верно, пусть бегут веселее. Не надо нам страшных сказок. Устал народ, сдулся, — старушка завернулась в теплый тулуп.
— Беги, дочка, беги! — промурлыкала она, засыпая.
И дочки бежали. Вернее, летели навстречу новым приключениям, уже не таким страшным и колючим, как раньше. Или просто они стали отважнее?
— Растут! — прослезился в темной Руси Леший и тоже захрапел в своем уютном шалаше.
Глава 8. Злой дух Моховой
«Вот я и бегу, загадочно так бегу, — думала Алиса на ходу. — Сказочницу из беды выручаю. Сказки — дело святое! Она должна их писать. Но почему судьба всегда бьет по самому больному? Ну, подвернула б она руку или ногу. Нет же, ослепла. А слепой как писать?»
Тут ей очень стало жаль не только незрячую старушку, но и горемыку маму, пытающуюся уловить и записать нашептывания Сказочницы, и даже свихнувшуюся на ясельных байках бабу Валю. Алиса вдруг сама захотела стать доброй-предоброй бабушкой и каждый вечер читать своим внукам «Колобок», «Теремок» и «Репку».
«Вот мы и бежим. А куда бежим? — думала на ходу Диана. — Прижаться бы как раньше к теплой печке, закрыть глаза и никогда-никогда их не открывать!»
Белый свет глазами кошки казался ей гораздо серьезнее, больше и загадочнее. Незнание мироустройства приводило ее то в дикий восторг, то в глубокое равнодушие. А теперь жизнь по-скоморошьи пестрила в глазах, очарование ушло, загадки стали объяснимы и не таинственны. Каждый взрослый и ребенок пытался ей что-нибудь да объяснить. Тьфу! Бывшей кошке как-то неинтересно стало жить. Она злилась на Заболотье, на родные Мгачи и на всё-всё вокруг: «Нет, есть где-то мой край, где мне будет хорошо! Или было...» — в ее голове иногда проскальзывал многогранный темно-сиреневый мир с осколками звуков «дзинь-дзинь», там она ощущала себя ни человеком и ни животным, а глазами, смотрящими в крохотную вселенную. Такую крохотную, что невозможно даже рассмотреть кипящую на планетах жизнь. И таких вселенных была тьма тьмущая! И они плавали какой-то в сфере, а ее глаза находились за сферой — в другом, еще более огромном пространстве. И ей не то чтобы было всё равно, что творится на планетах, но даже самые глобальные проблемы казались проходящими. Еще миг, и этот шар лопнет, и народится новый с новыми вселенными, а жизнь практически повторится со всеми ее большими взрывами и мучениями душ. Ее заботила только одна мысль: как сделать так, чтобы жизнь не повторилось, а сделала новый виток: лучше, добрее, веселее, без злобы? Но в этом она была бессильна. Она просто вглядывалась внутрь маленького мира, да и только. Хотя нет. Она пускала туда свои фантомы... Нет, нет, она запускала туда крохотные частицы своего разума, которые подселялись в души людей. А как всё это выглядит на планетах — ее глаза рассмотреть не могли. Или Динке просто дали посмотреть на запредельный мир теми большими глазами? Потому что ничего другого она не помнила и не знала о том гигантском пространстве. В детском уме осталось лишь ощущение фразы (даже не сама фраза, а легкий ее призрак): «За моим фиолетовым миром есть еще больший мир, я там никогда не была, но оттуда приходят посланники мысли. Разные. Злые тоже».
Диана, пожив кошкой и посмотрев на вселенское днище огромными космическими глазами, уже сомневалась, что она человек.
«Опять, поди, временное пристанище для моей души?» — думала она о своем теперешнем теле.
— Кар! — неожиданно прервал думки сестер родной звук.
Они остановились. У Алисы затрепетало сердечко:
— Тимофей!
Диана повела носом, принюхалась, вгляделась вдаль и сказала:
— Нет, кто-то темный, не он.
— Кар!
— Он! — зашептала душа, которая жила дольше в человеческом организме.
— Не он.
— Кар! — прозвучало уже жалобно.
— Бежим туда! — зашипела старшенькая. — Он мой друг. Ты его не любишь, я знаю.
