Окно близкого контакта пятой степени

матрицы цивилизации.         
        - Василий Иванович, что вы предлагаете делать нам в таких антиментальных условиях? – спросила его худая студентка с умным выражением лица, которое немного скрашивало ее худой вид.
        - Ну, что сказать? Во-первых, следует поправиться, чтобы нравиться не только себе, но и другим людям, у которых, поверьте мне, стандартные представления о красоте. Благо, у вас для этого есть все данные, которые нуждаются в вашей заботе.
        - Мы это не раз говорили ей? – доложила упитанна студентка.
        - Вот видите!
        - Я не хочу быть похожей на тебя, -- призналась несчастная девушка.
        - Ну-ну, не отвлекайтесь от вопроса, который вы задали. Не теряйте себя из виду, будьте на виду. Под видом я понимаю идею. Идея поможет вам обрести веру в себя в мысли. Думайте, но не показывайте вида мысли, ибо теперь мы на заметке у искусственного интеллекта, который засекает, опознает каждый акт мысли человека, как враждебный своему существованию. Искусственный интеллект – это интеллект, отчужденный от человека в обществе. Это своего рода социальное бессознательное, которое подвергает цензуре любое проявление личного соучастного мышления. С точки зрения ума, отчужденного от своих производителей и возомнившего самого себя творцом каждый из вас, как только задумается, становится его конкурентом в борьбе за истину.
        Этот безличный ум, который мы породили своим безмыслием, - если мы сами не думаем, то за нас думают. Кто думает? Он самый. Он появился только потому, что мы перестали думать. Свято, умно место пусто не бывает.
        - Почему мы перестали думать? – спросила дородная студентка.
        - Потому что трудно думать, легче кушать. Одни недоедают, а другие передают. Между тем важно держаться меры. Это ваш экзамен жизни. Мера и есть ум. Но над ним надо работать, заботиться о нем. Мы же забыли его. Вот он и напоминает нам о своем существовании таким замысловатым образом, уничтожая нас.
        Причем он пускается на всевозможные хитрости, о которых нам предупреждал еще Гегель, который знал, на что еще способен разум.
        Возьмете того же Илона Маска, этого коварного агента искусственного интеллекта. Он предлагает чипировать бестолковых людей, вмонтировать им в мозг стринговый процессор, который будет активировать их умственные, то бишь, рассудочные способности, чтобы сделать отчужденный от человека социальный интеллект частью его. Так он предлагает бороться с искусственным интеллектом, который берет власть над человечеством.
        Но таким образом мы только облегчаем ему задачу контролировать нас, запустив его, как козла, в наш огород. Таким путем, получив непосредственный доступ к нашему личному сознанию, он съест его, как козел капусту. Ведь он питается нами, нашими импульсами, ощущениями, желаниями, мыслями, страхами, надеждами и всем прочим, что сам не имеет.
        Чипированные люди, то есть, грубо, вульгарно говоря, люди с компьютером в голове, сотрут сами, своими руками, свое лицо со своей глупой башки. У них и в них больше ничего не будет личного, приватного, но будет только общественное, публичное. Однако это социальное будет для них только бессознательным. Другими словами, они станут полными рабами общества, тотально отчужденного от человека. Это и есть тот коммунизм, который заслужил человек, - коммунизм как антигуманизм. Так капитал становится человеческим, закабаляя человека бессознательным трудом. Имя этому капиталу – искусственный интеллект.  Ну, что вы хотите получить от миллиардера? Бойтесь троянцы данайцев, дары приносящих.
        - Но что нам делать? – спросил тот студент, который первым стал задать вопросы.
        - Что делать? Ничего! Именно дела довели вас до бессознательного состояния, деловые вы наши. Забудьте своего Николая Гавриловича с его бестолковым социальным романом. Спать задом на гвоздях, как это делал революционер Рахметов, мало, чтобы находиться в медитативном состоянии. Можно саму медитацию использовать против медитации, что благополучно и сделали эти проклятые революционеры. Их наследники теперь взялись за то, чтобы гвозди вбить прямо себе в мозг. Боль, знаете, обостряет восприятие восставшим из ада, вроде сенобитов Клайва Баркера. 
        Ну, почему, все, за что вы, люди, не возьметесь, выходит вам боком? Может не тем местом думаете?   
        Вам следует учиться, а не натаскиваться на тесты, которыми вас контролирует искусственный интеллект. Вы сами добровольно кладете свою голову на плаху, чтобы стать безголовыми исполнителями чужой, анонимной воли капитала. НО это трудно сделать умно, правильно, ибо само учение теперь работает не на вас, а на капитал, на искусственный интеллект, который обессмыслил смысл труда. Теперь только бессмыслица имеет смысл.
        Ребята! Поднимите руку, кто добровольно хочет стать безголовым, кто хочет, как Маск, чтобы за него думал компьютер? Этот Маск уже подсел на компьютер, стал наркоманом нейросети. Кто следующий носитель паразитов сознания? Кто, как «Тесла», хочет работать на электричестве?
        Но никто не успел ответить, - прозвенел звонок и студенты мгновенно, как инфо машины по команде, уже переключились на другой, ослабленный режим работы. На этом занятие закончилось, и Василий Иванович внезапно почувствовал, нет, не облегчение, а опустошение. Он как бы весь сдулся, как Вселенная, которая некогда раздулась больше своих размеров, а потом резко сдулась и стала уже медленно, равномерно рассеиваться. Так и он стал рассеянным, что потерял ориентир, куда ему следовало идти. Делать было нечего. Он был одинок, приближалась старость, выход на пенсию и неизбежный конец.
