастья.
— Пойдемте в дом, — заспешила старушка. — Вечереет.
«Скрип-скрип-скрип», — запели ступеньки, поднимая трех человек в такую же скрипучую и певучую избу. А ворон улетел подкрепиться в ягодно-лягушачий рай Заболотья.
Избушка как будто очнулась от долгого сна и ласково заурчала свои былины: «И выехали два брата Ливика далече чисто поле, развернули шатры полотняные, начали есть, пить, веселиться на той на великой радости, сами говорят таково слово: не честь и не хвала молодецкая, а не съездить нам к князю на почетный пир».
Хозяйка пшыкнула на дом, и тот заткнулся. А сестры вдруг вспомнили спящих мертвым сном напировавшихся богатырей:
— Бабушка! А мы друзей бросили, не спасли, не оживили! — и взахлеб рассказали о своих мытарствах по сказочной стране.
Бабка дослушала их историю до конца, нахмурилась и пошла ласково разглядывать залежавшуюся без дела книгу сказок, трогать листы, шуршать страницами, вдыхать бумажный аромат. Насладившись своими прошлыми трудами-письменами, она повернулась к дочкам:
— Я так думаю, не надо богатырям мешать лежать у поляниц. Не мертвы они, а в коме. Поваляются, побалдеют... то есть попреют, отдохнут от трудов ратных. А поляницам безделка будет: ходить мимо туда-сюда, к мужскому полу приглядываться, выискивать себе суженых. Вон у них теперь выбор какой! Женихов тьма-тьмущая. Невест, однако, маловато, — старушка вдруг забеспокоилась. — Как бы те богатыри, которые в бобылях останутся, распри с женатыми ни затеяли. Вот беда тогда будет, так беда!
— Бабушка, а кто такие бобыли? — робко спросила Диана.
Сказочница махнула рукой и устало присела на табуретку:
— По-вашему, обнищавший, одинокий, бездомный человек. А по-нашему, любой холостяк, тот, у которого жены нету.
— А наши дяденьки точно не мертвые лежат? — недоверчиво переспросила Алиса.
— Точно, лапочка, точно.
Бабушка погладила обеих девочек по головкам, кряхтя, поднялась и полезла по сусекам. Нашла муку, замесила тесто, разожгла огонь, сходила к колодцу за водой. А когда вернулась, сестры уже спали на полатях прямо в одежде.
Вскоре в хате запахло пирогами. Сказочница взялась за веник, за тряпки и, не дожидаясь помощниц, навела в доме порядок. Затем она поставила самовар, достала из печи пышные булочки, смазала их медом и стала ждать, когда дети проснутся.
В окно постучался Тимофей. Старушка впустила птицу. Хотела было с ним поговорить обо всём, но ворон куда сел, там и задремал. Хозяйка поскучала, поскучала, с тоской поглядела на большую книгу сказок, еще раз поглядела... И решила к ней не подходить, пока гости в доме. Она знала, стоит ей нырнуть в заветные переплеты, и никакая сила ее оттуда уже не вытащит.
— Потом, попозжа, — пробормотала писательница, уронила руки на стол, опустила на них голову и тоже прикорнула.
Пронесся вечер, прошла ночь, прогудело утро в окно. Закукарекал петух. Три его курочки побежали откладывать яйца. Вот и вся живность Сказочницы. Но и этой живности хватило, чтобы разбудить сестренок. А пока они зевали и протирали глаза, старушка уже суетилась по хозяйству и наливала в деревянные чашки иван-чай. Тимофей сидел на столе и клевал сладкую булочку да квашеную капусту.
— А я баньку истопила, — тихо сказала хозяйка дома.
— Угу, — кивнули дети, по разочку откусили, отхлебнули бабушкины угощения, тоскливо посмотрели на Сказочницу. — Мы домой хотим, там помоемся, там и отъедимся.
— Понимаю, по мамке соскучились.
Сестры кивнули и потупили взгляд. Тимофей оторвался от трапезы, жалко заморгал, из его черных бусинок-глаз начали выкатываться бусинки-слезы. Он захлопал крыльями и сел на плечо Алисы. Девочка обняла птицу, заплакала и прошептала:
— Ты должен остаться, на Сахалине тебе будет плохо.
Ворон закивал. А бабушка открыла дверь и запустила внутрь пронзительные лучи солнца. Избушка залилась светом. Но свет за дверью на этот раз был какой-то особенный: белый-белый, как вход в пустоту, как лестница на небо или даже в рай.
— Ну, что ж, идите, — сказала старушка и легонько толкнула девушек к выходу.
Дети робко сделали шаг навстречу судьбе.
— Постойте! — окликнула их Сказочница. — А как же прекрасная фея?
Сестренки медленно повернули головы:
— Какая фея?
А Сказочница закрыла глаза и как будто прочла, а не сказала:
— Алиса всё чаще уходила в лес с блокнотом в руках, рисовала и мечтала только об одном: «Я фея. Да, да, я в сказочном мире прекрасная фея!» Она гадала: «Ну, кто я в том загадочном мире, ну кто?» И даже хотела тайно убежать в Темнорусь навсегда.
Старшенькая смутилась:
— Нагулялась я тут у вас уже. Нет меня в сказке, иначе б я сюда не попала, — девочка вгляделась в сморщенное лицо Сказочницы и вздохнула. — Хочу к маме, пока она молода.
— Да, да, — выдохнула младшенькая. — И к деду с бабушкой, пока они живы. И к папке, покуда он совсем не испортился и не превратился в Грибнича.
Все выдохнули, хохотнули и стали прощаться. Алиса вспомнила про свой рюкзак с живой водой и побежала за ним в другой конец хаты. Рюкзачок совсем прохудился.
«Придется папке новый покупать», — вздохнула детка, достала термос царя-самодура, повертела его в руках, подумала и протянула старушке:
— На, коль будет совсем от хвори тяжко, хлебни! И рюкзак бери, он крепкий. Если залатать, то можно за грибами с ним ходить или за травами.
— Да я как-то к корзинкам привыкла да к коробу.
— Бери, бери, короб у нашего деда есть — деревяшка неудобная, а корзинки руки к земле тянут.
— К земле, — согласилась бабулька. — К земле... Вот и вы заспешили домой. Ваши дед с бабкой как помрут, так внучки их и похоронят. А кто меня хоронить будет? Он?
Каргуся с тоской взглянула на Тимофея, тот отвернулся, скрывая свои бусинки-слёзы. Девочки почернели:
— Попьешь живой воды и будешь жить дальше. Там еще много осталось.
— Ладно, — ухнула пожилая женщина, обняла дочек в последний раз и с силой вытолкнула их за дверь в белую-белую бездну.
— Кар-кар-кар! — истошно заголосил ворон и поперхнулся.
Сказочница осторожно закрыла дверь, и загадочный свет исчез.