И во всём уверенная девочка помчалась в сторону звука, младшая за ней. А куда деваться? Не бросать же эту неуравновешенную одну! Дина хотела было объяснить сестрице, что привыкла охотиться на птиц и сейчас ей очень трудно принять ворона как друга, но темнота опять закудахтала.
— Кар, кар, кар! — звучало всё дальше и дальше, в разных местах: то спереди, то сзади, слева, справа.
Подружки бегали за вороньем очень долго и уже без всяких думок. Наконец они вымотались, упали на землю и закрыли глаза. Но как только они прикрыли свои ясные очи и приготовились провалиться в царство сна, на свободу вывалилось красное солнышко и заулыбалось рассветом. Небо тоже очнулось, порозовело, поголубело, раскачалось, расшаталось на месте и забубнило прежним голосом, нуднее нудного: «А из-под ельника, с подберезничка, из-под часта молодого орешника, выходила калика перехожая, перехожая калика переезжая. У калики костыль дорог рыбий зуб, дорог рыбий зуб да в девяносто пуд, о костыль калика подпирается, высоко калика поднимается, как повыше лесу стоячего да пониже облака ходячего, опустилася калика на тыи поля, на тыи поля на широкие, на тыи лужка на зеленые...»
— Кар, кар, кар! — прокудахтало прямо на груди моей старшей дочери.
Дщерь открыла один глаз, потом второй и приподняла голову. Прямо по ее телу бодро прохаживался крохотный старичок зеленовато-бурого цвета, одетый в бараний кожух, с ярко-зелеными волосами и пушком на тельце. Алиса закрыла глаза, пощупала эмоции внутри себя: поискала ужас или на худой конец страх. Не нашла. Открыла веки и рассмеялась, уж больно смешно выглядел мохнатый дед. Пробудилась и ее соратница по несчастьям:
— О! Ёкарный бабай, и этот карлик водил нас всю ночь туда-сюда? — и закрыла лицо руками, уж очень ей хотелось спать.
Но старшая сестра знала, что всякое живое существо может пригодиться.
— Или навредить! — пробурчала младшая, засыпая.
Алиса снова не обратила внимания на то, что Динка прочла ее мысли и рассыпалась в приветствиях:
— Как звать-величать тебя, мил человек? Это ты каркал или наш ворон Тимофей?
Мохнатая кучка разразилась дурным самодовольным визгом, закивала глупой головой и замурлыкала сладко-сладко, пританцовывая на Алисиной печенке:
— Я. А то кто же? Кличут меня духом Моховым, от того, что живу во мху. Нежить я добрая, наказываю лишь тех, кто собирает ягоды в неурочное время. И не веду людей на погибель, а лишь замучу до полусмерти, да и отпущу подобру-поздорову.
Моховой — крошечный дух, покровитель лесного мха, обитающий в болотистой местности. Если он захочет спрятаться, то легко превращается в кочку. По роду занятий он постовой: следит, чтобы ягоды не собирали в неурочное время. А тех, кто попадется на этом, Моховой строго наказывает: в такое место заведет, из которого уж очень трудно выбраться самому, или заставит кружить путника по лесу на одном и том же месте — водит и водит кругами до той поры, пока вконец не измотает. Но обычно Моховой не ведет людей на верную погибель: помучив, отпускает подобру-поздорову.
— Нашелся тут добряк! Да было бы на дворе светло, я б на твое карканье и внимания не обратила, — осерчала Алиска.
— Ух ты ж, ух ты ж! — самодовольно передразнил гигантскую массу лилипут и прыгнул человеку на нос. — А вот откушу тебе то, что ты до неба задрала, будешь знать!
И вцепился девочке в ноздрю. Та брезгливо, двумя пальчиками оторвала Моховичка от лица и равнодушно отбросила его подальше. Карлик три раза перекувыркнулся, пообещал отомстить и исчез. Девочка прижалась к младшенькой и тоже уснула, невзирая на пыхтение небосвода: «Добрыня Никитич размахнулся левой рукой, а калика шла середочкой. Стал он своею дубиною помахивать, как куды махнул, так пала улица, отмахивал — переулочек, прибили всю силу неверную и обратились к славному городу...»
