Окно близкого контакта пятой степени

стремился усовершенствовать то, чем стал в процессе развития. Но, с другой стороны, он радовался ому, что есть такой, какой есть. Ведь вполне могло быть так, что и такого не было бы вовсе. Может быть, он есть устойчивая иллюзия, которая привыкла считать себя реальностью, то ничтожество, которое в своем ничтожестве, в себе, есть для себя ничтожество. Поэтому оно уже есть «что», как ничто, точнее, есть ничто, как «что».
        Вот почему Василий Иванович искал любовь на стороне… материальной реальности, в другом, чем он сам. Этим другим было не сознание другого, - ему вполне хватало и своего сознания, - а тело другого. Так как он был мужчиной, то искал женское тело, на котором мог покоится его эстетический взгляд, занятый эротическим любованием. Причем он не ограничивался только эйдетическим любованием, но и стремился к тактильному обладанию женской телесностью. В этом эстетическом и одновременно эротическом отношении самым важным было разнообразие, смена впечатлений. Оно и понятно: всякое материальное имеет конец и продолжение в другом, в данном случае, в другой.
        Если в отношении к самому себе он находил не только чувственную амбивалентность, но и сверхчувственную, интеллектуальную само-тождественность единение с самим собой в проницательности глубин собственного Я, был на «одной ноге» или волне со своей душой, то в отношении к другой он находил препятствие в ее непроницаемом теле, мешающем проникнуть вовнутрь нее и там сообщиться с ее душой. Как и сколько он не проникал концом своего тела в женское тело, в нем он не находил души. Вероятно, не тем местом он искал ее. Тем самым каждый раз он доказывал самому себе, что в материальном нет идеального. Но что тогда есть? Только материальное, пусть тонко материальное, но опять же материальное. Он, вообще, начинал сомневаться, есть ли в женщине идеальное.
        Единственный положительный ответ, который напрашивался, был такой: это не идеальное есть в материальном, а, напротив, материальное есть в идеальном. Для Василия Ивановича не сознание было в мире, но, наоборот, мир был в сознании, в его сознании. Таким образом, он желал стать если не душой, то сознанием не только себя, но и всякого объекта своего влечения. В этом качестве он был, можно сказать, осознавателем или дознавателем женского телесного бессознательного.
        Наш герой стал сомневаться в том, что есть ли, вообще, эта, так сказать, «женская душа». Конечно, любая культурная и даже грамотная женщина, а именно с такого рода женщинами Васили Иванович вступал в интимный контакт, обиделась бы на него за такое сомнение, и правильно сделала бы. Но что было делать? Легко сказать, - поговорить с ней по душам. Попробуйте, уважьте, и я посмотрю, уважаемый читатель, как это получится у вас. Вы сразу почувствуете себя виноватым и вам станет больно. Если вы к тому же женщина, то станет больно от самой себя. Женская душа – это открытая, незаживающая рана. Она существует для того, чтобы страдать. И только поэтому хочет быть счастливой. Разумеется, у нее ума хватает, чтобы понимать, что не в самом мужчине личное счастье, а в том, что он имеет. Теперь понятно, что женское, дамское счастье она находит не в себе лично, а в своем ребенке, который является искуплением того, чего у нее нет.
        Чего же нет у женщины? Одного, главного. Поэтому некоторые психически продвинутые мужчины полагают, что женщины нет вообще или она есть, но есть, как нечто иное, другое, двойное, двойственное, двусмысленное. Иначе говоря, она есть, но, как если бы, нет. Женщина есть своего рода вещь в себе (ding an sich). По их мнению, она является своего рода «кастрированным мужчиной», конечно, культурно выражаясь, в переносном смысле. Но это так кажется, представляется аналитику потока сознания. Для него человеческое сознания опирается на орган размножения, который до отказа заряжен семенами жизни. Поток этих семян является его сознанию в образе джентльменского набора вкладов (депозитов) инвестирования члена-складки или склада, (депозитария бессознательного), в котором, как в матрице (матке) эти фаллические образы толкутся, растут и превращаются в семена уже слов, их смыслы в качестве наличного или символического капитала сознания.
        Однако сам Василий Иванович предпочитал думать головой, а не головой своего члена. Хотя признак признака тоже признак сущего, но с точки зрения Василия Ивановича это признак другого сущего, находящегося уже в другом состоянии напряжения и не сознания, а тела. Правда, порой он не мог не прислушаться к желаниям своего друга, который не вовремя поднимал на него свой хвост между ног. Вот тогда он вспоминал, что женщина тоже человек, вернее, человек является женщиной, и думал о женщине, как о женщине. Прежде всего, это случалось, когда она напоминала ему об этом. И действительно это так, как говорят в народе: «если сука не захочет, то у кобеля не вскочит».
        Но чаще всего он видел в женщине человека, с которым можно поговорить. Но как он ни старался навести ее на душевный разговор, у него редко получалось достучаться до собственно ее сознания, до того, что она думает, а не мнит, чувствует, соображает. Он резонно полагал, что не все, что есть в сознании, является мыслью; у многих в голове царит такая муть, что ясной мысли там не место.