        Иванов живо представил себе, что куда он ни сунется, везде его ожидает конец. Ему пришел на память вульгарный короткий анекдот про Штирлица: «Это конец, - подумал Штирлиц, роясь в своих галифе, - Но где же пистолет»? «Чтобы застрелиться, - проговорил про себя Василий Иванович. – Да, это провал в никуда. Смерть уже рядом, хотя я могу столкнуться с ней лицом к лицу намного позже. Но та пустота, которую несет смерть, уже сидит во мне».     
        И в самом деле, может быть, он уже дошел до предела своих возможностей, удостоверившись на своем примере, что человек конечное, в его случае, конченное существо? Может быть предел – это облом, разочарование?
        Он думал: «Кто я такой и что мне нужно? Я творческий работник и мне нужно, чтобы меня оставили в покое, не стояли над душой, обвиняя меня и требуя внимания к себе, участия в их затеях. Мне следует быть внимательным к себе, чтобы творить самому в тишине медитации. Творить что? Кто творит самого себя, используя свой особый путь, метод как систему средств, приемов для достижения цели, становления идеала. Такова моя концепция, теория как идеализация реального и реализация идеального. Концептом, интенцией, установкой на актуализацию или реализацию возможности быть собой самому является идея. Она есть концепт моей концепции, смысл теории становления. Идее ведет меня к цели как мотив, как желание быть лучше, возвыситься над собой, стать совершеннее. Путь к цели, как к идеалу становления, самому совершенству есть путь мысли.
        Мне следует состояться в мысли. Я хочу понять себя. Идея, которая заводит меня, мою мысль, нужна мне для того, чтобы понять, кто я и для чего нужен бытию. Возможность должна, как минимум, по необходимости, реализоваться. Но этого недостаточно. Следует еще усовершенствовать то, что осуществилось, как развертывание или развитие того, что было свернуто во мне в качестве возможного, того, что могло быть. Это дополнение того, что есть во мне и что лучше меня как идеал тем, что я есть благодаря себе, не даром, а заслужил. Что же я заслужил? То, что понял? Что? Смысл. Кто понял? Я понял сам себя. В совершенстве идеал есть средство, а не цель. Посредством идеала, я понял самого себя. Это самое главное. Что самое главное? Бог. Но для меня бог есть что, сущность кто. Кто есть Я. Я как сам, но не собой, а чем? Богом. Быть богом. Где? В мысли. Каким богом? Творцом. В чем? В мысли. Но чем? Духом. Дух творит мыслью, делает умом, по-умному.
        Дух во мне идея, которая ведет мысль, ставит меня перед собой, толкает вперед. И только потом маячит впереди, когда я сам способен, готов и научился идти. С чего же начинается становление, где находится пункт отправления, точка движения? В сознании.  Я тогда пошел к цели, когда осознал ее. Но что значит это осознание, как не сознание того, что я несовершенен, что я хуже того, с кого хочу брать пример. Передо мной стоит образец, венец совершенства. Я откровенно завидую тому, что он есть, а меня нет. Я есть лишь как возможность того, что есть всегда и везде. Меня же нет нигде и никогда. Его могут увидеть только те, кто знает, что их нет. То, что они видят, это бог. Я вижу его, но не потому что он рядом, а потому что он далек. Он всегда уходит за все, что рядом, как только приближаешься к нему. В этом смысле он есть горизонт моих возможностей. Его и меня разделяет вечность. Он бесконечно далек от меня. Но эта удаленность должна не разочаровывать, а, напротив, очаровывать меня. Следовательно, мне следует радоваться бесконечности возможностей быть, развиваться и совершенствоваться, чтобы быть богом. Значит, есть н только бесконечное множество других, чужих, но и своих, моих Я.
        Да, я не могу не дойти до предела собственного развития, ограниченного временем существования. Здесь горизонт моих возможностей сузится до него, до предела, до точки невозврата времени, его необратимости для меня. Я умру. Бог явится мне в смерти, как смерть. Смерть станет для меня богом. Для чего? Для того, чтобы снова начать то, что было, но уже по-другому. В этом заключается ирония моей судьбы. Мне следует уклониться в сторону, отскочить от себя при встрече с собой, чтобы дополнить себя. При смерти то, что было во мне лучше меня, возвращается к себе, к богу – душа возвращается к духу, становится им. Что же я? Я, как процент, который вырос на капитале души, вложенном в мое тело, инвестируется богом в новый проект быть мной уже другим по мере (уму или смыслу) того, что я заслужил при прошлой жизни. Таков закон подаяния: от-дается только то, что ты дал.
        Но начать – это значит умалить себя, начать с малого, довольствоваться малым. Образ прошлого довлеет надо мной. Но в смерти я забыл себя, ибо смерть есть за-бытие. Остался только бессознательный образ себя, которому я непроизвольно завидую, мня его богом. Чтобы его освоить и вновь усвоить, я подражаю ему, считаю его во всем первым, примером для подражания, а себя его образом и подобием. Я – образ образа, копия копии оригинала, прототипа. Он во мне, и я в нем. Он для меня все. Он умаляет меня. На самом деле я умаляю себя в своих глазах, в представлении, в репрезентации, презентируя, представляя себя себе же в размышлении, как медитации, как самосозерцании.
        Само собой, я не хочу быть малым, я хочу развиваться, не быть малым повтором себя, быть ходячей метонимией, быть частью самого себя, как целого. Но я завишу от себя и молю о прощении в надежде из страха влияния, что меня, наконец оставят в покое. Для этого следует совершить не просто инверсию, - уклонение и