*
День начал уже клонится к вечеру и сестры проснулись. Дина нырнула в мох и вынырнула оттуда с узелком, полным морошки и с кедровыми шишками в карманах — подарок от кедрового стланика. Поклевав подножный корм, дети вспомнили о Тимофее. Алиса вздохнула:
— Скучно без него.
— А мне и с ним скучно, — сквозь зубы процедила Диана.
Старшая озабоченно присмотрелась к младшей:
— Ты у нас какой-то пессимисткой растешь!
— Зато ты у нас старушка-веселушка: то плачешь, то рыдаешь, то перед матерью истерики закатываешь!
Алиса смутилась, был за ней такой грешок. Она знала, что делает это не из-за душевных травм, а как бы специально да назло близким, но ничего не могла с собой поделать. Настала очередь Дианы внимательно присмотреться к сестре:
— А почему ты здесь не катаешься по полу и не ревешь по всяким пустякам?
Алиса огляделась и поморщилась:
— Наверное, потому что в Заболотье пола нет. Хотя... Я регулярно лила слезы в темной Руси. Помнишь?
— Не помню.
— Я больше не буду вам всем причинять боль своими истериками, — пообещала Алиса. — Честное пионерское!
Диана подозрительно покосилась на нее, она не знала что такое «честное пионерское»:
— А не брешешь? Поклянись!
— Клянусь своим зубом мудрости.
Диана не поверила ее клятве: «Какой еще такой зуб мудрости?»
Она закряхтела, поднялась и, впялив свое всевидящее око в горизонт пустынной тундры, страдальчески произнесла:
— Пошли, чего расселась!
И они побрели на ночь глядя туда, куда глядели глаза «кошки» Дины. А Моховой трепыхал за ними следом да квакал лягушкой, каркал вороном, плакал дитятей, ухал филином и махал невидимыми крылами, точь-в-точь как змей Горыныч. Но люди на то и люди — имеют свойство учиться на своих ошибках. Поэтому ученицы не пугались, не останавливались, а лишь вздрагивали и пробирались по настилу изо мха навстречу темной-темной ночи.
— Эх ты, нежить глупая, Моховик-дубовик, мал бесстыж твой дикий лик! — вздыхала время от времени Алиса.
С каждым часом глаза у девушек сверкали все ярче и ярче, как звезды! Они глядели друг на друга, изумлялись, но, ни слова не говоря, маршировали дальше. Со стороны казалось, что некая глубинная сила, надежно спрятанная в этих хрупких тельцах, вот-вот прорвется наружу. Еще немного, и она выпорхнет из детских душ и улетит отсюда навсегда в свой темно-фиолетовый гранит, внутри которого и колыхается наша Вселенная. Но дети, как ни в чем не бывало, продолжали путь, а сила померцала в их очах и потухла. Девочки устали. Развели костер, попили из термоса болотной воды и задремали.
— Утро вечера мудренее.
— И то верно.
— Хр...
— Хр...
— Кар!
— Хр-хр-хр...
— Кар, кар!
— Хр-хр-хр...
— Кар, кар, кар! — черный ворон разозлился и тюкнул хозяйку по лбу.
Та подскочила и заголосила на всю округу:
— Тимофей, родной мой!
— Какими судьбами? — рассупонилась младшенькая и растопырила руки для объятий.
— Моховой изловил меня силками да в полоне держал: есть, пить не давал.
— А ты вырвался?
— Мой ты хороший!
— Да нет, не вырвался, Моховой сам меня отпустил.
— Чего так?
— Говорит, разглядел в вас силу сильную несгибаемую. Испужался. Передает поклон вам низкий до земли, обещает впредь ходить стороной да околицей.
Динка резко обернулась, хищно выхватила взглядом забившегося под пенек Моховичка, зыркнула на него устрашающе и развернулась к друзьям:
— Отбой! Утро вечера светлее.
Алиса обняла свою непутевую птицу и вся компания захрапела:
— Хр-хр-хр...
Глава 9. В Причудье, у Чудского озера
Когда путешественницы проснулись, ворон уже наловил лягушек и сложил их горкой перед носом