        Как правило, на его ментальные пассы отвечали только женщины с мужским складом ума, которые излагали ему не свои, а чужие мысли, в лучшем случае, со своим специфическим гормональным сопровождением. Конечно, он начинал волноваться и возбуждаться, но, к сожалению, отвлекался и терял мысль. Он никак не мог взять в толк простую истину, что женщина, которая обращала на него свое внимание и вступала с ним в разговор, тоже попадала в такую же самую ловушку эротического соблазна. Только в ее случае она соблазнялась не им, а самим соблазном, его сценой в качестве прирожденной артистки; он же являлся лишь означающим, следом соблазна, его термином, знаком. Поэтому он предпочитал тех женщин, которые не просто отдавались многим прилюдно, нарушая букву интима, а отдавались именно ему, находя в такой самоотдаче дар ему, партнеру, а не публике.
        В силу указанных причин любовь-желание причиняла ему боль, от которой у него остро щемило в паху. Напротив, от любви-жалости у него сладко щемило в сердце.
        Свои контакты с женщинами он называл «близкими контактами разной степени тяжести». Тяжесть здесь трактовалась не в материальном, а в логическом плане. Ему важна была не приятная тяжесть, которую чувствуешь, прикасаясь к женским возвышенностям (выпуклостям, вроде сиськи и попки) или протискиваясь в щель (впуклость) контакта, но тяжесть понимания иного склада мысли, возможность проникновения в суть, в сущность, в идею чужой мысли, тем более, такого таинственного существа, как женщина. Порой ему казалось, что инопланетяне, как существа внеземного разума, уже давно живут среди нас. Это женщины.
        Самой возвышенной степенью контакта с женщиной Василий Иванович считал пятую степень, на которой осуществлялся переход от материального к идеальному. Это был душевный переход. Проникновение в самое «сердце тьмы», касание концом дна женского колодца или норы захватывало у него дух, как от холотропного дыхания, - усиленная частота дыхания приводила к усилению напряжения, нагнетанию концентрации и обострению внимания. Он кончал и падал в женскую бездну, но она вовремя подхватывала его и держала на плаву; влага влагалища от трения испарялась, а вместе с ней испарялся и он, поднимаясь и паря в струе испарения. У него появлялось такое ощущение, будто он попал уже в иное измерение, которое не измеришь ничем другим, особенно своим членом, но лишь «раскрытым умом», который в обычном состоянии закрыт и спит. Но вот теперь он открылся и все существо Иванова наполнилось «светом пробуждения». Он узнал, что значит быть знающим самого себя, быть светом истины, как не-скрытости, которую нечем крыть.
        Это был психофизический акт бхакти-йоги или йоги любви, тантрического секса, когда энергия кундалини, змеей сжимаясь кольцами до предела внизу живота до самой пятой точки (жопы), била, раскручиваясь, вверх, пробивая женское дно, ударяла в голову и выходила из нее как из раскрытого цветка (тысяча лепесткового чакрама) медитации наружу в беспредельное пространство мирового духа. Так конец акта сходился с началом, раскручивался и запускал своего героя в мир духов. Василий Иванович ощущал себя в близких контактах пятой степени трикстером, как пограничным существом, посредством которого устанавливалась связь между мирами материи и духа. В этом акте медитации интимные места любовников служили сакральным местом сопряжения, синергии их душ. Единодушие помогало ему реально, а не только ментально, как это было в размышлении, выйти, преодолевая ограниченность пространства и времени как доопытных форм чувственности, из мира для себя и встать на порог трансценденции, откуда открывался вид (идея) за горизонт наличных событий.
        Василий Иванович чувствовал себя буддой, а свою любимую спутницу тарой, путеводительницей по миру духов. Это была его Беатриче, его Философия. Там, на пятой ступени близкого контакта, начиналась новая жизнь (Incipit vita nova). Это была инклюзивная любовь соучастия с другой, чем он, а не инклюзивная манипуляция-симуляция безучастной любви с самим собой. Таким интимным образом в сознании Василия Ивановича сложилась картинка, как он в лице своей любовницы сошелся с идеей и вступил в контакт с запредельным миром. Контакт случился в материальном мире, точнее, на границе с ним, где ему открылось нечто другое чем то, с чем он имел прежде связь. Это было иное измерение того же самого. Но он, естественно, не мог до конца разобрать, в чем именно заключалась необычность, уникальная особенность случившегося. Как раз поэтому оно и было необычным. Так чем же оно было? Ничем. Его нельзя было спутать с ничем другим, прежде всего, с самим собой. Это было само ничто, которое скрывается внутри всего. Но оно явилось ему не в нем самом, а в другом существе, которое раньше он принимал за вещь и держал в чулане.
        Когда-то, больше года назад, ему неожиданно позвонили в дверь. Он, чертыхнувшись, что его отвлекли от мыслей, открыл дверь в свою квартиру, и на него навалилось голое женское тело. Оно было тяжелым, и он еле удержался на ногах. Сначала Василий Иванович подумал, что это труп женщины. Поэтому он сильно испугался самого трупа и того, что вдруг кто-нибудь из соседей увидит в его объятиях женский труп и сразу заподозрит в том, что он, Василий Иванович, убийца. И все сразу будут говорить, что никто и не догадывался, что этот с виду безобидный сосед на самом деле является некрофилом-маньяком, который специально убивает женщин, чтобы удовлетворить свою мерзкую похоть. И его обязательно посадят в тюрьму, и там сокамерники будут обращаться с ним соответствующим образом.
        Ему стало так плохо, что он чуть не выронил ее из своих рук. Но она буквально прилила к его телу и никак не хотела отставать от него. Тут он совсем оробел и пришел в дикий ужас, страшно закричав: «Оставь меня в покое»! Но тут же осекся, боясь